Россия хоть и поднялась на три ступени в рейтинге Doing Business, все равно занимает незавидное 51-е место. Все слышали риторику официальных органов по поводу улучшения инвестиционного климата, а как этот климат оценивают ваши клиенты и партнеры?

Все зависит от точки отсчета. По сравнению с 2000 годами или 2010-ми сегодняшний день выглядит не блестяще. А вот если взять 2014-й, то с тех пор инвестиционный климат немного улучшился: иностранные инвесторы, да и российские осознали, что хуже вряд ли будет, и многие разглядели возможность для удачного входа. Активно работают, например, инвесторы из Швеции, проявляют интерес компании из других европейских стран, более осторожны американцы. Зато те наши клиенты, которые уже работают в России, начали интенсивно вкладываться в производство, у них растет выручка и объемы продаж.

То есть положительный вектор есть?

Никакая система не может негативно развиваться до бесконечности: она или развалится, либо начнется обратный ход, что, на мой взгляд, начинается как раз сейчас в России. Он не такой быстрый, как хотелось бы инвесторам, но тем не менее. Темп его зависит уже не от бизнеса, а от политической ситуации, от политиков.

О компаниях какого профиля идет речь?

Если говорить об иностранцах, то пищевая, тяжелая промышленность, энергетика. Российский бизнес инвестирует в сельское хозяйство и «пищевку», в ритейл. Крупные компании за эти год–два успели сформировать работающую модель и справляются, несмотря на падение выручки.

Раскроете секрет рабочей модели?

Очень простой секрет: считать деньги, умерить личные амбиции, контролировать расходы, поддерживать маржинальность, которая помогает развиваться и инвестировать.

Защищенность частной собственности – одна из главных составляющих инвестиционного климата. Как воспринимают положение дел в этой сфере ваши российские и иностранные клиенты?

Мне кажется, иностранцы чувствуют себя немного увереннее и спокойнее, чем россияне. Они понимают, что сейчас им будут создавать максимально комфортные – даже по сравнению с предыдущими «тучными» годами – условия: Россия должна показать миру, что разногласия на политической арене не препятствуют успешным бизнес-проектам (не случайно Абрамович приглашает Илона Маска на ПМЭФ).

За иностранными компаниями стоят крупные политические силы: представьте, что будет, если начнутся притеснения General Electric или Coca-Cola. Кроме того, это публичные компании, в отличие от России, где собственник очень тесно связан со своим бизнесом. И генеральный директор зарубежного холдинга от того, что этот холдинг потеряет один актив в одной стране, никак лично не пострадает. А вот россияне слегка напуганы историями от Ходорковского до Евтушенкова и Каменщика. Наши компании представлены в большой степени конечными акционерами, и то, что для иностранца «страновые риски», для нас – риски где-то личные, родные.

Чья оценка, по вашему мнению, более адекватна?

Моя, шучу, конечно. Я считаю, если с самого начала делать все правильно юридически, не жалеть времени, сил и средств, то защитить можно любой бизнес. Если нет правовой уязвимости, то возможности защиты собственности очень велики: у нас есть такие примеры, мы судимся и выигрываем. Проблема в том, что при оформлении собственности далеко не все готовы тратить силы и время на соблюдение юридических процедур. В отличие от нас, «консерваторов», бизнесмены агрессивны, они торопятся и могут стать уязвимыми.

Андрей Мовчан, руководитель экономической программы Центра Карнеги, недавно предложил снизить риски для инвесторов, начав практиковать импорт правоприменения (имеется в виду английское право). Насколько это реально, а главное – насколько необходимо?

