В 1873 году впервые в мире электрическими лампочками, изобретением Александра Николаевича Лодыгина, «обещающим произвести переворот в важном деле об освещении», была оборудована одна из петербургских улиц. Однако промышленники не торопились использовать революционное открытие, виной чему финансовый сговор и мощное давление производителей мгновенно устаревающих керосиновых ламп. Вскоре электрическая история получила продолжение: в 1880 году, вновь впервые в мире, в Санкт-Петербурге прошел показательный заезд на «вагоне, идущем по рельсам, двинутом электрической силою» – изобретении Федора Аполлоновича Пироцкого. Несмотря на то что трамвай очевидно выигрывал у конки, его распространение затормозил действующий контракт с владельцами конно-железной дороги, оккупировавшей улицы столицы. В результате первый общественный транспорт на электрической тяге был запущен по льду Невы.

Долгий путь от теории к практике, наиболее ярко на протяжении истории проявлявшийся в области внедрения технических новинок, пожалуй, классичен для науки в целом. Будь то открытие нового химического элемента, физического закона, математической формулы, биологического вида, лекарственного препарата, экономического закона, социального типа, художественного стиля и т. д. – для применения всего этого обществу заинтересованных пользователей понадобилось время (иногда весьма немалое) для понимания и принятия. И лишь, возможно, единожды оформленная область знания прошла показательный обратный путь, причем вследствие инициативы самих участников феноменального процесса.

Бес-конечность бес-ценности

Рынок (произведений/предметов/памятников) искусства, он же художественный рынок или культурный, и, наконец, коротко арт-рынок, приобретает знакомые сегодня в развитых странах черты во второй половине XX века. Последний термин, арт-рынок, получил наибольшее распространение в зарубежной открытой печати, причем приставка «арт-» постоянно находит себе все новые и новые пары – арт-бизнес, арт-экономика, арт-статистика, арт-банкинг, арт-страхование, арт-аналитика. Интересно, что если мы вернемся во времена описанной выше электрической истории, то есть во вторую половину XIX века, то убедимся, что беззаботность поведения приставки наших дней тогда была бы просто немыслима. Термин «арт» обозначал акт творения неповторимо нового, «из ничего», «из праха земного» и, таким образом, по понятным причинам использовался преимущественно учеными-богословами. В свете сказанного выбор термина для обозначения торговли искусством и сопряженных с этим процессов кажется философски неслучайным (хотя, безусловно, это совпадение: слово «арт» не может не привлекать редким сочетанием емкости и краткости).

Вспомним искусствоведческий закон: в каждой подделке есть доля подлинности – любое произведение всегда индивидуально, даже если речь идет об авторском повторе, ученическом подражании или мошеннической фальшивке. Самый тонкий копиист-фальсификатор, менее всего заинтересованный в том, чтобы быть разоблаченным, непременно внесет (не сможет не внести) в свой суррогат единственный собственный штрих, автограф, которого нет в оригинале. Чем не 100-процентное арт – творение неповторимо нового? В древности правители нередко приказывали отрубать руки или выкалывать глаза зодчим, чтобы мастера в будущем не могли даже частично повторить своих построек. Жизнь становилась ценой арта, и новый Тадж-Махал делал своего создателя самим Творцом – бессмертным. И Автор знал цену, без торга расплачиваясь за вечность.

Арт: от Рождества к Преображению

Днем рождения массового рынка уникальной продукции принято считать 1958 год, когда был зафиксирован первый стоимостный рекорд на художественном аукционе – продажа портрета кисти Поля Сезанна «Мальчик в красном жилете». Это был действительно скачок, кстати, в пять раз превысивший предыдущий уровень и, конечно, абсолютно смешной по современным меркам. Стоит вспомнить, что старейший в мире «Венский ломбард для выдачи ссуд под заклад вещей», сегодня широко известный как Dorotheum, был основан в 1707 году. Удары молотка разных аукционистов вершили судьбы «дешевых» шедевров на протяжении 250 лет, и только безвозвратно изменившийся послевоенный мир, страстно искавший новые ценности и ориентиры, как духовные, так и финансовые, возвел искусство на пьедестал, открыв «эру вздутых цен» – нашу нынешнюю реальность.

Интересно, что во время Второй мировой войны во французской армии проводился опрос, результаты которого оказались совершенно неожиданными даже для самих ученых. Военнослужащих спрашивали, за что они сражаются. За семью, Родину и «Мону Лизу», при этом многие из отвечавших в Лувре никогда не были. Произведение было выбрано негласным символом нации, утрата которого представлялась равной военному поражению.

С 1967 года олигополист Sotheby’s начал публиковать в Times собственный арт-индекс, динамика которого убедительно доказывала нелюбовь искусства к дефляции, презентуя инвесторам непревзойденный финансовый инструмент. Историческая колонка Sotheby’s прошла путь от последней страницы издания до передовицы 2014 года, «кричавшей» об «удивительном буме» на русский арт, случившемся, как ни странно, благодаря строгости санкций.

