Удары в темноте от Дэмиена Херста


Маринованные коровы и конвейерное производство разноцветных пятен сделали Дэмиена Херста самым богатым и знаменитым из молодых британских художников, но по его собственному признанию, успех оказался «обоюдоострым мечом». Сегодня, в 54 года, когда дни пьянства и наркотиков позади, Дэмиен откровенно рассказывает, что на самом деле его мотивирует.

10.10.2019





Мы встретились с Дэмиеном Херстом в его художественной галерее в Лондоне и он сразу поделился размышлениями о том, как стал владельцем 3 тыс. произведений искусства, и что теперь с ними делать.

«Я, в принципе, склонен к зависимостям,  – рассказывает Дэмиен. – Я зарабатывал много денег и прекрасно осознавал, что если не буду осторожен, то могу однажды оказаться в казино и вытряхнуть все на ветер. Поэтому я старался найти какую-нибудь здоровую зависимость. Покупка произведений искусства показалась мне подходящей идеей. У меня был доступ к хорошим вещам, и мне предлагали хорошие вещи благодаря тому, кто я есть».

«Хорошие вещи» Херста составляют крупнейшую частную художественную коллекцию в Великобритании после коллекции королевы. В 2015 году Дэмиен, проявив большую щедрость, за 25 млн фунтов стерлингов открыл художественную галерею Newport Street Gallery. С тех пор он выставляет в ней работы и курирует выставки таких художников, как Джефф Кунс, Гэвин Терк, Джон Хойленд, Джон Беллани и Алан Дейви.

Большая часть работ в галерее принадлежит Херсту: «Сначала идея была такая. У меня столько всего накопилось по коробкам – и я подумал: нужно просто найти место, где я мог бы все это разместить. Но нельзя владеть всем, что ты выставляешь, а если ты не относишься к делу добросовестно, качество выставок страдает. Когда я провожу выставку художника, и у меня нет одной важной из его картин, как-то неправильно не попросить предоставить ее на время».

Дэмиену Херсту сейчас 54 года. Он крепкого телосложения и среднего роста; седые волосы коротко подстрижены. На интервью он пришел в черной футболке, джинсах и большом количестве броских украшений – золотых цепочках на шее и золотых кольцах с бриллиантами. Легко представить его в какой-то другой жизни, распихивающим по карманам мелочь и с удовольствием рассекающим на машинке по автодрому в парке аттракционов. Он обладает грубоватым обаянием, пульсирующей энергией сжатой пружины и совершенно очевидной толикой озорства. Посреди интервью он внезапно выдернул ремень из джинсов и хлестнул им в воздухе. На мгновение мне показалось, что он собирается щелкнуть ремнем и меня. «Извините! – рассмеялся он. – Эти брюки мне узковаты».

Интервью проходит в ресторане галереи Pharmacy 2, названном в честь закрывшегося в 2003 году ресторана в Ноттинг-Хилле, совладельцем которого являлся Херст. Был ли это коммерческий провал? Не совсем. Продажа на аукционе предметов интерьера ресторана – всего, от художественных работ на стенах и до пепельниц, – принесла 13,5 млн долларов.
В любом разговоре о Дэмиене Херсте – об акулах, бабочках, пятнах, умении привлечь повышенное внимание – всегда упоминаются деньги. Ни один художник не вызывал столько споров о том, что такое искусство и каким оно должно быть. «Да они что там все обезумели?» – вопрошал ошарашенный Норман Теббит в 1995 году, когда Херст получил премию Тернера за работу «Разделенные мать и дитя», представляющую собой четыре аквариума с разрезанными напополам коровой и теленком в формальдегиде.

На вечный вопрос «Но разве это искусство?» Херст всегда отвечает шутливо: «Конечно, искусство. Ведь оно в художественной галерее».

Ни один британский художник не приводил в такое смятение галереи и аукционные дома международного мира искусства.
Через несколько дней после нашей беседы я встретился с Дэмиеном в Йоркширском парке скульптур, где в рамках Международного фестиваля скульптуры выставлены четыре его работы. Еще три представлены в Художественной галерее Лидса и на улицах города.

Возможно, самая впечатляющая из этих работ – это «Девоматерь». Скульптура беременной женщины, половина тела которой представляет собой анатомическую модель без кожи, демонстрирующую плоть, вены и ребенка в утробе, основана на «Маленькой танцовщице» Эдгара Дега. Огромнейшая фигура в 10,6 метра высотой нависает над зелеными лужайками парка, а у ее ног безмятежно пасутся овцы. По сравнению с ней расположенные неподалеку работы Генри Мура кажутся миниатюрными. «Малыш Генри», – шутит Херст.

