Угроза или спасение

Технологическая революция, которую вызовет ИИ, может не только стимулировать экономический рост, но и усугубить проблему неравенства. На эту тему рассуждает в блоге МВФ его глава Кристалина Георгиева, ссылаясь на аналитический доклад фонда о влиянии ИИ на рынок труда.

По данным МВФ, связанным с новой технологией рискам подвержено почти 40% работающего населения в мире. Но разделение неравномерное. В развитых странах это 60%, в странах с развивающимися экономиками – около 40%, в странах с низкими доходами – всего 26%. Казалось бы, это неплохо для двух последних, однако различается и характер влияния. В развитых экономиках число работников, которые могут выиграть от внедрения ИИ, и тех, кто от него пострадает, вплоть до потери работы, примерно равное. У остальных доля потенциальных бенефициаров заметно меньше по сравнению с теми, кого искусственный интеллект может лишить заработка. Там не так много инфраструктуры и квалифицированной рабочей силы, чтобы использовать преимущества ИИ. Конечно, он может помочь менее опытным, главным образом молодым работникам быстрее повысить свою производительность. Однако в большинстве сценариев ИИ, скорее всего, усугубит общее неравенство.

Легендарный американский инвестор Марк Андриссен убежден, что ИИ спасет мир. Так называется его эссе в блоге венчурной фирмы Andreessen Horowitz, которая инвестировала в несколько AI-стартапов.

Перечисление достижений человечес­кого разума – наука, технологии, медицина, энергетика, коммуникации, искусство, музыка, культура – занимает почти целый абзац. ИИ создает возможности приумножить и усовершенствовать их, убежден Марк Андриссен. У каждого ребенка будет ИИ-наставник, невероятно терпеливый, знающий и участливый. Лидеры – начиная с президентов и CEO – и ученые получат ИИ-ассистентов. В итоге ИИ сделает мир лучше и теплее, уверен Андриссен. Он относит ИИ к лучшим изобретениям человечества наряду с электричеством и микрочипами. Похожие аргументы он повторил в своем Манифесте технооптимиста осенью прошлого года.

Но многие воспринимают ИИ как угрозу для общества, рабочих мест или даже жизни. Здесь, в окрестностях Сан-­Франциско, «риск ИИ» превратился в настоящий культ, который неожиданно вышел на свет божий благодаря вниманию глобальных медиа, утверждает Андриссен. Противников новой технологии он делит на баптистов, которые искренне и эмоционально верят в угрозу, и бутлеггеров, которые цинично хотят «навариться» на новых ограничениях, регуляторных барьерах и законах, способных защитить их от конкурентов.

Каждая технология приводила к появлению новых рабочих мест с более высокими зарплатами, напоминает инвестор. Внедрение технологии в производство приведет к росту производительности, результатом которой станет снижение цен на товары и услуги. Спрос повысится, потребуются новые производства, включая новые продукты и новые индустрии. Как же тут без новых рабочих мест? И это не последняя хорошая новость: зарплаты будут расти вслед за эффективностью.

Идею Маркса о противоречии между трудом и капиталом Андриссен считает ошибочной: владельцы технологий стремятся сделать их доступными максимальному числу людей – это расширит рынок. А неравенство существует как раз в тех отраслях, в которых новые технологии внедряются медленно, в том числе из-за регуляторных ограничений со стороны правительства.

Угроза, которую Андриссен признает, – с ИИ плохим людям будет проще творить плохие дела. Действительно, технология может стать инструментом для взлома Пентагона, создания биооружия или других преступных действий. Но его же можно использовать для предотвращения таких преступлений. Автор призывает применять ИИ для киберзащиты, биозащиты и борьбы с террористами.

А самый серьезный риск Андриссен видит в том, чтобы не развивать ИИ максимально быстро и эффективно. Потому что этим же путем идет Китай, который использует ИИ для контроля за населением, и США, с его точки зрения, должны обогнать КНР.

Правительства должны не только ограничивать частный бизнес, но брать на себя активную роль в развитии ИИ – создавая системы и формируя рынок для общественного блага. Это основная мысль статьи Марианы Маццукато, PhD, профессора Университетского колледжа Лондона, директора Института инноваций и общественных целей UCL, и студента этого института Фаусто Герноне.

Технология – это не только непрогнозируемый рыночный феномен. Политики могут влиять на направление, в котором он развивается. Взлет технологии или рыночной модели – это результат борьбы между разными акторами: корпорациями, государственными органами и научными сообществами. У них разнонаправленные приоритеты и конфликтующие интересы. От результата этого противоборства будет зависеть многое, например степень децентрализации ИИ.

