Подгонять свой ум плеткой


Марина Гисич – о разнице между цветным пятном на стене и «собеседником», по-настоящему высоких скоростях в бизнесе и трепетном отношении к деньгам.

14.05.2021





Галерист – это менеджер. Смешно говорить о том, что я делаю только выставки, мне приходится одновременно работать по трем-четырем специальностям, курсируя между художником, собственной институцией и коллекционером. Получая высшее образование, вы, скорее всего, будете изучать историю искусств, что само по себе прекрасно и важно, но этого недостаточно.

Галерейное дело изначально междисциплинарно и зависит от степени зрелости всех участников арт-рынка, а они растут и развиваются очень неравномерно. Кроме того, успех здесь напрямую связан с такими вещами, как владение иностранными языками, насмотренность и знание о том, что происходит за рубежом, способность не выпадать в осадок при общении с олигархом и сказать «нет» клиенту, который тебя прессует. Иногда мне кажется, что психологии здесь больше, чем математики. По крайней мере, в России еще не настало время хвастаться своими продажами.


Мы пионеры, нам еще предстоит достроить всю экосистему современного искусства, но уже сейчас она в хорошем состоянии. Просто нельзя в отдельно взятой области построить ни на что не похожий заповедник, опередив развитие страны.

Прямой поддержки никто не просит, но можно догадаться, что через какое-то время государство поймет: у нас есть не только фигуристки, футболисты, хоккеисты и оружие, у нас еще есть contemporary art, а это фантастический инструмент для презентации себя в мире. Пока всю работу делают частные институты: Семенихины, Абрамович, Михельсон. Или отдельные люди в государственных музеях, например Пиотровский.


Собирателей современного искусства в России ничтожно мало, и говорить, что они смотрят на свои покупки как на системное коллекционирование, нельзя. Я бы и про себя не сказала, что понимаю contemporary art на уровне насто­ящего коллекционера. Мне пришлось накапливать знания и совершать ошибки не в университете, а прямо в своей галерее. Когда я приобретала первые работы, у меня был синий диван и желтые стены, это и были главные критерии выбора, но если мы хотим открыть в себе новое измерение, то должны вынуть деньги из кармана и сделать первый шаг, не боясь, что возьмем ерунду.


Представление о произведении искусства как элементе декора никуда не ушло, и ничего страшного в этом нет. Рынок многослойный, на вершине находятся человек 50, но остальным художникам тоже надо выживать. К тому же они дают начинающим собирателям искусства необходимый толчок. Совершив покупку, человек обычно спрашивает себя, зачем он это сделал. Примитивные натуры могут быть всю жизнь довольны какой-нибудь плоской вещицей, но, к счастью, есть люди, которые быстро растут и меняются, им нужно не цветное пятно на стене, а собеседник. В мою галерею приходят только они.


Если мы говорим об искусстве, которое стоит 1000–2000 евро, вы можете спокойно совершать ошибки. Но когда вы покупаете работу за 15–30 тысяч евро, попробуйте разобраться, что же вы приобретаете. Я всегда стараюсь останавливать людей, говорю: «Давайте, чтобы потом не страдать, вы сначала попытаетесь насмотреться, продумать, прочувствовать».

Искусство в доме не декорация, это соучастник твоей жизни, член твоей семьи, от которого нельзя так просто отказаться. Человек с развитым интеллектом и воображением будет наделять арт-объект своим смыслом, будет вести с ним бесконечный диалог. И, в общем, значение каждой конкретной работы зависит не только от художника, но и от того синтеза мысли, который совершается в голове коллекционера. В это включены все прочитанные книги, все просмотренные фильмы, все удивление, которое ты мог испытать, пытаясь уловить идеи автора, пытаясь посмотреть на вещи его глазами.


Нет сомнений, что пытливый ум позволит вам сделать своим собеседником не только концептуальную работу современного художника, вы будете наделять смыслом даже обои, на которые смотрели 10 лет. А ковер, который висел в нашей красноярской квартире, я помню до мельчайших подробностей. Он со мной навсегда.

И с ковром, и с картиной история на самом деле одна: вы должны не просто наслаждаться, а хотя бы иногда подгонять свой ум плеткой, видеть в искусстве себя. Думая о себе, думать о тех вещах, о которых думал художник.

Если мы смотрим на искусство и говорим «какой отстой», то, может быть, мы и правы, а может, нет. Бывает, что «отстоем» оказываемся мы сами. Иногда мы настолько примитивны, что не просто не понимаем, что происходит, но еще и не хотим признавать, что сказать нам больше нечего.