Херст вырос в Лидсе, расположенном в 16 км от парка скульптур, и представлять свои работы на родной земле, по его словам, особенно приятно. «Искусство влияет на жизнь людей, поэтому так здорово показывать все это здесь, чтобы люди могли приехать и посмотреть. Я помню, когда я жил здесь, в центре Лидса стояла скульптура мужчины с бочкой в руках. Это была первая уличная скульптура, которую я когда-либо видел. Мобильных телефонов тогда не было, и мы договаривались так: “Встретимся в два у парня с бочкой”. Есть огромная разница между тем, как подобные вещи проникают в наше восприятие места и становятся его неотъемлемой частью, и тем, чтобы просто повесить картину на стену».

Дэмиен вырос в типовом блочном доме в пригороде Лидса. Отца он не знал. Его мать Мэри вышла замуж во второй раз, когда Дэмиену было два года, а через 10 лет развелась. Она работала в Городском консультационном бюро и, по словам Дэмиена, «стремилась к лучшей жизни», поэтому семья переехала в коттедж на две квартиры в более престижном районе. «Теперь мне пришлось делить спальню с братом, так что, по сути, мы опустились ниже по уровню комфорта, чтобы моя мама могла подняться в статусе. Несмотря на престижность, район, на самом деле, был хуже, более жестоким». В 12 лет Дэмиен пил сидр, нюхал клей и попадался на мелких преступлениях. Но в его жизни всегда было искусство.

«Я помню уроки рисования в школе. Нам давали листок бумаги и краски, и я просто размазывал краску повсюду и ставил свои отпечатки пальцев. Меня спрашивали: “Ну и что это такое?” А я отвечал: “Современное искусство”. И мы все хохотали. Так что я сам лично насмехался над современным искусством».

После окончания художественной школы в Лидсе и двух лет работы на строительных площадках в Лондоне Херст поступил в колледж Голдсмитс, где изучал искусство. В 1988 году он организовал выставку «Холод» на заброшенном складе в лондонских доках, представив свои работы и работы сокурсников, в том числе Сары Лукас и Гэри Хьюма. Херст выставил там скульптуру, собранную из ярких разноцветных картонных коробок, и две прототипные картины с пятнами, нарисованные прямо на стенах склада. Среди посетителей выставки был и Чарльз Саатчи, впоследствии предложивший Херсту профинансировать любое его творчество. В результате в 1992 году в Галерее Саатчи была проведена первая выставка Молодых британских художников. Представленные работы Херста включали в себя знаменитую акулу в формальдегиде – работу «Физическая невозможность смерти в сознании живущего», проданную за 61 тыс. долларов, и работу «Тысяча лет» – стеклянную витрину, разделенную на два отсека, где мухи питались, спаривались и откладывали яйца на гниющей коровьей голове, а затем погибали в электрической ловушке для насекомых.

Однажды Херст рассказал о своих ощущениях после завершения работы над этой инсталляцией: «Наверное, так чувствовал себя Оппенгеймер, когда расщепил атом. Ведь это были живые существа. Я был очень взволнован, когда первые мухи начали умирать. Я чувствовал боль. Я думал: “Должен ли поступать так с искусством? Должен ли я двигаться в этом направлении?” Очень странные ощущения. Но в этом заключалась и определенная красота». Херст по-прежнему считает, что это величайшая из всех его работ.

«Я всегда думал, что вся суть в том, что ты живешь и затем умираешь. Во многом это пришло ко мне из “Левиафана” Томаса Гоббса. Жизнь человека – одинокая, бедная, мерзкая, жестокая и короткая. Мне кажется, работа прекрасная. Она говорит об обществе как об очень темном явлении, и о людях, как о мухах, смахиваемых со стены. И я по-настоящему этим проникся».

