Папа каллиграфии XXI века


Если в ответ на ваши начинания скептики крутят у виска, с большой вероятностью вы на правильном пути. Создатель московского Музея мировой каллиграфии, руководитель российской Ассоциации частных музеев, предприниматель Алексей Шабуров признается, что не раз убеждался в правоте этой максимы. В интервью Владимиру Волкову он рассказывает, как искусство красивого письма повлияло на его жизнь и бизнес, И объясняет, почему без искренней любви к «Папе Карло» невозможно сделать успешный музейный и социальный проект, а нашу жизнь – красивее и гармоничнее.

01.09.2022





Откуда каллиграфия взялась в вашей жизни? И как она привела вас к целому музею?

Буду искренен, до известного момента я и каллиграфия были вещи несовместимые. Ни любви, ни позывов что-то делать в этом направлении не возникало. Не говоря уже о том, что у меня отвратительный почерк. Но случилось так, что в 2007 году мы – Международная выставочная компания (МВК) – делали уникальный передвижной музейный проект, посвященный советским полярникам 1930-х. Мы начали выставку с экспозиции на Северном полюсе, которую потом повезли по всем городам с нашими представительствами.

И вот я лечу в Ростов-на-Дону, и самолет начинает трясти. А я ужасно боялся летать, вплоть до панических атак. В общем, мне показалось, что мы падаем. Про себя уже начал прощаться с жизнью, и в этот самый момент под руку попалась статья знаменитого каллиграфа, профессора Ростовского университета Леонида Проненко с вполне подобающим моменту названием – «Умирающая каллиграфия». В ней Проненко рассказывал об этом виде искусства. Сетовал, что оно никому в нашей стране не нужно. Что настоящих каллиграфов осталось раз-два и обчелся. Что после ухода из жизни этих учителей каллиграфия из нашей жизни тоже уйдет навсегда. В общем, умирали мы оба – я и каллиграфия. В этот самый момент я решил, что если каким-то чудом выживу, если мы не расшибемся, то каллиграфия тоже будет жить. Так я себе сказал.

Что дальше?

На удивление приземлились мы благополучно. Из аэропорта я сразу поехал не на свой проект, а в университет к Проненко – знакомиться. Он подарил книгу об истории каллиграфии. Пока был в Ростове, всю ее прочитал. Напросился еще на встречу. Ну и поехало.

Проненко меня влюбил в этот вид искусства. Меня так глубоко все это тронуло на эмоциональном уровне, что я, как выставочник, очень быстро сориентировался. Предложил через год сделать выставку каллиграфии. Причем решил привлечь максимальное число каллиграфов не только из России, но и со всего мира.

Как приняло эту идею ваше окружение?

С легким, скажем так, недоумением. Мол, каллиграфия умирает, а ты тут мировую выставку собрался устраивать. Но я начал думать, как мне пригласить этих самых каллиграфов. В итоге решил сделать выставку в Санкт-Петербургской академии художеств имени Ильи Репина. Договорился с ее руководством. Потом объездил крупнейшие ассоциации каллиграфов – на Ближнем Востоке, в Азии, в Европе. И, о чудо, в Петербург приехали около 25 крупных каллиграфов из разных стран. Привезли свои, и не только свои, работы. Это было пиршество каллиграфии, ее реанимация. Причем в мировом масштабе.

И тогда вы задумались о музее?

Нет, о музее я тогда еще не думал. Но после выставки осталось два огромных ящика работ – нам оставили их в подарок. Ну не к нам же в квартиру их везти. Так и возникла идея о создании музея. Как-то ходил-бродил по своим Сокольникам и увидел на самом отшибе парка побитый, заброшенный металлический ангар. Решил: вот здесь музей и будем делать.

Ну здесь-то вас уже подхватили на руки?

Все – мой партнер, сотрудники – крутили пальцем у виска. Какой там еще музей? Музей – это Третьяковка, Пушкинский, а это что такое? Я всех пытался вдохновить. В своей голове я уже видел, что это будет что-то необыкновенное.

В общем, волевым решением вложил свои средства. Мы все вычистили, отремонтировали, завезли выставочное оборудование. Даже привезли из Финляндии чисто белые глобусы – договорились выкупить их в закрывавшемся магазине Louis Vuitton. У меня было понимание, что каллиграфия – это некое искусство, не имеющее границ, и эти глобусы, как не что другое, очень символично вписались в интерьер музея.

