Сancel culture, культура отмены или культура исключения, – особая практика и способ наказания одного человека или целой компании. Ее особенность в том, что решение о судьбе обвиняемого принимает не какой-то специальный орган или регулятор, а общество. Когда люди недовольны вашим поведением, комментариями или постом в Facebook, то у них, как выясняется, есть достаточно рычагов влияния, чтобы веско заявить: «Уходите. Мы больше не покупаем ваши продукты». Или: «Мы больше не смотрим ваши фильмы». Эти решения зачастую субъективны, но они оказывают сильнейшее влияние на реальную жизнь.

В России феномен cancel culture воспринимается скорее как один из пунктов западной повестки. Некоторые СМИ даже используют его в антизападной пропаганде, снисходительно преподнося это как забавный случай из жизни европейского и американского общества. Ведь несмотря на множество вполне серьезных «домашних» прецедентов, нельзя сказать, что риск публичного осуждения или страх «изгнания из социума» действительно меняют здесь чье-либо поведение.

Однако успокаиваться на этот счет было бы опасно, и крупный российский бизнес показывает, что ситуация рано или поздно поменяется. Компании, торгующиеся на биржах, зависят от своих иностранных акционеров, партнеров и кредиторов и поэтому играют по международным правилам. Так что если мы верим, что Россия не оборвет все связи с Западом и не закроется от внешнего мира, то мы должны осознать, что, по большому счету, мы все живем и работаем в едином пространстве.

Сancel c обеих сторон

И контекст этого пространства неоднозначен. Во-первых, никогда за всю свою жизнь я не видел западное общество настолько разделенным, как сейчас. Дискуссии о любых чувствительных вопросах ведутся в основном в соцсетях и порождают скорее ненависть, чем консенсус. Все чаще всплеск эмоций и общение лозунгами приводят к разрушительным последствиям. В России случаются свои медиабури, но пока они были слабее. При этом любая попытка серьезного разговора вызывает гнев у всех участников процесса. Так было в Великобритании в преддверии Брекзита, когда мои соотечественники спорили об эмиграции. В тот момент существовало только две точки зрения: «эмиграция делает наше общество более разнообразным, это наша социальная ответственность» и «о ужас, давайте скорее закроем границы». И как только кто-то пытался сказать, что не все здесь настолько черно-белое, ему объявляли cancel c обеих сторон.

Доводы тех, кто пытался разобраться в вопросе, посчитать пользу от эмиграции и одновременно найти предел, за которым страна не сможет справляться с потоком приезжих, не были услышаны. И хотя эта идея кажется очевидной, выяснилось, что у нас не хватает ни форм, ни площадок для глубокого и внятного обсуждения.

Во-вторых, культура отмены порождает удивительные случаи несправедливости, когда через призму сегодняшних ценностей начинают судить давние слова и поступки. Например, настоящей жертвой сancel culture можно признать высокопоставленного сотрудника компании Boeing, уволенного в 2020 году за эссе, которое он написал в 1987 году во время службы в военно-морском флоте. Речь в крамольном фрагменте этой работы шла о важном в бою духе товарищества. Женщины, утверждал автор, могут быть преданы семье и дому, но не друг другу в группе.

Сегодня любая отрицательная характеристика, апеллирующая к гендеру, выглядит как минимум подозрительно, но в конце 1980-х это соответствовало общему консенсусу и, более того, соответствовало всем принятым тогда законам. Очевидно, что лишать человека работы на основании подобных заявлений 30-летней давности – это порочная практика.

С другой стороны, нельзя, прикрываясь отдельными случаями безумия, делать вид, что этических проблем, которые вызывают такое сильное общественное недовольство, вообще не существует. Глупо отрицать, что они повсеместны, а их диапазон достаточно велик – от унижения человеческого достоинства до ущемления прав по тому или иному естественному признаку. Наверное, самые простые примеры касаются искусственно поддерживаемого неравенства и всевозможных форм прямой агрессии, тех самых вещей, которые архаичное сознание может представить чем-то укорененным в природе вещей или хотя бы освященным традицией.

Русификация западных доктрин

Конечно, дискуссия о сancel culture не должна упираться только в крайние формы вреда и крайние формы заблуждения, иначе нам будет легко сделать какой-то однозначный и комфортный для нас вывод. Важнее подумать о золотой середине и о тех правильных вещах, которые лежат в основе этого явления.

Например, мы часто не замечаем или не хотим задумываться о том, что женщины действительно в среднем зарабатывают меньше мужчин и реже получают высокие посты. Но почему же требование добавить женщин в советы директоров и топ-менеджмент вызывает у многих такое неприятие? Я задаю простой вопрос: что мешает вам согласиться и пойти на это? Если вы правильно настроите все механизмы в компании, то этот шаг будет не только человечным и современным, он будет эффективным.

Договариваться о полезных вещах довольно легко, а воевать по всем фронтам сразу – бесперспективно. Во многих случаях борьба вообще не нужна. Никто не сможет навязать России автоматическое принятие всех западных ценностей, но есть вопросы, в которых прагматика перевешивает любые другие соображения. В их число входят и гендерное разнообразие, и отказ от любых форм расизма, и даже обязанность компаний думать не только про финансовые результаты, но и про влияние на общество в целом.