Когда Дэмиен рассуждает о своей карьере, он часто вставляет фразу «я привязал себя к мачте». Это отсылка к известной истории художника Уильяма Тернера, привязавшего себя к мачте корабля, чтобы наблюдать за штормом. Для Херста штормом стали внезапное, пьянящее открытие его таланта, признание, богатство, успех, излишества…

Он вспоминает, как он впервые продал работу за 12 тыс. долларов своему другу, художнику и писателю Дэнни Мойнихэну: «Я был в шоке. Дэнни купил это? И за такие деньги? Это сразу поменяло правила игры. А затем был 1 млн фунтов за “Гимн”. Я прекрасно помню, как Фрэнк Данфи [бизнес-менеджер Херста в то время] сказал мне: “Саатчи хочет купить “Гимн”, и я сказал ему, что цена – 1,2 млн долларов. Как это прекрасно прозвучало. Это шокировало меня, потому что я считал, что на такие вещи мне наплевать, но тогда я подумал, что сумма действительно огромная. А дальше Фрэнк говорит: “Он предложил 1,15 млн долларов, но я ему отказал”. Я сказал: “Фрэнк, нельзя отказываться от 1,15 млн долларов – что ты творишь?” Но он спокойно ответил: “Дело принципа – нужно покорить эту планку, потому что в фунтах это ровно миллион”.

Все это просто свело меня с ума, вывело из равновесия. Я думал: “Боже, здесь что-то не так, в этом просто нет никакого смысла”. Но Фрэнк отвечал мне: “Если у каждого из двух людей есть большая сумма, и они оба хотят купить твою работу, значит, ее можно продать за еще большие деньги”. О да, – и правда, все так просто. Он продал ее за 1 млн, а я как-то свыкся с этим. После этого большие суммы меня уже не волновали. Мне было наплевать.

Я думаю, что в этом есть и некоторый классовый момент – у меня есть что-то, чего у вас нет, чертовы толстосумы, а  именно: “мне наплевать”. Я могу делать, что захочу, я ничего не боюсь. Я создам будущее своими руками. Я привязал себя к мачте».

Изобретательный ум и невероятная производительность Херста сделали его главным выгодополучателем от зарождающегося интереса к современному искусству в 1980-х, 90-х и нулевых годах. Дэмиен был в восторге от серий работ японского художника Кавары и, вдохновившись ими, начал свою серию «Пятна». Сложно было представить, что они станут для него источником постоянного дохода, но так и произошло. За эти годы его студия сделала 1473 таких полотна. Херст не уверен, сколько из них он создал собственноручно. Предполагает, что около 30, а остальные были сделаны ассистентами.

«Я начал работу над этими разными “бесконечными” сериями [еще одна серия – “Вращения”], а затем пришел бум, и я оказался в прекрасной ситуации с идеальным продуктом, на котором можно зарабатывать. Это продано, то продано, все распродавалось… просто так получилось. Но я никогда не стремился заработать – деньги сами стремились ко мне. И их было очень много».

По словам Дэмиена, успех – это обоюдоострый меч. Можно не беспокоиться из-за денег, заказывать столики в ресторанах, заботиться о людях вокруг тебя. Но когда это все случилось, ориентироваться стало сложно.

«Бывают такие моменты затишья, когда ты начинаешь размышлять – черт возьми, как все трудно: я не знаю, кто я на самом деле. Но люди вокруг тебя не дают думать об этом, они не понимают. Я помню однажды, в один из таких мрачных моментов, я сказал кому-то: “Тяжело быть мной!” А мне ответили, передразнивая и пародируя меня: “Тяжело быть мной!” Будто бы это все шутки. Ты не получаешь никакой симпатии или понимания, и приходится проходить через все это одному. На пути теряешь многих людей. Траектория задана, и ты либо берешь людей с собой в эту дорогу, или теряешь их. Многие не захотят идти с тобой. А потом встречаешь новых друзей, но не успеешь оглянуться, а они уже чертовы знаменитости, и ты их быстро теряешь. О том, что с тобой происходит, другие даже мечтать боятся. Мама тобой гордится, друзья – тоже. Тебе не на что жаловаться, но пройти через это, особенно когда вокруг много алкоголя и наркотиков, очень сложно. Ты сам не понимаешь, куда движешься».

В студенческие годы Дэмиен преклонялся перед творчеством художника Фрэнсиса Бэкона. Теперь ему принадлежит пять его работ. «Фигуры у подножия распятия» висят на стене у него дома и не перестают вызывать у него эмоции.