В августе 2008 года открылись в Сокольниках. Потом началась кропотливая работа по созданию музея с нуля.

Великолепно, душевно, правильно

За почти уже пятнадцатилетнюю историю музея какие события вы воспринимаете как особенно яркие?

Однозначно это международная выставка каллиграфии, которую мы сделали в Великом Новгороде в 2010 году. Это было действительно грандиозное мероприятие. Нам выделили место в историческом центре на Ярославовом дворище. Мы завезли туда 27 фур-дальномеров выставочного оборудования, а это почти 140 тонн груза. В общей сложности застроили 2 тыс. квадратных метров. Привезли 35 знаменитых художников-каллиграфов со всего мира. И более 300 экспонатов, в том числе великолепные берестяные грамоты XI–XII веков, что вообще уникальное явление.

Вас оценили?

Весь город бурлил. Чтобы купить билет, очередь стояла в 500 метров. В последний раз я видел такое перед Мавзолеем. Поставили лавочки с видом на закат над Кремлем. Включили прожектор, бьющий в небо на 2,5 километра, – как некий ориентир, чтобы ночью могли нас найти. Люди приходили, садились, любовались, делали друг другу предложения, танцевали. У нас все чиновники перебывали, начиная с губернатора. В общем, было великолепно. Как-то душевно, правильно. После Новгорода я вообще два или три года не делал выставки. Мне казалось, что лучше я уже не смогу.

Но все-таки преодолели себя?

Да. В 2018 году мы сделали в Москве еще один грандиозный проект – выставку «Великая китайская каллиграфия и живопись». Собрали и привезли лучших каллиграфов, работы со всех регионов Китая. Потом я встречал китаеведов, которые очень благодарили: мы в одном месте смогли познакомиться с разными направлениями, пополнить знания, которых нам не хватало.

Вообще, весь мир китаеведения так или иначе был затронут этой выставкой. Мне самому она открыла глаза на Китай. В процессе подготовки нам пришлось посетить почти все провинции, провести переговоры со многими интересными людьми. Это был нетривиальный опыт.

Договориться с китайской стороной было сложно?

Когда мы первый раз приехали в Пекин, чтобы поговорить о приглашении местных каллиграфов в Москву, нас, мягко говоря, не пустили на порог. Но закончилось это тем, что мы ужинали вместе с главой одной из двух ведущих китайских ассоциаций каллиграфии – господином Су Си Шу. Потом подключилось посольство Китая в Москве. Дело пошло. Но все это за счет труда. Потому что мы энергичные, глубокие. И кроме того, у нас уже были достаточно крупные, широкие контакты в Китае.

Откуда?

У МВК уже был выставочный бизнес в Китае, поэтому мы понимали, как там надо работать. Хотя первое время тоже ничего не получалось. Не могли понять, почему наши переговоры буксуют, хотя вроде бы все улыбаются и кивают головой в знак согласия. Но потом нам повезло – встретились и начали работать с несколькими очень крутыми, уникальными переводчиками. После этого перед нами стали открываться все двери.

Например?

Во время одной из поездок нам очень помог Денис Палецкий – уникальный переводчик с огромным опытом, глубоким знанием страны. В свое время участвовал в демаркации советско-китайской границы и даже переводил Владимиру Путину. Женат на китаянке, живет в Пекине.

Помню, как на одном из форумов я произнес перед аудиторией какие-то более-менее формальные слова приветствия. Он попросил сказать пару слов от себя, после чего прочитал со сцены стихи. Не знаю, о чем были эти стихи, но весь зал встал и начал аплодировать. После этого с нами начали разговаривать совершенно по-другому. У нас появился совсем другой статус. Уже китайцы поверили: да, этот парень делает что-то необыкновенное, чтобы популяризировать каллиграфию. Тогда мы стали получать самые лучшие китайские каллиграфические работы.

Образно выражаясь, с какого-то момента зачетка начала работать на вас?

