Кандинский обновил рекорд. В самом начале марта его полотно «Вид на Мурнау с церковью II» продали на аукционе Sotheby’s в Лондоне за 37,2 млн фунтов стерлингов (44,55 млн долларов). Предыдущее финансовое «достижение» главного теоретика беспредметного искусства было установлено в 2017 году, когда «Картина с белыми линиями» ушла за 33 млн фунтов (39,7 млн долларов). Но самое интересное в этой истории с ярким, витальным полотном 1910 года, хорошо отражающим суть живописи Кандинского, где беспредметность вырастает из живой предметности мира, отнюдь не только цена и даже не то, кто ее купил (это сделал неизвестный по телефону), а кто ее продал.

«Появление на торгах этой картины, одной из последних такого масштаба остававшейся в частном владении, является важным моментом для рынка и коллекционеров», – отметила Хелена Ньюман, глава Sotheby’s Europe и департамента импрессионизма и модернизма Sotheby’s. Это все так. Однако в частных, а не музейных руках картина провела за последние 71 год всего несколько месяцев. С 1951-го и до осени 2022-го «Вид на Мурнау с церковью II» находился в собственности нидерландского города Эйндховена и хранился в местном Музее ван Аббе. В течение шести лет наследники прежних владельцев картины – берлинских коллекционеров Зигберта Штерна, умершего в 1935-м, и Йоханны Маргарет Штерн-Липпман, погибшей в концлагере в 1944-м, судились с городскими властями Эйндховена за возврат шедевра. В 2018 году Голландский комитет по реституции им отказал, но в декабре 2022-го пересмотрел собственное решение. В результате картина и оказалась на торгах Sotheby’s, выставленная наследниками.

Благие намерения и национальные интересы

В декабре 2023-го как раз исполняется 25 лет с момента принятия 11 принципов Вашингтонского положения о конфискованном нацистами искусстве, положившего начало его официальному возвращению. Подписи под этим документом поставили представители 44 государств, включая Германию и Россию, где к реституции имеется очень негативное отношение. Вашингтонское положение обязывает государства проводить тщательное исследование провенансов спорных произведений искусства, находящихся в музейных собраниях, публиковать о них информацию и призывать законных владельцев обращаться за ними. Однако все это никогда не имело юридической силы, являло собой лишь акт доброй воли, демонстрацию благих намерений. Представители Всемирной еврейской организации по реституции (WJRO) не раз заявляли, что с 1998 года было сделано в целом немало, но явно недостаточно.

Голландский реституционный комитет, согласившийся на передачу полотна Кандинского, был основан в 2001-м именно как ответ на подписание Вашингтонского положения. И поначалу Нидерланды были одним из локомотивов реализации 11 принципов реституции, но впоследствии сменили вектор. Эксперты комитета стали все больше задумываться не столько о восстановлении справедливости, верховенстве и неприкосновенности частной собственности, сколько о национальном интересе и балансе сторон.

Собственно, как не поступиться национальными принципами при решении вопроса об изъятии произведения искусства из музея и передаче его наследникам – самая болевая точка реституционных споров. Показателен пример Австрии, в 1998 году принявшей очень «либеральный» закон о реституции, который позволяет любому гражданину запросить в музеях информацию о происхождении любого предмета из коллекции. В итоге страна начала активно возвращать и столкнулась с угрозой утраты культурного наследия и в первую очередь работ своего главного художника Густава Климта.

Самым резонансным стал спор за обладание «Портретом Адели Блох-Бауэр I», который считается одним из самых значительных произведений Климта и всего австрийского югендстиля. Запечатленная на нем светская дама Адель, также позировавшая для климтовской «Юдифь и Олоферн», сама завещала эту картину государству. Но после ее смерти от менингита в 1925 году муж, австрийский сахарозаводчик Фердинанд Блох-Бауэр, эту волю не выполнил. В 1938-м он бежал из Австрии, а полотно оказалось в венской Галерее Бельведер, главном художественном музее Австрии, уже по решению нацистской администрации. Информация о том, что передача картины не была даром Блох-Бауэров, открылась случайно. И в 1999 году единственная из живых наследников этой семьи 79-летняя Мария Альтман, племянница Фердинанда, проживавшая с 1942 года в Америке, начала тяжбу. В том разбирательстве было много странного: дело слушалось в Верховном суде США, никак не была учтена воля Адели Блох-­Бауэр. Но Мария Альтман выиграла после шести лет разбирательств. Австрия пыталась оставить картину у себя, выкупив ее у новой владелицы. Но та сильно задрала цену. Нужную сумму собирали всей страной, но в процессе сборов она еще подросла. В итоге картину приобрел Рональд Лаудер, бизнесмен, коллекционер, президент Всемирного еврейского конгресса и председатель совета директоров нью-йоркского MoMA. Правда, сегодня полотно находится не там, а в принадлежащей Лаудеру Новой галерее в Нью-Йорке, специализирующейся на немецком и австрийском модернистском искусстве.

