Future Progressive: Елена Сударикова


О врожденной нетерпимости человека к другим видам, нашей генетической однообразности и прекращении естественного отбора.

20.12.2021





Скажите, как быстро развивается, эволюционирует ваша наука, с какой скоростью накапливаются знания? И чем физическая антропология в 2021 году отличается, например, от антропологии времен Вавилова?

Физическая антропология, несомненно, ускорила темпы добычи знаний за счет большого количества регионов, вовлеченных в исследования. Есть, например, Ближний Восток, где много находок, интересующих антропологов, но по политическим причинам проводить исследования там трудно, получить гранты на их осуществление также очень сложно. Зато очень хорошо охвачена Африка – в этом регионе достаточно большое грантовое влияние. Азия активно включается – больше ученых, больше экспедиций, – и это позволяет реконструировать историю человечества гораздо эффективнее.

Вторая сторона – работа с генетиками. Потому что теперь мы можем секвенировать ДНК, извлечь и прочитать ее целиком из разных находок, благодаря чему есть возможность строить самые разные гипотезы, иногда очень неожиданные. Иногда они простые и понятные: кто кому предок, какие гены когда появились, у кого они распространялись, какие примеси мы получили от неандертальцев и т. д. Но есть и более математически сложные. Например, очень интересно, какого размера были племена в прошлом. И сейчас по тому, как накапливались одни специфические повторы перед некоторыми важными генами, ученые пытаются реконструировать размеры племен. Лет 40 назад антропологи и мечтать не могли о том, чтобы узнать численность племени неандертальцев или людей прямоходящих.

Еще одна крайне важная тема, также связанная с работой с генами, – это так называемые бутылочные горлышки. Антропологи как-то заметили, что популяция людей на самом деле не отличается генетическим разнообразием, и многие люди встревожились по этому поводу. Когда мы смотрим вокруг, нам кажется, что все люди очень разные, а, например, обезьяны шимпанзе более-менее одинаковые – на одно лицо. На самом деле в маленькой группе шимпанзе особи имеют суперразнообразные гены, всевозможные аллели и варианты, а люди как раз довольно однообразны по генетическому составу, хотя мы многочисленны, имеем огромные культурные различия, разную внешность. Наше генетическое однообразие объясняется тем, что мы, по всей видимости, неоднократно проходили через «бутылочное горлышко» – численность популяции резко падала. Из остававшегося небольшого резервуара генов мы, конечно, наплодили людей, но большого разнообразия получить было уже неоткуда. И ситуации «бутылочных горлышек» сейчас тоже реконструируются.

Не могу теперь не спросить, сколько же человек было в племенах древних? Как глубоко назад вы заглядываете? С какого момента мы вообще можем говорить, что перед нами уже именно люди?

Вся история человечества, рода Homo, – 2,5 млн лет. Длительное время – сотни тысяч лет – это была очень малочисленная когорта: десятки, может быть, сотни тысяч особей, нормальный саванный вид. Сколько павианов может позволить себе африканская саванна, столько в соответствии с природными возможностями места имелось австралопитеков или первых умелых людей.

Для прямоходящих людей мы примерно прикидываем размер и численность племен по стоянкам: предполагается, что их группы были по 50–60 особей. Для племен нашего вида – человек разумный – называются цифры 100–150 человек. Появление этого вида, кстати, датируют по-разному: есть антропологи, которые считают, что надежно считать людей людьми можно примерно с отметки 130 тыс. лет назад, жившие раньше (в частности 200 тыс. лет назад) – это еще предлюди, они не такие же, как мы.

По мере накопления знаний появляются ли какие-то теоретические и методические новшества в вашей науке?

Появляются, но я бы сказала, что физическая антропология, как и археология, оперирует в тесной связи с геологией, химией, а в последнее время еще и с физикой, потому что крайне важные для нас методы рождаются в этих дисциплинах. Чтобы создать новый метод для антропологии, сегодня необходимо быть химиком или физиком.

Например, увеличилось количество методов изотопного датирования. Радио­углеродное датирование по-прежнему актуально, но теперь есть также уран-­ториевое, а в последнее время появился ряд статей по оптико-люминесцентному датированию. Это физический метод. Его суть состоит в том, что существуют разные вещества, кристаллы которых запоминают, сколько времени назад они оказались в темноте. И если аккуратно расчищать раскоп, то по какому-нибудь кварцевому орудию или предмету можно датировать слой. Понятно, что обычно все проверяется и радиоуглеродным методом, по одному орудию нельзя датировать весь слой, но такая возможность все же имеется.

Есть разные методы, связанные с биометрическими исследованиями черепа. Понятно, что сейчас любую находку можно оцифровать, получить ее компьютерную версию – об этом антропологи в прошлом веке и не мечтали. Сегодня же все ученые мира могут иметь доступ к одной недавно сделанной находке благодаря ее виртуальной форме.