Что-то в этом роде. Расскажу другой случай. Через общих знакомых нам удалось пригласить посетить нашу московскую выставку профессора Сеульского университета, преподавателя китайской литературы и китайской каллиграфии, очень авторитетного эксперта. Когда он, видимо из вежливости, приехал и увидел наш странный ангар в Сокольниках, то был в явном замешательстве. Но только переступил порог, увидел наши работы, подписи – а он прекрасно знал не только авторов, но и сколько стоят их работы на международных аукционах, – у него сразу поменялось отношение.

Диалог стал совершенно другим. В результате мы были приглашены к нему на кафедру в Сеул и получили великолепные работы для нашего музея, уже от имени государства Кореи. Вот как меняются взгляды, когда они видят, что был профессиональный подход к организации выставки.

Время необыкновенных возможностей

Хорошо. Чтобы иметь возможность вкладывать личные деньги в каллиграфию, в музей, надо было их сначала заработать. Расскажите, какой вы бизнесмен?

У меня такое ощущение, что бизнесмен я как раз плохой. Я никогда не ставил во главу угла зарабатывание денег как таковых. Всегда занимался тем, что мне было интересно. А интерес каким-то образом приносил деньги. Я убивал сразу двух зайцев – совмещал бизнес и хобби.

То есть?

Например, наша экспедиция и выставка на Северном полюсе была задумана как мощная, нестандартная реклама Международной выставочной компании. В итоге мы не только сделали уникальный музейный проект, но пришли к крупной сделке, многолетнему партнерству с одной из крупнейших выставочных компаний мира, британской ITE Group. Благодаря выставке нас заметили.

И таких примеров много. Скажем, я летел заключать контракт с немецкой ассоциацией промышленников и одновременно встречался с немецкой ассоциацией каллиграфов. А с какого-то момента на всех наших крупных деловых мероприятиях мы обязательно выставляли каллиграфию. Например, человек шел на нашу выставку машиностроения, но вдруг попадал в некое художественное пространство. Не мог сначала понять, при чем тут каллиграфия.

Но в какой-то момент вдруг осознавал, почему сбоку у этого немецкого металлорежущего станка нанесены эти изящные китайские иероглифы?

Да, да. Но главное, у людей возникало некое уважение к владельцу этой выставочной площадки. К его духовному уровню. И они гораздо легче отдавали деньги за квадратные метры выставки, чем если бы имели дело с обычным капиталистом.

Давайте все же от печи. Вы выпускник Московского института международных отношений, но ни дня не проработали по специальности. Как это вышло?

Да, у меня даже где-то есть нагрудный знак о высшем образовании, на котором написано «мимо» – МИМО.

Вообще, я мечтал быть дипломатом со школы. После армии поступил на международно-правовой факультет Международного института международных отношений. Выбрал регион Центральной и Юго-Восточной Европы – хотел заниматься Балканами. Но к моменту выпуска в 1995 году страны уже не было. Политика на всех уровнях, в том числе в дипломатии, стала, скажем так, специфичной. В общем, я как-то ко всему этому сильно подостыл. Сразу после института ушел в бизнес-структуру – в Московский выставочный центр в Сокольниках, где с тех пор и работаю.

Чем тогда вы там занимались?

Я отвечал за строительство выставочных стендов. Шла вторая половина 1990-х. Иностранные компании тогда начали активно интересоваться Россией, выходить на местный рынок. Был большой интерес к организации выставок. У меня был английский. Мне было легко коммуницировать, им было удобно со мной. И вот там мне удалось сделать определенные концептуальные прорывы.

Какие?

Я ездил по разным странам и видел, как там проходили выставки, на чем они зарабатывают. Подсмотрев, понял, что нельзя строить стандартные стенды, если заказчик готов платить за эксклюзив, стоивший на порядок дороже. Смекнув это, я закупил деревообрабатывающие станки, оборудование. Нашел людей с Мосфильма, которые занимались декорациями. Они подсказали, как из ничего делать нечто.

Вы инвестировали свои деньги?

Да. К этому времени у меня уже появился небольшой собственный капитал. Еще важнее – я получил бесценный опыт. Понимание, что нужно клиенту в этот самый момент. Не до, не после, а прямо сейчас. Я это очень чувствовал.

Мы стали делать что-то необыкновенное: неоновые лампы, подсветку, массивные двухэтажные стенды. Мы создавали шедевры. Но и зарабатывали в 10–15 раз больше, чем обычная строительная компания, которая предлагала стенды по стандарту – белые стены, розетки.