Когда Дэмиен впервые приехал в Лондон в начале 1980-х, он видел Бэкона в Сохо, но всегда боялся к нему подойти. Позже он тесно подружился с Джоном Эдвардсом, ближайшим другом Бэкона, унаследовавшим все имущество после его смерти в 1992 году. Они вместе выпивали и принимали наркотики. Разгульная жизнь Бэкона, классический образец жизни нетрезвого гения, от паба до паба, стала для Херста если не вдохновением, то разрешением на то, чтобы вести себя так же. «Когда я видел, что Бэкон пьет, я ощущал некую общность с ним и думал, что это круто, и я тоже могу так жить». Можно сказать, что после того, как к Херсту пришел успех, он унаследовал от Бэкона славу самого знаменитого пьяницы в мире искусства. Годами его счета за алкоголь не давали обанкротиться клубам Сохо.

«Я помню, как я приходил к открытию клубов в костюме, выглядел просто безупречно, а вскоре вываливался оттуда пьяный и весь в грязи. Сначала мне казалось, что благодаря этим двум крайностям люди постоянно обо мне говорят. Я думал, что это здорово: важно, чтобы твое имя часто появлялось в газетах.

Когда я только пришел, над концептуальным искусством в прессе насмехались, и я жаждал создавать искусство, которое было бы таким значительным, чтобы никто не захотел над ним насмехаться. Что бы ты ни делал, нельзя, чтобы к этому относились настолько хреново. Я прекрасно понимал, что с прессой идет постоянная война – ты что-то создаешь, они что-то говорят. И ты постоянно пытаешься творить искусство, которое может выжить в такой обстановке».

Херст бросил пить и принимать наркотики в 2006 году: «Я не стал проходить полный курс лечения и не вступал в общество анонимных алкоголиков, поэтому мне потребовалось очень много времени, чтобы окончательно бросить. Не скучаю ли я по тем временам? Нет, уже нет. Я провел прекрасные 20 лет. У меня не было других желаний, кроме как полностью забыться. Мне это нравилось, что было очень плохо для моего тела. В определенный момент ты просто больше уже не можешь продолжать: у меня даже перестало появляться похмелье. Я не понимал, где я, что происходит. Потом требовалось пять дней, чтобы прийти в себя, и если я не пил, то чувствовал себя ужасно, и все продолжалось в каком-то кошмаре. Но я, на самом деле, не жалею об этом».

Есть что-то забавное в рассказах Херста о беспутных днях, его воспоминаниях о друзьях-художниках, с которыми он гулял и напивался. Во время беседы он так часто произносил о ком-то «он принимал со мной наркотики», что невольно возник вопрос: а был ли тогда хоть кто-нибудь, кто наркотики не принимал. «Люди, которые не принимали наркотики? – смеется Дэмиен. – Я был монстром. Я говорил: “Проваливай к черту: если ты не колешься – убирайся домой!” Но люди так сильно меняются, правда? Идут по другому пути. В кошмарном сне не хотел бы встретить сейчас 30-летнего себя. После долгих лет пьянства мне пришлось с нуля учиться общаться с людьми: “Я пробовал пить в 12 лет… но вот мне стукнуло 42, я больше не пью, и, черт, что теперь делать?” Люди говорят: “Привет! Как дела?” А я такой … ээ … что вообще нужно на это отвечать? Раньше я бронировал столик на вечер, набирал веселую компанию из случайных людей, и мы ели, пили и шумели. Теперь я старался общаться с людьми один на один. Два года я привыкал. Я не мог даже шутить на публике – я боялся».

Некоторые из друзей Херста того времени по-прежнему рядом с ним. Многих из тех, кто казался друзьями, он вообще не помнит. Отношения изменились. В те дни близким другом Дэмиена был писатель Питер Акройд, чье имя тогда редко упоминалось без эпитета «пьяный». «Он был на моей волне. Когда я его видел, меня просто переполняла любовь. Я бросался к нему, мы обнимались, целовались. Я был так рад его видеть. А потом я трезвел… Я был в Неаполе на открытии выставки, и он подошел ко мне и сказал: “Дэмиен, как дела, дорогой?” Он был очень близко, в нескольких сантиметрах от моего лица. Я был в ужасе, а потом он схватил закуску с подноса проходящего мимо официанта, стал жевать и говорить одновременно, и буквально плевался этой закуской мне в лицо. А я думал: “Это отвратительно! Заберите меня отсюда!”» – хохочет Дэмиен.