В некоторых категориях эффективно применяются большие данные. Можно посмотреть на эволюцию какой-либо части черепа или увидеть, как лицо взаимодействовало с крышкой черепа, – в докомпьютерную эпоху подобное было бы трудно представить. Большие данные хорошо работают на уровне геологии и палеонтологии, помогают определить, как климат, демография, миграции пастбищных животных определяли миграцию людей.

Физический антрополог, не социально-культурный, включает ли в сферу своих интересов культуру тем или иным образом?

До некоторой степени это всегда приходится делать, потому что мы начинаем отличать человека от обезьяны именно в тот момент, когда он начинает постоянно производить орудия труда. Это точка отсчета.

Чем ближе к нашим дням, тем больше внимания антропологам приходится обращать на культуру, потому что она влияет на образ жизни, в некоторых случаях – на варианты искусственного отбора в популяциях. Естественный отбор – это когда тебя среда заставляет выбирать партнеров с более длинными лапами или более короткой шерстью, беленьких, а не сереньких. А когда просто у вас модно, чтобы рожали больше блондинов, то это к естественному отбору никакого отношения не имеет, это вещь абсолютно искусственная. Она нормальная, но не природная, а культурная.

Насколько сильно влияет на судьбу вида восприятие мира? Древний человек одухотворял мир вокруг себя, насколько в этом смысле мы отличаемся от своих предков? И насколько восприятие мира – важный фактор в нашем развитии, с точки зрения физического антрополога?

Восприятие мира очень сильно влияет на людей, так как бо́льшую часть жизни мы живем в тюрьме своей головы и все воспринимаем в череде собственных интерпретаций, а не каких-то объективных фактов и событий. И в принципе, любое животное заперто в мире своих интерпретаций, только у нормальных животных они очень простые, а у нас суперсложные и перегруженные. Но принципиально выйти за эти рамки нельзя. Поэтому да, это важно: какой мир ты выдумал или каким он тебе был подарен, в таком ты и живешь.

С точки зрения физического антрополога, с этим сложно работать, поэтому наша дисциплина имеет дело с большими временными интервалами. Обычно мы оперируем величинами в десятки, а лучше – сотни тысяч лет. Это те интервалы, на которых какие-то изменения для вида животных, в том числе для вида обезьян, то есть нашего, становятся заметными, и с ними можно работать, анализировать, что отклоняется в сторону и к каким последствиям приведет в дальнейшем.

Антропологов часто спрашивают, какое нас ждет будущее, но дело в том, что наша культура развивается очень быстрыми темпами, и непонятно, куда это выведет. Если бы мне дали гарантии, что та культура, в которой я живу 31 год, зафиксируется и в ближайшие 5 тыс. лет все будет так, как мы сейчас видим, тогда можно было бы делать выводы.

Мы изучаем недавние тренды, которые привели нас туда, где мы находимся. Например, акселерацию. За последние примерно 300 лет дети стали крупнее, раньше взрослеют. То есть в 12 лет они такие, какими 20 лет назад в этом регионе люди были в 14-летнем возрасте, а сегодняшние 14-летние соответствуют вчерашним 16-летним и т. д. Полная зрелость наступает раньше, быстрее идет рост. Считается, что это вопрос качества питания, гигиены и медицины. В городах условия улучшались, что влияло и на деревню, которая поставляет еду, город же, в свою очередь, отправляет ей назад лекарства. Человек привык жить полуголодным, как и все животные, сейчас же ситуация изменилась, и получается, организм быстрее может дойти до половой зрелости.

Раз мы заговорили про еду: считается, что мясоедство повлияло на формирование человеческого мозга, внесло большой вклад в то, каким он в итоге стал. В связи с этим можно ли предсказать возможные изменения, если нынешние пищевые привычки закрепятся, сохранятся и останутся неизменными на тысячелетия? Сегодня у нас, во-первых, большое разнообразие продуктов, а во-вторых, многие склонны отказываться от мяса и выбирать совершенно другие пищевые стратегии.

Конечно, пищевые привычки сказываются на виде, в природе разница между хищником и растительноядным животным хорошо заметна. И на уровне обезьян она тоже видна, потому что зубы, пищеварительный тракт и т. д. разные. Но хищник ест сырое мясо, и шимпанзе, которые добыли козленка, антилопу или яйца, тоже употребят их сырыми, растительноядное животное жует грубую пищу: листья, стебли, травинки. А мы сейчас находимся в такой ситуации, что нам более-менее все равно, чем мы питаемся, потому что уже много тысяч лет сильно обрабатываем пищу. А если ты свою еду сварил и она стала мягкой, то принципиально неважно, какой она была изначально. Главное, чтобы не имелось ничего ядовитого и хватало калорий – это два важных, принципиальных показателя. Поэтому на уровне вида мы не заметим различий, даже если 10 тыс. лет вегетарианцы будут жестко держаться своей стратегии и скрещиваться только между собой.