Можете назвать порядок сумм?

С одного стенда мы могли заработать несколько тысяч долларов. Все это потом аккуратно разбиралось. Металлический каркас стенда, сварной или разборный, мог использоваться вторично. Мы просто меняли декорации и использовали тот же стенд на других выставках.

Постепенно появились дополнительные площади, склады, свои фуры, свои грузчики.

Крупные западные компании видели, как мы работаем, и приходили к нам эксклюзивно. Со временем мы начали выполнять заказы не только на свои площадки, но и с выездом на другие адреса в Москве и области. Это был уже новый этап развития бизнеса МВК.

Что это за время?

Начало нулевых – самый расцвет, пик выставочной отрасли, инвестиций в Россию. Кроме того, в стране проходили выборы. Людям нужны были машины, механизмы, упаковка, хорошие печатные станки. А на территории России была всего одна выставка на эту тему – наша «Полиграфинтер». Там можно было найти любой станок на любой вкус и цвет. Это было время необыкновенных возможностей.

Сено, коровы, расчистка копыт

И конец ему положил кризис 2008 года?

Вы знаете, никакого кризиса я не почувствовал. Для меня этот год был годом возможностей. Ну это как в китайском иероглифе. В моей жизни была каллиграфия, музей каллиграфии, который мы как раз тогда открывали. Были путешествия по всему миру в поисках новых направлений. Да и всегда так было.

Даже в 2020-м, когда ваш центр в Сокольниках заодно с музеем каллиграфии прикрыли, отдав помещение комплекса под ковидный госпиталь?

Да, и в 2020-м. Во-первых, Сокольники никуда не делись – эта площадка у нас в аренде на 49 лет. Рано или поздно ковидный госпиталь закроется и в музейно-просветительском центре начнется новая жизнь. Какая именно, говорить пока не хочу. Но будет необычно, не так, как было раньше.

Во-вторых, пандемия помогла нам запустить новый, еще более грандиозный проект – экоферму в селе Орехово Рязанской области. Мы официально открываем его в середине сентября. Будет грандиозное событие.

Что это за проект?

Там три основные части. Первая – аграрная. У нас там достаточно мощная ферма – занимаемся овцеводством, держим молочных коров, своих лошадей, проводим конные прогулки по Мещере. Держим для них специального тренера – ежедневные занятия, ветеринария, расчистка копыт. Все строго.

Купили 500 гектаров укосной земли и столько же арендуем. Заготавливаем около 400 тонн сена в год. Сено очень высокого качества. Продаем его в элитные конюшни в Москву.

Откуда такая мысль?

Так получилось, что уже почти 20 лет мы владеем «Эквиросом» – единственной в нашей стране выставкой лошадей, эквипмента, ветеринарии, медикаментов и прочего. Понятно, что почти всех коневладельцев мы знаем достаточно хорошо.

Вторая часть?

Экогородок на четырех гектарах, заточенный на агротуризм. Строим гостевые домики для сдачи в аренду в стиле глэмпинг. Со всеми условиями, с панорамным остеклением. Представьте, вы просыпаетесь утром, а перед вами – сосны. Зимой – снег. Сплошное эстетическое удовольствие.

Третья?

Культурно-просветительский центр с музеем каллиграфии. Это пик того, о чем я мечтал. Отдельный ангар в стиле хай-тек из стекла и стали площадью 1,7 тыс. квадратных метров. У меня такого музея в Москве нет – в Сокольниках всего 800 «квадратов». Высота потолков – под девять метров, огромный объем. Внутри самое крутое оборудование, свет. Очень красиво. И главное – это мой музей, не арендованный. Вы вольны делать там все, что захотите, потому что это ваша собственность.

Снова не удержусь от этого вопроса: это хобби или все-таки бизнес?

Пока это больше хобби. Бизнес начнется, когда все полноценно заработает. Но я отлично отдаю себе отчет, что никогда не отобью вложенные деньги. Того, что, я надеюсь, мы будем зарабатывать, должно хватать на то, чтобы просто все это содержать без дополнительных вложений.

Если это не бизнес, то в чем идея?