Инновациями управляют преимущест­венно крупные частные корпорации, что ведет к созданию инфраструктуры, которая обслуживает интересы инсайдеров и усиливает экономическое неравенство. Несбалансированные, паразитические отношения крупных фирм и государства сейчас рискуют быть укреплены использованием ИИ. Чтобы избежать этого, авторы советуют создавать взаимовыгодные партнерства, которые ориентированы на разделение задач и создание общественных, а не частных ценностей. Политикам надо сфокусироваться на понимании того, как действуют и зарабатывают платформы, алгоритмы и генеративный ИИ, тогда они смогут создать условия для лучшей цифровой экономики.

В качестве исторических аналогий авторы приводят примеры развития телефонной связи, интернета, GPS. Чтобы ИИ развивался подобным образом, правительствам надо создавать ориентированные на задачи госструктуры с возможностями соинвестирования, в том числе публичного фондирования. Эти условия помогут сделать Big Tech более открытым и прозрачным. Инновации расцветают при открытом доступе к возможностям и разделении приобретенных выгод, делают вывод авторы.

RIP, Kahneman

Памяти Даниэля Канемана (1934–2024), основоположника поведенческой экономики и нобелевского лауреата, посвящена статья в блоге Всемирного банка. Его прорывные исследования внесли огромный вклад в экономику, психологию и наше понимание того, как люди принимают решения. Разработанная Канеманом и Амосом Тверски теория перспектив позволяет глубже понять процесс непоследовательного принятия решений в условиях риска, нашу склонность оценивать потенциальные потери выше, чем выигрыш, и часто нерациональную природу наших решений.

Его работа вдохновила Всемирный банк на создание в 2015 году доклада о мировом развитии «Мышление, общество и поведение», который фокусируется на роли поведенческой экономики в понимании и путях решения задач глобального развития. Девять лет спустя мы продолжаем встраивать поведенческую экономику в операции Всемирного банка, пишут Ренос Вакис и Зейна Афиф из глобальной практики по бедности и равенству.

Уход Канемана – огромная потеря, но его наследие будет оказывать влияние на будущие поколения и вдохновлять их. Благодаря его исследованиям и ценнос­тям, которые он отстаивал, – оптимизму, пониманию своих когнитивных ограничений и самокритичности – мы обеспечены инструментами, которые помогут ориентироваться в трудностях человеческого существования и стремиться к лучшему и более понятному миру.

Воспоминаниями о Канемане поделились более 30 авторов Behavioral Scientist. Среди них его бывшие студенты, ныне известные ученые, преподаватели известных университетов, бизнес-­консультанты. Практически все они называют нобелевского лауреата Дэнни и вспоминают его высочайшую требовательность к себе, предупредительность и заботу об окружающих.

Его способность менять свое мнение под воздействием вновь возникших фактов была одним из главных его дарований. Канеман учил нас, что потери могут принимать преувеличенную форму, однако его уход кажется громадной ошибкой, считает главный редактор издания Эван Нестерак.

Как сказал Канеман журналисту, который помогал ему писать книгу Thinking, Fast and Slow (в русском переводе «Думай медленно, решай быстро»): «Ты представляешь, какое это счастье, когда есть тысячи человек, которые могут сказать тебе, что ты ошибаешься?»

Профессор Harvard University Касс Санстейн вспоминает о дискуссии, которая изрядно вымотала всех участников, потому что продолжалась почти 12 часов, в том числе за ужином. За это время Дэнни сказал, наверное, 25 тыс. умных вещей. И объяснил: «Ты думаешь, когда пишешь, я думаю, когда говорю».

Умный, усердный, упорный, находчивый, работоспособный ученый был довольно средним водителем, вспоминает Дональд Редельмейер из Университета Торонто. Но в отличие от других средних водителей он понимал эти свои ограничения и не считал себя лучше других. Эта скромность спасала его от аварий и дорожных происшествий. Она же помогала ему в научных изысканиях, потому что он всегда волновался из-за ошибок и учитывал противоположные взгляды.

«Ошибаться никому не нравится, но мне нравится, потому что это значит, что теперь я ошибаюсь меньше, чем раньше», – еще одна цитата, теперь из воспоминания Адама Гранта, Университет Пенсильвании. Казалось, что Канемана радовало, что он заблуждался, даже в вещах, в которые он глубоко верил. Обнаружить, что ошибался, – это единственный путь убедиться, что чему-то научился. В противном случае живешь в мире, где доминируют заданность восприятия или социальная желательность.

Чистый пузырь

Научный руководитель Института теории отраслевой организации при университете Тулуза, лауреат Нобелевской премии Жан Тироль в статье «Криптовалюты: взгляд экономиста» формулирует главные вопросы: насколько надежны криптовалюты и создают ли они общественное благо. И отвечает на них: «1. Видимо, нет, но не могу судить безапелляционно. 2. Точно нет в наших либеральных экономиках».