После пандемии я уже не стараюсь охватить всех, сначала спрашиваю: читал, смотрел, знаешь или хотя бы хочешь? Если да, то идем дальше, если нет, пора прощаться, я не буду тратить жизнь на людей, которым ничего не надо, которые уверены, что все и во всем понимают. 2020-й позволил пересмотреть многие вещи, и у меня выработался простой принцип: я готова делиться своим опытом и каждой частичкой доступной мне информации, готова быть полезной, но я должна видеть желание человека. Если оно есть, моя галерея сделает все и даже больше, это не вопрос цены или статуса. Просто мне хочется быть рядом с неравнодушными и умными людьми, а уж трансформируется наше общение в деньги, отношения и любовь или нет – это второй вопрос.


Шесть или семь раз я становилась чемпионкой Красноярского края по художественной гимнастике, числилась в олимпийском резерве. В те времена я получала больше, чем мама с папой, но не деньгами, а талонами на питание. В 1986 году я закончила с соревнованиями, однако спортивные амбиции со временем перешли в галерею. Сначала тебе хотелось быть первой, хотелось побеждать, но и теперь ничего не изменилось, ты продолжаешь мериться яйцами со всем миром. Это неправильно, это лишний расход эмоций. Но умение рассчитывать силы и умение тщательно разбирать соперника тоже остались со мной из спорта. Если повезет, вместе с амбициями ты получаешь трезвую самооценку: я не стану директором музея и не буду работать в правительстве, но точно займу свою нишу, где буду сильна.

У меня не было фантазий о баснословной прибыли, потому что в 2000 году, когда я начинала, даже новичку было понятно, что до этого еще очень далеко. Московские галереи старше петербургских на 10 лет, они к тому моменту уже набрали ход, зарабатывали деньги и казались мощными интеллектуальными центрами. А у меня не было ни образования, ни наработок, ни связей – вообще ничего. Кроме амбиций и желания. Может, это сильный характер в сочетании с комплексом провинциала, который, приехав в большой город, чувствует, что должен немедленно доказать окружающим, чего он стоит.

В Петербурге, как я сразу поняла, можно и нужно развивать культуру. Все, что здесь накоплено, уже работает на тебя. Тут много энергии и много потрясающих людей, с которыми я быстро сошлась. Приходишь к ним на лекцию и сразу чувствуешь масштаб и перспективу. Сейчас таких людей стало еще больше, но тогда их никто не знал, нужно было вести целенаправленный поиск.

Сегодня в этот бизнес приходят те, кто хочет реализовывать какие-то идеи, параллельные искусству. Это немного безответственно. Если вы начали работать с молодым художником, которой еще ничего не понимает, вам надо рассчитывать, что процесс займет три-четыре года. У вас хватит терпения? А денег? Терять их вы будете постоянно, так что стоит сразу спросить себя: на сколько лет я сюда захожу, хочу ли я, чтобы этот бизнес достался моим детям? Лучше вообще не взваливать на себя это дело, чем бросать художника на полпути.


Пахать, пропуская семейные праздники, мне помогли спорт и опыт безденежья. В этом смысле мне было проще, но я не говорю, что это подойдет всем и каждому. Не нравится выслушивать заявления о том, что вы полный ноль? Займитесь чем-нибудь другим.

Я выдержала и теперь знаю, как правильно оценить свое дело. Спросите у любого галериста, с кем из своих художников он сотрудничает очень долго. На нашей юбилейной выставке 28 авторов, 18 из них со мной по 15–20 лет. По-моему, это не самая типичная история. Найдите хотя бы тех, кто женат и 20 лет живет с одной женщиной. И там и здесь нужны любовь, общие слезы и сила пережить вместе множество трудностей.

Я – женщина, и это всегда помогало в работе. Сама я настаиваю, что в бизнесе между нами нет существенной разницы, но есть нюансы. Любую задачу я могу выполнить театрально, эффектно, могу включить флирт или юмор. А когда я скажу что-то умное или сделаю что-то классное, у меня будет фора по сравнению с мужчиной, который сделал то же самое. Если я пробегу стометровку за те же секунды, что и мужчина, мне будут больше хлопать. И это круто, тут не на что жаловаться. Мне даже жалко мужчин, и я стараюсь не злоупотреблять своими преимуществами, вести себя корректно.


В идеале мне хотелось получать от мужчин опыт и знания, но это не всегда возможно. Я не беру их на работу, зная, что мы с девушками просто задавим, съедим их, когда настанет горячая пора и всем придется пахать. В очень сложный момент мужчина окажется слабее. К сожалению, у меня тут срабатывает какая-то матриархальная установка.