В том, чтобы сконцентрировать вокруг этого небольшого клочка земли в живой настоящей рязанской деревне интересных интеллектуальных людей, которые могли бы приезжать, получать удовольствие, обмениваться энергией. В конце концов, построить здесь домик и жить.

Мечтаю построить деревянную библиотеку с камином, чтобы люди могли приходить и почитать наших классиков. Окунуться в деревенскую жизнь того времени и почувствовать, как мы живем сейчас здесь. Для этого я делаю здесь социальные объекты. Ну а дальше будет происходить развитие этого места.

Ваш проект фактически вписан в пространство настоящей деревни. Как вас встретили местные жители, когда вы у них развернулись?

Вначале смотрели как на слегка странноватого, да. Знаете, с таким крестьянским прищуром, оценивающе. Но потом расслабились и приняли, когда увидели, что человек нормальный – свет провел, дороги отремонтировал, карусели для детей поставил, спортивную площадку, футбольное поле, коробку для хоккея.

Повесили гирлянды, сделали хорошую раздевалку под крышей, поставили кофе-машину, снеки. Дети катаются. Электричество горит, музыка играет. В общем, люди видят, какую красоту мы несем. И все это бесплатно. Но с условием: в субботу всей деревней собираемся, берем лопаты, разгребаем, помогаем.

Вы местный работодатель?

Да, у нас на предприятии полдеревни работает. Мы платим достаточно хорошие по местным меркам зарплаты.

Какие-то изменения в местной социальной среде, отношении ощутили?

Да, люди стали меняться. Вот мы тут праздновали Новый год. Вся деревня вышла. Приехали внуки, дети, родственники из других мест. Потому что свет, елка, каток, музыка, фейерверк под бой курантов – настоящая фантастика. Молодежь гуляла всю ночь. И вот на утро я, как всегда, пришел убрать мусор. Смотрю – и не вижу ни одной бумажки. Представляете, идеальная чистота, все лежит в мусорном ящике. Помню, так был поражен, что даже сфотографировал себе.

Любовь к папе Карло

Бизнесу, бизнесменам интересны такие проекты? Кто-то делает что-то подобное?

Делают. Но назову только одно яркое имя – ученый и успешный бизнесмен-строитель из Ярославля Олег Жаров и его замечательное село Вятское, которое он также на свои средства преобразовал, фактически восстановил из руин. У него там сейчас 12 музеев, свои гостиницы, большой туристический поток. Музыкальные фестивали, мировые звезды приезжают – из Большого, даже из Ла Скала до всех этих событий. Уникальный проект. Я у него даже что-то подсмотрел для себя.

Без богатого человека, который вложит свои деньги, подобные социальные, музейные проекты не живут?

Я бы сказал так: важно, чтобы во главе стояла какая-то увлеченная, нестандартна личность, которая заразит всех своим энтузиазмом, ну и будет решать все вопросы. В том числе с привлечением финансирования.

В этом смысле меня приземлила одна история про томского кукольника Владимира Захарова – «Папы Карло XXI века», как назывался посвященный ему документальный фильм. Так вот он, будучи серьезным ученым-кибернетиком, робототехником, выпускником Томского политеха, создал в городе свой маленький частный кукольный музей-театр «2+Ку». Сам резал куклы, писал сказки, проводил детские спектакли в этой своей деревянной избушке.

Он сам там все сделал. Никаких денег у него не было. Был его интеллект, труд, красота. Ему деньги нужны ровно в том количестве, чтобы выточить еще одну куклу и что-то съесть. И вот для меня это как раз яркий пример этой глубины, таланта, масштаба. Там все: маленький Томск, маленькая избушка, где он показывал эти спектакли, где живут добро, красота, сила, мощь. И еще трагизм его судьбы: в 2019 году он погиб в пожаре в театре, спасая свои куклы.

Едва ли таких людей у нас много?

Таких людей, как Захаров, единицы. Но для меня он, такие, как он, освещают всю Россию. Он великий человек. Тех, кто надевает маску, отдает условную десятину на какие-то социальные, благотворительные дела, не вкладываясь туда по-настоящему всей душой, конечно, гораздо больше. Часто – я знаю, о чем говорю, это такая попытка купить для себя некую индульгенцию в глазах общества.

Вас это не устраивает?