В конце 1990-х – начале нулевых Херст стал барометром растущего рынка современного искусства. Он следовал стандартной бизнес-модели продажи своих новых работ через две галереи – «Белый куб» и галереи Гагосяна. В то время между галереями и аукционными домами существовало негласное соглашение о том, что аукционные дома не будут подрывать рынок, выставляя на продажу работы, созданные менее пяти лет назад. Но в 2008 году Херст разрушил все устои, обойдя галереи и выставив на продажу 223 свои новые работы через аукционный дом Sotheby’s. Аукцион, принесший Херсту приблизительно 117 млн долларов, прошел 15 сентября – точно в тот день, когда американский банк Lehman Brothers объявил о банкротстве, тем самым ознаменовав начало финансового кризиса.

«Я перешел все границы, – рассказывает Херст сегодня. – Sotheby’s хотели провести мини-аукцион: выставить, может быть, 12 работ, но я сказал: “Нет, я хочу, чтобы он был огромным”. Это было так масштабно и так глупо. Я очень волновался. На организацию потребовалось около года, а рынок тогда менялся и колебался. Мне снились кошмары: лот № 57 – заявок нет, лот № 58 – заявок нет. Но все было продано. Огромная удача. Мы ведь могли с треском провалиться».

«Что делает Дэмиена настолько интересным – так это то, что он настоящий разрушитель всех правил, а еще, как художник, всегда был очень чуток к взаимоотношениям своих работ и коммерческой сферы искусства», – считает Оливер Баркер, председатель Sotheby’s Europe, руководивший аукционом в 2008 году.

«Пресса заявила, что этот аукцион стал ключевым переворотом, оттеснившим галереи в далекое прошлое. Но, на самом деле, журналисты не совсем разобрались в ситуации, поскольку нет ни одного другого художника, с которым можно было бы такое организовать. Чтобы это сработало, нужен художник с серьезной поддержкой международного сообщества коллекционеров, такой как Дэмиен. Его профессиональная репутация могла пострадать гораздо серьезнее, чем финансовое положение. Подобный аукцион нельзя провести с экспонатами обычной выставки, если у вас нет полной уверенности в качестве работ».

В то время могло показаться, что этот аукцион был символом расточительного потребления. Но, конечно, этого не произошло – ни для рынка, ни для Херста. Хотя аукцион и установил для него верхнюю ценовую планку, обвала акций не последовало. Его выставка «Сокровища с места кораблекрушения “Невероятного”» – поражающая воображение коллекция из сотен статуй и фальшивых сокровищ, якобы поднятых со дна океана, – была представлена в Венеции в 2017 году. Она подверглась жесткой критике, в том числе и со стороны Аластера Сука, критика газеты The Telegraph, назвавшего ее «зрелищным, раздутым сумасшествием, которое может стать кораблекрушением карьеры Херста». Однако же выставка, подготовка которой стоила 65 млн долларов, принесла 330 млн долларов с продаж.

«Пикассо получал плохие отзывы, – говорит Оливер Баркер. – Пресса разносила Матисса в пух и прах, но сегодня мы об этом не вспоминаем. Дэмиен, такой, какой он есть, – это просто громоотвод для критики, хвалебной или атакующей. Он всегда скользит на грани, поэтому всегда в его адрес будут звучать уничижительные реплики. Но уже почти 30 лет он постоянно находится в центре внимания мира искусства, и это просто невероятно, учитывая, как меняются сейчас вкусы и одни художники приходят на смену другим».

Я спросил Дэмиена, не расстраивает ли его, когда его оценивают не по качеству работ, а по их ценам – что случается очень часто. Он ответил: «Не думаю, что это имеет значение. Я творю не ради этого. Я стараюсь творить вне этого. Помню, как я стал самым дорогим из живущих художников [работа “Весенняя колыбельная”, представляющая собой шкаф с таблетками, была продана на аукционе в 2017 году за 19,1 млн долларов], а через несколько недель им стал уже Джефф Кунс, а потом Дэвид Хокни, а потом снова Джефф Кунс. Но эти вещи ничего не значат – вы думаете, что значат, но, на самом деле, они только отвлекают от искусства».

На некоторое время он замолкает. «Мне все равно гораздо приятнее, если мое имя загадывают в кроссворде или когда в пять вечера включаешь телевизор, а там идет одна из этих странных викторин, и вопрос задают обо мне. Помню, когда это произошло в первый раз, я подумал, что наконец чего-то достиг, потому что я, в какой-то степени, вошел в общественное сознание, а это волнует меня гораздо больше, чем деньги.