Кстати, после нашумевшего дела Альтман американские судебные структуры в реституционные споры в Европе больше не вмешивались. Так, наследники еврейского банкира и коллекционера Пауля фон Мендельсона-Бартольди, которые прямо сейчас спорят с Баварскими государственными собраниями о праве на «Портрет мадам Солер» кисти Пикассо, не смогли начать слушание своего дела на территории США. В самой же Германии закона о реституции нет, но есть Комиссия Лимбах, созданная в 2003 году (названа по имени первого председателя). И ее часто критикуют за бездействие.

Австрия же, утратив портрет Адели, категорически отказалась возвращать масштабный «Бетховенский фриз» Климта, один из символов всего австрийского искусства. Им когда-то владел Август Ледерер, промышленник, меценат, покровитель художника, скончавшийся в 1936-м. Его арт-коллекция была экспропри­ирована нацистами, но возвращена после войны сыну Эриху Ледереру. Тогда Австрия наложила запрет на вывоз фриза за границу. И в 1970-х Ледерер согласился продать работу государству. Спустя 40 лет, апеллируя к новому закону о реституции, позволяющему вернуть любой предмет, его наследники пытались оспорить ту сделку, признав ее вынужденной, совершенной под давлением. В 2015-м, через два года разбирательств, Австрия вынесла жесткое окончательное решение: «Бетховенский фриз» не подлежит реституции. Сегодня он по-прежнему экспонируется в доме Венского сецессиона.

А судьи-наследники кто?

Был ли предмет искусства продан под давлением или добровольно и осознанно – еще один большой вопрос реституционных споров. Дело в том, что многие собрания были не конфискованы, а распроданы самими еврейскими коллекционерами, когда в политических условиях Европы 1930-х они лишились средств к существованию. Так случилось, например, с роскошной коллекцией текстильного магната Рихарда Семмеля, предположительно насчитывавшей 120 полотен малых голландцев, импрессионистов и постимпрессионистов. Бежав из Германии в Нидерланды, Семмель сам выставил картины на торги амстердамского аукционного дома Frederik Muller & Cie, чтобы на вырученные деньги перебраться в США и тем самым спасти себе жизнь.

Разбросанная сегодня по музеям и частным собраниям его коллекция вызывает обычно жаркие препирательства сторон. Дело осложняется тем, что нынешние наследники никогда не состояли с Семмелем в прямой родственной связи. Он умер бездетным в 1950-м и завещал то, что имел к концу жизни, Грете Гросс-Эйзенштадт, компаньонке, с которой жил после смерти жены. И сегодня арт-имущество Семмеля разыскивают по всему миру ее внучки и их наследники, проживающие в Южной Африке. Так, в 2011 году в США была заблокирована продажа на Christie’s полотна Ренуара «Пейзаж в Кане», принадлежавшего сталелитейному магнату Ньютону Корхумелю. Он добросовестно приобрел эту картину полвека назад в одной из галерей Нью-Йорка, но туда она попала именно в результате распродажи коллекции Семмеля в Амстердаме. Жене Корхумеля пришлось договариваться с Гросс-Эйзенштадт о финансовой компенсации, и только после этого картину удалось продать на аукционе за 866,5 млн долларов.

Очень много произведений из семмельского собрания хранится в музеях Нидерландов. И в ответ на претензии внучек Гросс-Эйзенштадт Голландский реституционный комитет часто занимал совсем нетолерантную позицию. Вынося в 2013 году отрицательное решение о передаче наследникам работы Яна ван Скорела «Мадонна с младенцем Иисусом и дикими розами» из коллекции Центрального музея Утрехта, комитет не постеснялся публично напомнить, что те, кто предъявляют на нее права, к собранию Семмеля не имеют отношения, никогда его не видели и не могут испытывать из-за утраты моральные страдания. Комитет также подчеркнул особое значение картины Яна ван Скорела для музея, важность иметь ее в публичном, а не в частном владении.

С такими же аргументами было отказано в том же году и в передаче Гросс-Эйзенштадт полотна Бернардо Строцци «Христос и самарянки у колодца» из Музея Фонда в городе Зволле. Однако, будучи частной институцией, музей не согласился с решением национального Комитета по реституции и признал права наследников. За картину Гросс-Эйзенштадт получили компенсацию, что позволило оставить ее в музейном владении.