Ради бога, я не против. Но если нет внутреннего света, искренности, ничего сделать не получится. Даже с деньгами. Будете думать о коммерции, а коммерции в регионах нет. И на этом ваш проект просто закроется не начавшись. Или сделаешь, но это будет не на 100%. А люди это чувствуют. Особенно в регионах. Они считывают, как дети, моментально все, их обмануть трудно.

То есть вы в этом смысле пессимист?

Нет, я реалист. Я многим знакомым тоже предлагал поучаствовать и в Орехово, и в других социальных, музейных проектах. Многие просто смотрели и крутили у виска в прямом смысле этого слова. Они же задают вопрос в лоб: какой будет экономический эффект от проекта? А я не знаю, что я могу ответить на вопрос, какой экономический эффект может быть от музейно-просветительского комплекса в Орехово Рязанской области.

Сколько это стоит?

Мы вот скоро посчитаем каждую копейку, которую затратили на Орехово. Точных цифр пока нет, но их порядок известен – несколько десятков миллионов рублей. Уверяю вас, в России есть сотни тысяч обеспеченных людей, которые могут себе позволить потратить такие деньги на такие вот региональные проекты, музейные в том числе. Тогда жизнь в этих удаленных уголках нашей страны, за пресловутой кольцевой дорогой, заиграла бы совсем по-другому. Но здесь должны быть волеизъявление и вот эта вот любовь к «Папе Карло XXI века».

Сколько вообще сейчас в стране частных музеев?

В каталоге, который мы делаем как ассоциация, их около шестисот. Заявок намного больше. Но чтобы попасть в наш каталог, надо хотя бы минимально соответствовать требованиям 54-го федерального закона о музейной деятельности – иметь культурные ценности, по духу быть похожими на музей.

То есть?

На музей, а не на галерею с ценниками или магазин по продаже водки под вывеской «Музей водки» или «Музей граненого стакана». В противном случае я повременю включать вас в свой каталог, дабы не дискредитировать тех, кого я уже отобрал.

И все же, если вернуться к музею каллиграфии и его девизу – формирование красивого, здорового общества, мы уже на пути?

Я точно знаю, что мы точно на этом пути у нас в Орехово. Правда, я не уверен, что наш центр может повлиять хотя бы целиком на Рязанскую область, не говоря обо всей стране. Я к тому, что концентрация людей, желающих изменить нашу жизнь к лучшему, должна быть больше. Сделать это очень сложно. Здесь опять все зависит от масштаба личностей, которые находятся в том или ином месте. Но, как говорят китайцы, большие дороги начинаются с одного ли.


Алексей Шабуров, совладелец, генеральный директор Московской выставочной компании, генеральный директор московского Музея мировой каллиграфии, основатель и руководитель Ассоциации частных музеев России



01.09.2022

Источник: WEALTH Navigator


Оставить комментарий


Зарегистрируйтесь на сайте, чтобы не вводить проверочный код каждый раз





Изнанка провидца

08.12.2023 Savoir Vivre HNWI

13
 

Пилоты частного Gulfstream IV не раз с изумлением наблюдали, как владелец этого бизнес-­джета размером с коммерческий лайнер и по совместительству один из самых богатых людей в мире, приехав на взлетное поле за рулем машины, сам доставал чемоданы из  багажника, чтобы передать их экипажу. На свои 30 млрд долларов он мог бы купить тысячу таких джетов, но мало что нравилось ему больше, чем бесплатная рубашка для гольфа, подаренная хорошим другом. Большую часть времени он проводил в своей родной Омахе, его будни проходили вокруг заседаний совета директоров и поездок к друзьям, – эти события были неизменны и регулярны, как фазы Луны. Этот мужчина в неприметном сером костюме, который топорщится жесткими складками, – легендарный Уоррен Баффетт. Недавно в издательстве «Бомбора» вышла посвященная ему книга «Баффетт. Биография самого известного инвестора в мире». Примечателен не только главный герой, но и автор – Элис Шредер не писатель, а финансовый аналитик. Шесть лет она изучала акции Berkshire Hathaway и все эти годы интервьюировала Баффетта. Результатом стало довольно откровенное жизнеописание, которое рисует внутренний мир Баффетта едва ли не столь же выпукло, как И картину его финансов и инвестиционных стратегий. С разрешения издательства WEALTH Navigator воспроизводит фрагмент этой книги.