При этом обработанная пища уже повлияла на наш вид: наши челюсти постепенно укорачиваются. У многих перестают вылезать зубы мудрости, у 20% людей в некоторых популяциях они даже не закладываются. Чтобы жевать обработанную пищу, много зубов не нужно, и челюсть продолжает укорачиваться, что, кстати, хорошо, потому что мы двуногие животные, и чем легче голова, тем здоровее спина.

Можно ли сейчас проследить у человека разумного какие-то эволюционные тенденции?

Да, но не очень большие. Уже упоминавшееся невырастание зубов мудрости, непрорезывание их. Кроме того, общий отбор на крупные размеры тела по планете, то есть в будущем люди в массе своей будут побольше. Еще стоит отметить, что последние 10 тыс. лет мы наблюдаем постепенное уменьшение емкости черепной коробки – не радикальное, всего на долю процента, что не сказывается на интеллектуальных способностях. Вероятно, это можно объяснить тем, что, создавая разные внешние культурные носители в виде наскальных рисунков, книг, жестких дисков, мы голову немного разгрузили. Древний человек же вынужден был абсолютно все, что он знал о мире, постоянно держать в голове. Это уменьшение размеров, как уже говорилось, нам на пользу.

Люди будут крупнее, выше, с головой и зубами меньшего размера и, скорее всего, с дополнительной косточкой под коленкой… Это любопытная подробность. Косточку, которая называется «фабелла», обнаружили недавно. У некоторых приматов она есть, у древних людей ее вроде не было, а к современному человеку она, похоже, возвращается. Кость совсем маленькая, гороховидная, лежит в коленном суставе и, судя по всему, усиливает связки. Поскольку мы привыкли ходить на двух ногах, пользоваться городами, вероятно, нагрузка на позвоночник, на организм в целом возрастает, и ноги пытаются укрепиться, иметь больше твердых структур для прочности, чтобы выдерживать происходящее.

Получат ли эволюционное преимущество владельцы более проворных пальцев, позволяющих эффективнее работать со смартфоном?

Мы говорили, что отставленный подвижный большой палец – один из ключевых родовых признаков человека. Отбор по этому признаку шел сотни тысяч лет. Мне кажется, сейчас вполне может быть некий отбор на более развитые кисти, на более сильные мышцы в этой части тела. Просто потому, что если ты больше работаешь за компьютером, вполне возможно, что ты больше зарабатываешь, можешь оставить больше потомства и т. д.

Скажите, а от чего вымерли неандертальцы? По одной из версий, они столкнулись с резким падением рождаемости.

В точности мы этого не знаем. Скорее всего, там сошлись несколько факторов. На мой взгляд, самое важное – то, что неандертальцы существовали в крайне суровых условиях, жили очень маленькими инбредными популяциями, активно скрещивались с недалекими родственниками. По их генам мы сейчас знаем, что у них были группы по 12–30 особей, и все они приходились друг другу двоюродными или родными братьями-сестрами, при этом они скрещивались, поскольку других партнеров было взять неоткуда.

Это в любом случае проигрышная ситуация, и есть математические модели, согласно которым неандертальцам все равно оставалось существовать 4–5 тыс. лет. Даже если бы 45 тыс. лет назад кроманьонцы не пришли на их землю, не встретились бы с ними, не скрещивались бы и не убивали, финал был бы тот же.

При этом я не отрицаю, что неандертальцы метисировались с кроманьонцами, они свои гены немного «размешали» в нас, современных, но сами при этом пропали. Конечно, иногда кроманьонцы уничтожали неандертальцев, хотя причины такого поведения не очень ясны. За территории тогда не воевали: когда людей на Земле было всего 500 тыс., каждый мог взять себе столько, сколько ему надо для жизни, и никогда – или почти никогда – не встретить соседей. Антропологи сходятся во мнении, что, скорее всего, самые первые войны случились из-за женщин. Потому что прямохождение наложило на нас неприятную закономерность: мы двуногие большеголовые обезьяны, и рождение потомства дается нам очень тяжело. Несопоставимо тяжелее, чем, например, у шимпанзе, самки которых никаких страданий при родах не испытывают, просто ждут, пока кончится эта морока. Конечно, это совсем не похоже на то, с чем сталкиваются люди. Известно, что в прошлом была очень высокая детская смертность, и это никому не казалось драмой.

Но и среди рожениц смертность оставалась также очень высокой, а вот это уже проблема. Ведь если ребенок умер, а женщина осталась, через год-полтора она родит еще одного, потом еще и еще. Но если умерла и женщина, то это уже невосполнимо. Поэтому отбирать чужие территории было незачем, а вот увести женщин точно имело резон.