Мне кажется, Андрей Мовчан немножко опоздал: все уже сделано. При моем непосредственном участии в совете по совершенствованию корпоративного законодательства были разработаны и уже приняты Думой, я бы сказал, революционные поправки в Гражданский кодекс, которые фактически привнесли в наше законодательство классические институты англо-саксонского права, и сегодня эти институты начинают широко использоваться. Когда мы в рамках российского права заключаем сделки на стороне клиента по продаже/покупке бизнеса либо по совместным предприятиям, мы уже используем российское право. Хотя надо признать, что английское право по-прежнему востребовано скорее в связи с юрисдикциями сторон. Недавно мы представляли Росимущество в нескольких знаковых сделках, и там везде российское право, в том числе и с использованием институтов, аналогичных институтам английского права. Другое дело, что исполнение договоренностей на основании этих новых норм и судебная практика – вопрос будущего. Как суды отнесутся к гарантии продавца, насколько безоговорочно ее примут? Сейчас задача, в том числе и наша как практикующих адвокатов, – помочь судьям разобраться в этих новых институтах, понять их и принимать справедливые решения. В коммерческих спорах можно добиться успеха, исключительно пользуясь правом, да, это большая работа, нахрапом ничего не выйдет, надо готовиться, изучать материалы дела, доказывать свою правоту. По-другому никак. Судья прекрасно понимает, что откровенно неправовое решение чревато для него карьерой, ведь есть еще и апелляция, и кассация, и надзор.

Переходя к теме амнистии капиталов: многие участники финансовой индустрии признавались, что не советуют своим клиентам «светиться» до того, как станут окончательно понятны последствия добровольной декларации активов. Как должны сейчас вести себя состоятельные россияне с активами за рубежом?

В силу профессиональной этики ничего другого, кроме соблюдения закона, я посоветовать не могу. Законы надо соблюдать. Требования государства сложно назвать чрезмерными: не нужно переводить компанию и активы в Россию, достаточно раскрыть зарубежные счета и платить налоги. Америка такой подход давно практикует, а у нас бизнес привык все прятать и государству, к сожалению, не всегда доверяет. И его можно понять. Совсем недавно налоговая инспекция потребовала отчитаться о движении средств по зарубежным счетам с приложением нотариально заверенных копий документов из иностранных банков. Это законом никак не предусмотрено. Так что мой совет скорее государству: будьте, пожалуйста, последовательны в своих решениях, и бизнес начнет больше доверять власти, тогда вопроса, декларировать или нет, может быть, вообще не возникнет.

Допустим, компания решилась на добровольное декларирование. С этого момента она может чувствовать себя защищенной и спокойно начать все с чистого листа?

Что касается компаний – это история каждой компании и ее бенефициаров, но в целом – да. Что же касается физических лиц, то с точки зрения валютных нарушений – скорее да. Однако декларирование охватывает далеко не все ваши действия, и ниточка может начать виться, приводя к малоприятным для вас – бизнесмена – результатам. К примеру, если речь заходит о валютных нарушениях, то государство вас простит прямо в день подачи за все прошлые грехи. А вот по налоговым – только до 1 января 2015 года. Логика здесь, конечно, есть, за 2015 год декларируйте, пожалуйста, доходы. Но может возникнуть, например, и следующая неприятная ситуация: многие купили акции на миллионы долларов, потеряли 20–30% на их продаже, долларовый убыток – 300 тысяч с каждого миллиона. При этом теперь они должны заплатить налог в рублях на разницу, потому что 700 тысяч, умноженные на 60, – это больше, чем миллион, умноженный на 30. По этой логике мы должны вводить налог и на прирост цен на недвижимость, на ботинки, купленные по случаю, не за рубли. Снова непоследовательность. Конечно, когда курс был стабилен, никто не думал о подобном налогооблагаемом доходе, а сегодня это беспокоит многих. Можно было бы понять, когда валюта продана, но пока нет, почему образуется рублевый доход? Я в свое время много говорил о том, что сделать амнистию эффективной несложно, достаточно сказать: ребята, все налоговые и валютные правонарушения, причем их надо перечислить постатейно, совершенные до 1 января 2016 года, мы вам прощаем. А с 1 января – извините, спросим по полной. Нынешняя же процедура – «приди сам и расскажи, и тогда мы простим» – некое лукавство со стороны государства. Оно может провоцировать граждан не торопиться.

Кроме всего прочего, нужно снижать штрафы за валютные нарушения, проводить либерализацию валютного законодательства, сокращать количество запрещенных операций. Дать людям возможность спокойно работать – и тогда, я думаю, никто не будет стесняться как добровольного, так и обязательного декларирования.