Тем не менее вместо реального обсуждения проблем сегодня в России проще услышать попытки оправдаться местной спецификой: «Это не к нам. Это неприменимо. Это не работает». Мне кажется, что постоянная защита – слабая позиция. Гораздо лучше быть проактивным и выдвинуть собственную позитивную повестку. Если вы CEO или владелец компании, то как минимум стоит сказать, что вы считаете приоритетными общественными вопросами. В идеале заявления подобного рода должны не растворяться в новостном эфире, а через деловые сообщества и неправительственные организации инициировать сначала национальную, потом международную дискуссию. Это поможет остальному миру понять российский взгляд на вещи.

А он, помимо всего прочего, может включать в себя идею об адаптации-русификации некоторых западных доктрин. Например, в силу исторических причин разговор об этническом разнообразии куда важнее для России, чем повторение лозунгов движения Black Lives Matter (BLM). Более того, большинство российских компаний уже обеспечивают такое разнообразие, но не получают за это никакого признания, потому что менеджменту подобные вещи кажутся чем-то само собой разумеющимся. Между тем на это стоит обратить внимание и дома, и за рубежом.

Нельзя не признать, что движение BLM перезапустило дискуссию о расизме в западном обществе и сделало ее гораздо более острой. Сама по себе эта проблема, вне всякого сомнения, важна и для России, но здесь она устроена совсем не так, как в США. А значит, другими будут и способы ее решения, автоматический перенос нью-йоркских методов ничего не исправит в Москве. И наоборот. Скажем, тема отношений с выходцами из Центральной Азии насущнее для большинства россиян, чем отношения между представителями европеоидной и негроидной рас. Представьте, каким странным показалось бы американцам предложение обязательно включать в советы директоров некоторое минимальное количество представителей других стран СНГ.

Иначе стоит посмотреть и на привычное порицание металлургических и нефтяных компаний (похвалы теперь достаются производителям электрокаров и солнечных панелей). Для начала надо бы понять, что без извлекаемых из земли ресурсов не поедет ни один, даже самый экологически чистый автомобиль, не «полетит» ни один самый современный бизнес. А вот сотни тысяч людей, которые заняты в этих компаниях, точно потеряют работу, если случится чудо и вы добьетесь своего и перекроете кислород их нанимателям.

Вообще проблема cancel culture не в самом явлении, а в том, как оно развивалось – хаотично и сверхэмоционально (хотя настоящее правосудие должно быть системным и бесстрастным). В результате все мы в определенные моменты становимся заложниками той или иной группы людей, которые действуют и мыслят нерационально. Тренды, возникающие в таком возбужденном социуме, редко бывают долгосрочными, они определяются в моменте, но зато способны на время заслонить собой все другие проблемы.

Куда практичнее для топ-менеджмента было бы составить список из 3–5 приоритетных вопросов на следующие 10 лет и разработать (хотя бы попытаться) план их решения. С одной стороны, это очень амбициозная и неблагодарная задача, с другой – жить, отбиваясь от наседающих обвинителей, гораздо сложнее. А полное бездействие опасно.

Не так давно мы видели, что американские розничные инвесторы готовы объединяться и наказывать крупных институциональных игроков за жадность и цинизм, невзирая на риск финансовых потерь. Эти люди, собравшиеся на интернет-форуме, не тратили годы на обсуждение проблемы, они возмущались и реагировали очень быстро. А когда критическая масса недовольных достигнута, мы можем не сомневаться, что их противникам будет больно. Такие истории могут повториться и в России.

Аргумент о лицемерии

В разных странах мира, и в том числе в России, популярна точка зрения, что любая попытка соответствовать моральным нормам – всего лишь деловая необходимость и лицемерие. Люди и компании «ведут себя хорошо», потому что сейчас так принято, а не потому, что они искренне убеждены в необходимости добрых дел и добрых слов. Спорить с такой позицией не имеет никакого смысла, ведь любое возражение обрывает саму возможность позитивного развития событий. Если мы хотим искать точки пересечения и продолжать дискуссию, то бессмысленно добиваться от кого-то публичных признаний в безнравственности и беспринципности.

К сожалению, аргумент о западном лицемерии воспринимается в России как очередной повод подождать и ничего не делать. Но еще раз вернусь к мысли, которую уже высказал, – сопротивляться просто так гораздо сложнее, чем сопротивляться, предлагая что-то взамен. Поэтому я думаю, что 2022-й мог бы стать годом, когда российский бизнес продемонстрирует свой глобальный подход и амбиции. «Давайте поговорим» всегда лучше, чем жалобы, отрицание или тайная надежда, что через пять лет правила игры поменяются. В конце концов, если вы хотите работать на международных рынках, вы должны быть этически к этому готовы.

Том Блэквелл, председатель правления агентства финансовых и стратегических коммуникаций ЕМ