Есть страх остаться незамеченным. Хочется быть востребованным или создавать востребованное искусство. Но мы наносим удары в темноте. Просто пытаемся угадать и никогда не знаем, востребовано ли то, что мы делаем. Но, если у вас большая аудитория, то у вас выше шансы».

Выставка «Сокровища с места корабле­крушения “Невероятного”» стала апофеозом деятельности Херста и как художника, и как шоумена. Похоже, теперь ему хочется умерить размах. В последнее время он вернулся к живописи – к той сфере деятельности, которая раньше вызывала наибольшую неопределенность, но и приносила наибольшее удовлетворение.
В прошлом году Херст выставил в Лос-Анджелесе серию «Вуали» из 24 картин. Эти яркие работы в технике пуантилизма, которые он сам описал, как «солнечный свет на цветах», были полностью распроданы по цене от 400 тыс. долларов за небольшие работы и 1,6 млн за крупные. Теперь он работает над новой серией из 85 картин, посвященных цветению. Он подчеркивает, что все они будут нарисованы им самим, хотя он и мог бы нанять помощников, чтобы ускорить процесс.
Между этими картинами и гниющими коровьими головами – огромный путь. Возможно, это отражение более спокойной и умиротворенной жизни. Дэмиен пожимает плечами: «Да, наверное. Я нечасто впадаю в уныние. Мне нравятся другие люди: я не провожу много времени в одиночестве. Жизнь ведь так увлекательна и интересна. Посмотрите на мое творчество: в нем так много разнообразных направлений».

20 лет Дэмиен прожил с Майей Норман, калифорнийским дизайнером. В 2012 году они расстались, а последние два года он провел с балериной Софи Канелл. У него три сына от Майи – Коннор, 23 года, Кассиус, 19 лет, и Сайрус, 14 лет. Дэмиен говорит, что отцовство стало для него ошеломляющим: «Помню, когда Коннору исполнилось 12, я подумал:“Ну все, моя задача выполнена!” Я решил, что он уже взрослый, самостоятельный, может сам завязать себе шнурки. А через неделю я осознал: отцовство – оно никогда не закончится?»

Я соглашаюсь, что с детьми и внуками всегда так – никогда не перестаешь беспокоиться. «И это прекрасно», – отвечает Дэмиен.

Вспоминая собственное детство, наверное, теперь Дэмиен балует своих детей? Он отвечает, что он как раз на днях говорил об этом со своим психотерапевтом: «Я рассказывал ей, что, когда мои дети были маленькими, я приводил их в магазин игрушек Hamleys и спрашивал: “Какого цвета вы хотите машинку?” Они говорят: “Красную”. И я покупал им и красную, и синюю, и зеленую, и черную – я покупал им все, какие там были. И мой врач ответила: “Когда они говорят, что хотят только красную, скорее всего, они говорят правду: ведь у них не было такого детства, как у вас. Когда-то вы смотрели на витрины магазинов и не могли получить машинку, которую вам хотелось. Поэтому теперь вы покупаете все эти машинки не для своих детей, а для себя”. И я подумал: “Черт, она ведь права!” А она спросила: “У вас наверняка есть гараж в Девоне, битком набитый машинами?” Да, есть. “И вы не водите машину?” Нет, не вожу. “Значит, так вы тоже восполня­ете свои детские потребности”».

Отчим Дэмиена был продавцом автомобилей, и он учил мальчика водить машину, посадив к себе на колени: «Он всегда хотел, чтобы я научился водить, но он был так настойчив, что я взбунтовался и не стал».
Теперь Дэмиен разрешает друзьям садиться за руль его автомобилей: «Когда меня кто-нибудь везет, у меня возникает столько идей!» У него 10 автомобилей: «У меня пять Audi R8 – я покупаю одну, как только они выпускают новую. Lamborgini Gallardo, два Ferrari, нет, три…»

«А у меня Volkswagen polo», – говорю я.

«Правда? – Дэмиен смотрит на меня и смеется. – А не хотите продать?»



Мик Браун
Корреспондент The Telegraph Magazine / The Interview People
10.10.2019


Оставить комментарий


Зарегистрируйтесь на сайте, чтобы не вводить проверочный код каждый раз





«Изучение богатых россиян проливает свет на мысли глобальных элит»


_nig0790
 

После прочтения книги «Безумно богатые русские» у редакции WEALTH Navigator возникло немало дополнительных вопросов к автору. Элизабет Шимпфёссль любезно согласилась ответить на них во время пространного интервью.