Однако я не могу не признать, что самым лучшим примером для меня оказался муж, который старше меня на 15 лет. Именно он дал мне старт и показал, как можно и нужно работать. В моем отношении к труду нет ничего женского, наоборот, я всегда отодвину любые личные вопросы и буду вкалывать. Если вы страдаете от работы, вы здесь просто умрете, а я вижу результат и наслаждаюсь.


Муж-банкир приучил меня к мысли, что самое главное в любом деле – репутация. Другие способы измерить, что же вы сделали, не будут такими точными. Ты должен не только завоевать репутацию, ты каждый день должен ее удерживать и быстро материализовывать в контакты, в общение с новыми людьми, в деньги.

Это прозвучит нескромно, но тут нечего стесняться: свою репутацию я оцениваю в 100 баллов из 100. Мы не можем жить без ошибок, и у меня тоже были пролеты, однако все они подлежат осознанию и исправлению.


Хорошо это или плохо, но я ставлю финансовый результат настолько высоко, что мои близкие недополучают моей любви. Я сейчас набрала в бизнесе такую скорость, что позволяю себе срываться на них, дерзить и быть очень жесткой.

Письмо от подруги остается без ответа уже неделю, гораздо важнее написать художникам. Или другой пример: 23:30, суббота, у меня секс с мужем, тут звонит клиент, и я беру трубку, а потом иду искать нужную ему информацию или срываюсь с ним куда-нибудь в Париж или Нью-Йорк, украв это время у семьи. Не знаю, насколько понятны мои объяснения, на самом деле тут смешано все: деньги, работа, жизнь перетекают друг в друга.

С точки зрения Неба ничего хорошего в этом нет. Если ты умрешь, то оставишь после себя банковский счет, а не любовь. Но зато дети видят, как мы работаем, как мы путешествуем и какие у нас есть поводы для гордости. Они видят, что существование может быть наполненным и очень интересным.

Все, что я за 20 лет вложила в искусство, дает мне неимоверный возврат на инвестиции. Есть какие-то недостижимые вещи, которые связаны не с деньгами, а с тем, как протекает твое время. Ко мне домой приходят люди, которые гораздо богаче меня, и тут они видят не просто множество картин, а чувствуют запах моей жизни. Вот на первом этаже моя галерея, вот моя квартира на втором и третьем, вот в ней веселятся 50 человек, среди которых талантливейшие и умнейшие художники, архитекторы и, например, госпожа Макрон. Вот на Фонтанке стоит наша лодка, на которой я могу белой ночью отправиться в Мариинку. И эти влиятельные и состоятельные господа начинают думать, что же у них не так, почему же они себе не могут позволить такой жизни, таких гостей и таких разговоров.


Красноярск – моя территория, я очень люблю этот город и понимаю, что мне еще надо вернуть ему долг, это одна из моих миссий. Раз в год я отправляю туда детей, даже не в город, а в деревню Марьясово, куда меня в спортивном детстве ссылали родители. Там родился мой папа, там жила моя бабушка.

Месяц девчонки проводят в Монако, а месяц в Марьясове, и я хочу, чтобы они гордились своей землей, чувствовали свою связь с этими людьми. По-моему, так и происходит, им везде классно, и у них есть друзья из самых разных социальных слоев.

При этом сами они 100-процентные петербурженки, хоть и с французскими паспортами, причем выросшие не в тепличных условиях, а на улице. Вот этот район вокруг Фонтанки и есть их родина.

Думаю, они разделяют многие мои взгляды на жизнь. Но я для них не совсем мама, скорее старшая подруга, которая за всем следит и может отругать. Девчонки у меня и сами зубастые, им есть что мне сказать в ответ, например, то, что я их слишком редко хвалю.

При этом даю им максимальную свободу, пусть спотыкаются, лишь бы не слишком сильно. Я разрешаю все, кроме наркотиков. И еще они должны быть самостоятельными, зарабатывать надо даже выйдя замуж. Меня еще папа этому учил (почему-то меня всегда учили только мужчины).

Опыт детства во многом определяет наши сегодняшние отношения. Мое трепетное внимание к деньгам точно идет оттуда. У меня всегда все посчитано, проверено и, образно говоря, запрятано по разным углам, поэтому дочери не катаются в масле, а получают по 8000 руб­лей в месяц. И я могу загрызть их за футболку, купленную за 2500 рублей, когда по акции она стоит 1700. Умение жить сдержанно и скромно очень важно для любого человека. Представьте, все, что вы накопили, завтра исчезнет. Вы должны суметь выстоять.