Пузырь активов – это разница между ценой актива и его внутренней (действительной) стоимостью, которая представляет собой будущие финансовые потоки от владения этим активом (дивиденды по акциям, купоны по облигациям, аренда от недвижимости и т. д.), напоминает он. Криптовалюта – это то, что экономисты называют чистым пузырем. Это актив с нулевой внутренней стоимостью. Его цена упадет до нуля, если рынок потеряет веру в него.

Наряду с долгосрочными устойчивыми пузырями – такими как золото или фиатные валюты – история финансов помнит много пузырей, которые закончились крахом, например голландские тюльпаны в 1630 году, бессчетные пузыри на фондовом рынке или рынке недвижимости. Никто не знает, лопнет ли рынок биткойна, он может стать новым золотом. «Но я бы поостерегся вкладывать в него все свои сбережения», – пишет Тироль.

Право эмиссии криптовалюты принадлежит сообществу. Первые добытые биткойны или полученные в результате ICO деньги попадают в частные руки. А выпуск следующих монет запускает гонку по нисходящей – для него нужны все более мощные компьютеры плюс расходы на электричество. К тому же через каждые 210 тыс. добытых блоков вознаграждение уменьшается. Другими словами, расходы пропорциональны поступлениям. Эмиссия затратна, если не имеет одного собственника.

«Биткойн может быть мечтой либертарианцев, но это реальная головная боль для тех, кто, подобно мне, считает государственную политику и правопорядок обязательным дополнением рыночной экономики», – продолжает Жан Тироль. Биткойн слишком часто служит для ухода от налогов и отмывания денег. Конечно, доллар и другие валюты тоже используются для неприглядных целей, но бит­койн можно быстро и незаметно переводить в любых направлениях, и это повод для дополнительного беспокойства.

С другой стороны, криптовалюта может быть полезна в автократиях и странах, где правительства враждебны по отношению к своим гражданам. Там, где диктаторские режимы контролируют все транзакции, в том числе в пользу оппозиции или притесняемых меньшинств. Или в странах, где правительство может изымать сбережения в фиатных валютах (приходит на ум Латинская Америка).

«Как центробанки смогут проводить контрциклическую политику в мире частных криптовалют?» – задается вопросом экономист. И успокаивает читателей: «Мы пока еще не дошли до этой точки. Сейчас центробанки могут быстро обеспечивать ликвидность, то есть наличные деньги, в критических ситуациях, таких как финансовый кризис или эпидемия COVID. Это будет не так просто в мире, где ликвидность, говоря экономическим языком, внешняя, то есть создана частным сектором».

Технологии развиваются быстро, а экономические механизмы остаются прежними. Прямой выпуск ценных бумаг, который декларировался как освобождение от финансовых посредников, от венчурных капиталистов до банков, игнорирует фундаментальное правило: привлечение для надзора за проектом вызывающих доверие посредников с хорошей репутацией и достаточным капиталом.

Опыт научил нас, что для инвесторов важно отсеивать проекты мошенничес­кие или с низкой экономической ценностью, а также выражать свое мнение в процессе корпоративного управления. Токены, которые получают участники ICO, в отличие от акций, не дают права голоса, а следовательно, и участия в управлении. Более того, если дивиденды начисляются не в долларах или евро, а в токенах, они остаются чистыми пузырями и могут обесцениться независимо от успешности проекта.

Кофе и счастье

Гуру менеджмента Ицхак Адизес рассказывает в своем блоге, посвященном в основном управлению, историю о том, как делать людей счастливыми.

Однажды, когда Адизес шел лечить зубы, ассистентка дантиста спросила, не может ли он купить ей двой­ной эспрессо, поскольку он собирался за кофе для себя. Признательность ее была так велика, что Адизес взял за правило при посещении дантиста приносить его ассистентке двой­ной эспрессо. Эта мелочь делала ее счастливой. Хотя в реальности, вспоминает он, дело было не в кофе, а в том, что он позаботился о ней, помнил о ее любви к эспрессо и сделал доброе дело, не спрашивая у нее.

Знать любимые сорта кофе тех, с кем часто контактируешь, может стать хорошей привычкой. Своему тренеру он не только приносил латте, но и привез из поездки в Мексику футболку местного клуба для его сына – футбольного фаната.

«В обоих случаях ощущение счастья оказалось заразительным – я тоже почувствовал себя счастливым», – пишет Адизес. И делает вывод о том, что неожиданная забота делает счастливыми и тех, кто ее получает, и тех, кто ее проявляет. Особенно если не ждать за это благодарности, ведь и она бывает не всегда. Просто наслаждаться тем, что доставляешь людям счастье, не ожидая благодарности в ответ.