Еще одна достаточно утопическая на первый взгляд идея – предложение министра по развитию Крыма Олега Савельева применять к сделкам, заключенным на полуострове, английское право. Если проект будет реализован – сможет ли это привлечь иностранных инвесторов? Возможен ли в принципе, по-вашему, офшор внутри России (идея с дальневосточным офшором так и не была реализована)?

Зачем? Это имеет смысл, в случае если мы хотим со­здать юрисдикцию, где компании регистрируются, а налогов не платят. Да, компании будут активно развиваться, но не в Крыму же, плюс бюджет ничего не получит. Что им мешает сейчас инвестировать в тот же Дальний Восток, будучи зарегистрированными на Виргинских островах? Бизнес можно заинтересовать, снизив налоги, но опять же в Крыму почти нет инвестиционных проектов. Начать надо с того, чтобы создать привлекательное для инвестора курортное законодательство. Тогда компании придут строить хоть из Панамы, хоть с Каймановых островов.

Раз уж речь зашла о Панаме: как, на ваш взгляд, публикация документов из «панамского досье» повлияет на мир и на Россию?

На Россию никак; внешний мир, думаю, не сильно удивился; внутри страны на фоне подобных новостей офшоры – капля в море. Причем не самая интересная и большинству непонятная. Кроме того, само наличие офшора еще не преступление. В мире же все только начинается: думаю, расследования продолжатся, будут проводиться проверки и приниматься меры – наподобие истории с исландским премьером. А больше всех, на мой взгляд, пострадала бедная Mossaсk Fonseca.

В недавнем выступлении предприниматель Александр Лебедев призвал бороться с глобальной финансово-офшорной олигархией. Насколько российский путь – в логике этой борьбы?

Лебедев, конечно, молодец и Дон Кихот. Разумеется, с точки зрения глобальной финансовой структуры и экономики офшоры – зло. Налоги надо платить. Но есть ведь и суверенитет: нельзя ничего запретить Виргинским островам или Панаме. Зато можно поменять внутреннее законодательство и запретить инвестиции из этих юрисдикций. Российский вариант – декларируйте и платите налоги – тоже неплох.

Сложнее или проще стало в последний год работать с инвесторами?

У нас политический процесс идет своим ходом, а правовой и экономический – своим. Уже упомянутые революционные изменения в Гражданском кодексе, касающиеся корпоративного, обязательственного права, серьезно помогают бизнесу и инвесторам. А политическая нестабильность смазывает всю картинку. Если бы государство смогло найти политический баланс во взаимоотношениях с внешним миром, с бизнесом внутри России, то, думаю, мы бы очень хорошо продвинулись вперед – правовая основа для бизнеса сейчас вполне комфортна. Если еще будут приняты поправки президента, смягчающие уголовное законодательство для бизнеса, то с правом дело будет обстоять не хуже, чем во всем мире. Правда, существующая редакция поправок помимо положительных моментов содержит и тревожные для бизнеса предложения. Например, предлагается ввести уголовную ответственность за умышленное неисполнение договорных обязательств как часть статьи 159 «Мошенничество». На мой взгляд, это крайне опасно.

У вас есть представление о том, как будет меняться ваша компания в следующие пять лет? Каковы ваши цели, ожидания от деловой и правовой среды, от клиентов, от собственного бизнеса?

Цель – развиваться и расти. Выручка в какое-то количество миллионов долларов – это не цель, а фиксация усилий. Получим – хорошо, нет – неважно. Я всегда фокусировался на развитии, главное – поддерживать нормальную маржинальность и способность инвестировать.
Мы уже давно адаптировали к рынку нашу модель бизнеса, так что сейчас задача – нанимать на рынке профессионалов, вкладываться в новые направления: энергетику и природные ресурсы, например, инвестировать в судебную практику, в арбитраж. Все это позволит нам получить прибыль, которую мы сможем вложить в другие сектора, в рынок недвижимости, например, когда ситуация изменится в его пользу. У нас диверсифицированный бизнес, и это нам, конечно, помогает в кризис.

В целом юридический рынок сжался, конечно. Но мы чувствуем себя… Не буду говорить «хорошо», но комфортно, справляемся.