Кстати, «Вид на Мурнау с церковью II» Кандинского, с которого мы начали рассказ, тоже был продан владелицей самолично в 1935 году, а не конфискован у нее. И в 2018-м этот факт стал одним из аргументов против возвращения шедевра наследникам. Но вдруг позиция Голландского комитета по реституции изменилась. Так же произошло еще с одной работой Кандинского: в марте 2022-го «Пейзаж с домами», принадлежавший Роберту Левенштейну и его жене Ирме Кляйн и проданный в 1940-м, передали наследникам из амстердамского музея Стеделийка. Хотя ранее в этом категорически отказывали, настаивая на особой ценности полотна для музея. «Два Кандинских», с которыми расстались Нидерланды в 2022-м, наглядно свидетельствуют о кардинальной смене вектора в реституционной политике этой страны. Что, пожалуй, не может не оказать своего влияния на мировой арт-рынок и настроения на нем.

Лишить Лувр неотчуждаемости

Вслед за Нидерландами свою позицию, судя по всему, смягчает и Франция. Эта страна когда-то была одной из первых, которая начала сознательно и массово пополнять свои музеи трофейными предметами во время Наполе­оновских войн и первой же провела реституцию по решению Венского конгресса 1815 года. Тогда были отданы назад 5 тыс. произведений, включая статую Аполлона Бельведерского и Гентский алтарь ван Эйков. Между тем забрать сегодня что-то из французских музеев крайне тяжело: французские публичные коллекции считаются неотчуждаемыми и для изъятия экспонатов требуется специальный закон. Улаживая реституционные споры, французы предпочитают выплачивать компенсации владельцам, но никак не опустошать собрания.

Однако, судя по всему, в этом деле наметился знаковый перелом. В феврале прошлого года французский парламент одобрил закон о реституции 15 произведений, причем 12 из них входили в коллекцию Лувра и одно – полотно Климта «Розовые кусты» – Музея Орсе, то есть в самый что ни на есть crème de la crème французской музейной системы.

Реституция 2.0

Правда, сегодня во Франции главной реституционной темой является возврат культурных ценностей жертвам не Холокоста, а собственной колониальной политики. Впервые вопрос о реституции африканского наследия был публично поднят президентом Демократической Республики Конго Мобуту Сесе Секо еще в 1973 году. Тогда последовало принятие соответствующей резолюции ООН, и Бельгия вернула некоторые конголезские предметы своей бывшей колонии. Но они вскоре снова оказались на мировом арт-рынке, что и стало одной из причин свертывания инициатив.

В 2017 году тему вновь поднял президент Франции Эммануэль Макрон. Выступая в университете Уагадугу, столицы Буркина-Фасо, он заявил, что «наследие Африки не должно быть узником европейских музеев». Не секрет, что у этого громкого тезиса имелась и геополитическая причина: Франция стремительно теряет влияние в Африке и потому пытается улучшить отношения на континенте с помощью самых разных мер, а культура всегда была мостом для налаживания отношений и распространения влияния. Через год по просьбе Макрона был опубликован наделавший много шума доклад «О реституции африканского культурного наследия. Новая этика отношений», подготовленный Бенедикт Савуа (Коллеж де Франс, Париж) и Фелвином Сарром (Университет Гастона Берже, Сенегал), в котором говорилось, что во французских коллекциях хранится как минимум 88 тыс. африканских произведений. Удивительно, но весь процесс поддержал Стефан Мартен, директор парижского Музея на набережной Бранли, где как раз собрано традиционное искусство народов Африки, Азии, Океании и Америки. И осенью 2021-го из его собрания Франция передала Бенину 26 ценнейших предметов, вывезенных из древнего африканского королевства Дагомея в ходе колониальной войны 1892 года. Пока это единственная французская акция по возвращению африканских сокровищ.

Заглохнет ли процесс реституции объектов колониальной эпохи в стране, видимо, будет зависеть в том числе и от политической конъюнктуры – внутренней французской и внешней в Африке. Мощных лоббистских структур у африканских стран нет, как и не имеется наследников, готовых охотиться за богатством и вести долгие тяжбы за свои права. Но Макрон обозначил тему и явно сдвинул процесс с мертвой точки. Вслед за Францией Германия пришла к соглашению с властями Нигерии о начале передачи им Бенинской бронзы – коллекции более чем 1 тыс. латунных пластинок, украшавших дворец правителя Бенинского царства (он находился на территории современной Нигерии). В начале 2021 года Нидерланды также анонсировали готовность к широкой реституции колониального искусства, для чего был запущен исследовательский проект стоимостью 4,5 млн евро для изучения провенанса экспонатов. Раскаяться в колониальных преступлениях – это, безусловно, важная составляющая новой европейской этики. Посмотрим, насколько она станет новой парадигмой мирового арт-рынка.