Удивительная разница между мной и моим мужем Жаном. Он француз, родившийся в Алжире, единственный наследник в богатой семье. Его родителям принадлежала настоящая химико-промышленная империя, над ребенком все тряслись, одних нянь было человек пять, но когда страна получила независимость, французам пришлось резко все оставить и бежать в Европу. Жану тогда было шесть лет. Дальше семья жила на то, что успела вывезти, к его 17-летию деньги кончились, кроме тех, что были отложены на обучение. Он стал писать свою историю сам.

Его отношение к деньгам ничем не напоминает мое. Если зарабатываешь 25 тысяч евро в месяц, то столько же и тратишь. Если куда-то летим и снимаем дом, то зовем друзей, и он платит за всех. Это очень щедрый и ничего не откладывающий человек, который при этом умеет много работать. Хорошо, что мы так непохожи, наши дети – жемчужины, впитавшие его и мой опыт.


Может быть, у меня слишком много успешных подруг и по ним нельзя судить обо всем, что происходит в обществе, но то, что я вижу, впечатляет. Среди них есть домохозяйки, но их роль в семье – роль интеллектуала. И мужьям тоже нравится, что их жены прочли всю философию, всю художественную литературу и за ужином готовы это с ними обсудить. Мужчинам приходится тянуться, чтобы соответствовать уровню своих женщин. В этом точно нет никакой патриархальности.

Но в обычном офисе женщине по-прежнему труднее пробиться на руководящие должности. И есть еще один фактор, нарушающий равновесие: что бы ни случилось, мы всегда ответственны за свою семью. Пусть уйдет муж, пусть появится другой мужчина, но дети всегда будут твоими.

Дополнительно к этому для женщин сохраняется требование быть привлекательной. В бизнесе ты не можешь позволить себе выглядеть плохо, ходить на работу с незакрашенной сединой и плохим маникюром. Это огромная нагрузка – война на три-­четыре фронта. Мужчина, возвращаясь из офиса домой, начинает отдыхать. Женщина продолжает работать.


Странно в XXI веке говорить мальчику, каким он должен быть, мир слишком сильно поменялся, с тех пор как я сама была ребенком. Но какие-то вещи все равно сидят в нас крепко. Если я увижу плачущего мальчишку, то, скорее всего, посмотрю на него с пренебрежением, а на девочку – нет.

Сейчас я задумалась, в чем искать причину мужских слез: в том, что он еще не вырос, или в том, что он слабак? А может быть, в том, что мама растила его без отца, который в нужный момент не проявил ответственности? Или еще проще: плачущий мальчик – это его плачущая мама? Наверное, дело вообще не в его слезах, а в том, сможем ли мы подойти, обнять и утешить. Если вы хотите, чтобы мальчик был твердым и принимал решения, вам понадобится большая работа всей семьи.

Недавно я в первый раз увидела, как плачет муж, и в этом было столько силы. Он сказал: «Ты не представляешь, какие у нас потрясающие дочери». Я была поражена, и он сам был в шоке от себя.


Конечно, разделение есть, мужчина, безусловно, должен быть сильным и ответственным. И женщина тоже должна быть такой, но только дома ей необходимо сыграть, что он сильнее. Утром все идут на работу, как в бой, – полное равенство, а вечером нужна маска. Ничего особенного в таком положении нет, это делается для того, чтобы соблюдались принятые в этом обществе правила игры и всем становилось комфортно. Мы должны создать для мужчины такую ситуацию, в которой он поймет, что все здесь только с ним, что он главный, что он лев, пометивший свою территорию.

Если женщина умная, она по-разному ведет себя в бизнесе и дома. Я, наверное, не такая – продолжаю общаться с мужем так, будто не уходила с работы. Но мои подруги умеют это делать и получают взамен море любви, цветов и подарков. Независимые женщины теперь просто рубят последних оставшихся мужчин. Хотя сильные дамы должны первыми понять, что мужчины нам необходимы не как игрушка, а как важный кирпичик нашего счастья.


Если на нас лежит одинаковая ответственность, а наше вознаграждение ниже мужского, это унизительно. А назвать женщину мужским именем или оставить слову мужской род, если уж оно таким было изначально, – это нормально. Повышайте девушкам зарплаты, продвигайте их на работе, если они того заслуживают, но не думайте, что вы делаете важное дело, говоря про феминитивы. Раздутая тема.


Женщина может быть слабой, когда она в ситцевом платье идет по цветочному полю, но почему вы так уверены, что ей не хватает сил в офисе? Почему вдруг женщина кому-то обязана быть слабой и глупой? Это неприятные стереотипы, которые обе стороны иногда берут на вооружение. Но пользоваться оружием надо ­научиться.



14.05.2021

Источник: Книга "Первые леди российского бизнеса"


Оставить комментарий


Зарегистрируйтесь на сайте, чтобы не вводить проверочный код каждый раз