Если говорить про рождаемость и смертность и сравнивать те далекие времена с нашими, как сейчас работает отбор, если выживают практически все появляющиеся особи и все размножаются? Что происходит с ценным компонентом изменчивости, которая так нужна?

Возможно, не все антропологи со мной согласятся, но я считаю, что естественного отбора у людей давно нет. Сегодня человек может иметь любые проблемы, дефекты, биологические трудности, ограничения и прожить 100 лет и оставить двоих, троих, пятерых, семерых потомков. С одной стороны, это говорит о том, что отбора нет. С другой – как ни странно, может быть, и неплохо: для людей это возможность накопить некоторое генетическое разнообразие, потому что непонятно, какие свойства будут пригодны в будущем.

Хороший пример – серповидноклеточная анемия. Это заболевание, при котором эритроциты имеют неправильную форму, что не позволяет тканям идеально насыщаться кислородом. При серповидноклеточной анемии снабжение клеток кислородом хуже, но зато она защищает организм от малярии. Люди с прекрасными эритроцитами умирают от малярии, а люди с серповидноклеточной анемией чаще всего ею даже не заражаются. Это мутация, которая в Тропической Африке окажется огромным эволюционным преимуществом.

Поэтому многие вещи, которые мы считаем биологически нездоровыми, могут оказаться пригодными и сработать на каком-то этапе эволюции. Люди думают, что эволюция – это постепенное восхождение к совершенству, но это не совсем так. Скорее ее можно сравнить с программным кодом, плохим кодом, куда засовывают все новые куски в надежде, что все это в сумме как-то сможет работать. Рано или поздно так и получается.

Если бы мы заглянули на Землю 2,5 млн лет назад, мы бы не сделали ставку на двуногих обезьян. Глядя на ранних людей, мы бы ни за что не предположили, что они захватят всю планету. Их было очень мало, они часто проигрывали павианам в борьбе за пищу в саванне, а двуногость представлялась не пре­имуществом, а скорее болезнью, ущербностью по отношению к нормальным четвероногим. Двуногость накладывает ограничения на скорость, на рождаемость, мы сильно страдаем от прямохождения, у нас и коленки разлетаются в хлам, и рожать тяжело, позвоночник сильно страдает и т. д. Но зато у нас освободились руки, и мы построили города, изобрели смартфоны и сидим в Zoom.

Есть ли на нашей планете другие претенденты на разумность, цивилизацию?

Рядом с человеком другим животным приходится очень тяжело. По определению палеонтологов, мы сейчас находимся в середине шестого массового вымирания, рядом с нами не то что эволюционировать, не вымереть трудно. То, как мы меняем мир, оставляет место, по сути, только нам, этот мир не рассчитан на биоразнообразие.

Есть и другие причины, помимо прессинга со стороны нашего вида. Например, возьмем павианов – это очень крутые обезьяны, со сложным социумом, неплохой кистью, не такой хорошей, как у нас, но все-таки на многое способной. Но я бы на них ставку не сделала из-за жесткой иерархичности, из-за того, что даже если кто-то из них освоит какие-то материальные блага, не всем они достанутся. Чтобы материальная культура развивалась, она должна быть для всех, а с этим у животных довольно плохо.

Мне очень хотелось бы, чтобы те исследования, которые сегодня проводят с генами, привели к формированию правильной и грамотной индивидуальной медицины. Это не задача антропологов, но это близко к нашей работе, так как мы тоже работаем с человеческими генами. На мой взгляд, это вообще лучшее, что биология в принципе могла бы подарить людям в XXI веке.

Елена Сударикова, старший научный сотрудник Государственного Дарвиновского музея


В 2021 году ВТБ Private Banking при поддержке SPEAR’S Russia подготовил проект о будущем. Future Progressive – это обстоятельные разговоры с людьми, создающими наше сегодня, о том, каким может быть наше завтра. Герои проекта – крупные бизнесмены и ученые. В фокусе внимания – темы технологического, экономического, общественного и культурного прогресса, пути и стадии личного развития, возможные трансформации бизнеса и возникновение новых бизнес-моделей, оценка влияния мегатрендов на человека и рынки, выбор направления движения и жизнь после достижения цели. SPEAR’S Russia продолжает публикацию избранных интервью из этого проекта. Первая часть была опубликована в предыдущем, ноябрьском, номере журнала.



20.12.2021

Источник: SPEAR'S Russia


Оставить комментарий


Зарегистрируйтесь на сайте, чтобы не вводить проверочный код каждый раз





«Изучение богатых россиян проливает свет на мысли глобальных элит»


_nig0790
 

После прочтения книги «Безумно богатые русские» у редакции WEALTH Navigator возникло немало дополнительных вопросов к автору. Элизабет Шимпфёссль любезно согласилась ответить на них во время пространного интервью.