Но вернемся в 1970-е годы, когда дальновидный Рокфеллер открыл причастным с «весом» кармана и в 100, и в 100 тыс. долларов инновационную услугу, привычно именуемую нами art advisory. 1989 год ознаменовался первым инвестиционным рекордом рынка: среднегодовую доходность более чем в эталонные 100% за 13 лет владения показала перепродажа полотна Огюста Ренуара «Прогулка», сто лет назад будоражившая современников скоромной нескромностью своего сюжета и ставшая первой самой дорогой картиной из наследия своего создателя. К слову, этот рекорд не пришелся ни на бычью, ни на медвежью лапу, а вырос из пенсионных накоплений британских железнодорожников, сделавших ставку на некогда отверженных импрессионистов. Вскоре история успеха арта получила постимпрессионистическое продолжение: в 1990 году «с молотка ушел» на 15 лет возглавивший список самых дорогих произведений «Портрет доктора Гаше» Винсента ван Гога. Предсмертный шедевр мастера, программный для студентов художественных академий всех стран, признанный международным достоянием с точки зрения теории искусствознания, впервые, минуя музейные залы, «уплыл» в частную коллекцию.

Произведения как альтернативные инвестиции, неизбежные ограничения прав владения ими, аномальное поведение кривых спроса и предложения в аукционных залах – список вопросов арт-практики рос (да и продолжает расти) методом снежного кома. Каков же вердикт науки? Перед нами новый (он же старый) феномен – рынок искусства. Ученые создают международную ассоциацию культурных экономистов, начинают выпускать первый специализированный журнал, на страницах которого детально описывается, как классические социо-экономические законы рушатся при столкновении с шедеврами. К началу XXI века для западного предпринимателя важными маяками, а для обывателя привычным фоном становится мелькание в бегущей строке динамики финансового рынка среди показателей ценных бумаг, валюты, драгметаллов, недвижимости и прочих индексов произведений. В среде теоретиков распространяется новый «арт», отнюдь не богословский или искусствоведческий, а анализирующий и предсказывающий справедливо несправедливые цены на искусство.

В царстве искусных иллюзий

Современный арт-рынок, развитая оценка бесценного, открыт и гостеприимен, популярен и изучаем, особо притягателен своей эффектной непрактичностью. Любопытно наблюдать, как статистические тренды рушатся о мгновенное решение какого-нибудь сумасшедшего магната, такого как Риоэй Сайто, купившего «Портрет доктора Гаше», потому что «увидел в нем себя» (спорное с визуальной точки зрения заявление). Не менее занимательно удивляться финансовым крайностям искусства, на котором одержимые коллекционеры зарабатывают больше, чем экономисты-отличники, не замечающие орфографической разницы между Мане и Моне. Эти парадоксы, пусть и случающиеся с завидной регулярностью, бесплатным (правда, впоследствии недешево обходящимся доверчивым) приложением к научно обоснованным закономерностям функционирования арт-рынка создают его мифы и легенды. Произведения суть инвестиции­­-убежища, шедевр нужно как можно дольше «выдерживать» в собрании для получения наилучшей прибыли от его перепродажи, начинающему мастеру следует выходить на рынок с максимальной ценой на свои работы, «высокий» аукционный и «низкий» галерейный уровни арта не вольны пересекаться между собой. Какое утверждение научно, а какое мифологизировано? Проиллюстрируем здесь последнее. С недавних пор Christie’s предоставляет уникальный шанс опоздавшим в аукционные залы: разобрать «остатки» можно в сети галерей Франсуа Пино, тогда как к постоянным клиентам Sotheby’s на торгах самого высокооплачиваемого художника современности Дэмиена Херста присоединился и знаменитый арт-дилер Джей Джоплинг, вероятно, не нашедший подходящих произведений своего друга в собственном White Cube.

При ближайшем рассмотрении парадокс оборачивается иллюзией (например, той же пресловутой высокооплачиваемости), для поддержания которой, как известно, требуется выверенная стратегия. По мнению автора, повсеместно наступает время (если уже не наступило) заката эпохи, точно переданной видными французскими социологами, супругами-единомышленниками Мишелем Пэнсоном и Моник Пэнсон-Шарло, когда художественная интуиция побеждает логику, и «в этом ремесле все решает глаз, нюх, опыт». Salvator Mundi из мастерской да Винчи благословил непревзойденно высокие ставки на искусство, не допускающие соседство с экономическими загадками арт-рынка. Цена шедевра становится под рампу. Началась скрупулезная работа ученых, которая продолжается открытием порой неожиданных закономерностей ценообразования.

Валерия Колычева, экономист, искусствовед, старший научный сотрудник Центра эконометрики и бизнес-аналитики СПбГУ