В России, так же как и в Европе, период раннего Средневековья характеризовался исключительной ролью христианской церкви. На развалинах Римской империи возник настоящий хаос – огромные территории были совершенно не организованы ни государственно, ни этнически, ни религиозно.

Готы, вандалы, остготы, вестготы, франки, гунны, англы, норманны путешествовали, основывали свои владения, потом теряли их и переезжали в другое место. Христианские институты выступали в качестве организаторов больших государственно-этнических образований. Церковь обладала связующей, цементирующей силой. Кроме того, монастыри сыграли немаловажную роль в освоении новых земель – монахи уходили в леса и болота и основывали на пустом месте благоустроенные жилые районы.

На востоке Европы положение было аналогичным. Христианство объединило Киевскую Русь, где ранее царил хаос славянских и финских племен. Наши предки оборонялись от степных народов, печенегов, потом противостояли татаро-монгольскому нашествию. Благодаря православной церкви вся неорганизованная масса держалась в подтянутом и дисциплинированном состоянии. Это было необходимо, потому что на Русь постоянно нападали. Страна то переживала оккупацию, то находилась в свирепой вассальной зависимости от Золотой Орды и Крымского ханства.

Тревожные симптомы

Есть такой общемировой закон в истории: когда религиозные организации сливаются с государством, становятся его частью и используют силовые методы государства в своих интересах, это приводит к самым тяжелым последствиям для самой Церкви. Начинается ее саморазложение. В Европе так и произошло. Когда она сложилась в систему крупных этнических государственных организаций, бешено пошли процессы внутреннего разложения.

И как попытки их преодолеть в рамках единой Церкви стали возникать ордены францисканцев, доминиканцев и т.д. Тем не менее к XIV–XV векам в первую очередь в верхушке католической церкви эти процессы гниения достигли угрожающих размеров. Они вызвали протестантские движения, которые привели к расколу, отделению Северной Европы от Рима, подрыву влияния римских пап. Даже там, где католическая церковь устояла, как во Франции, ей пришлось отступить, и она перестала быть хозяйкой положения.

Та же история случилась и у нас. К середине XVI века Московское государство отбилось от разрушительных внешних движений, в нем сформировалась система самодержавной власти. И при Иване Грозном начались важные процессы, в которых Церковь сыграла ключевую роль.

Глава православной церкви митрополит Филипп решительно и определенно выступил против безумной террористической политики царя, подав пример самоотверженного служения своей стране и вере, – и погиб. Затем, в период Смутного времени, когда государство страшно ослабло из-за царского террора, Церковь в лице митрополита Гермогена выступила с серьезной общенациональной миссией. И в последующие десятилетия моральный и политический авторитет Московской метрополии, ее руководства и самих церковных структур был высок.

Но уже к 40-м годам XVII века положение стабилизировалось, от внешних врагов удалось отбиться, начался экономический рост внутри страны, появились большие деньги. И тут вдруг обнаружилось, что слияние Церкви с государством начинает давать отрицательные результаты. Симптомы внутреннего разложения как в верхушке Церкви, так и в низшем ее звене становятся настолько серьезными, что появляются группы борцов, священнослужителей, которые требуют принятия решительных мер. Из этой среды выходит самый энергичный и одаренный представитель духовенства того времени – Никон, митрополит Новгородский. Он завоевывает положение предстоятеля митрополита Московского и затем патриарха Московского – главы православной церкви.

Эпоха перемен

Однако Никон не учел, что обстановка в стране кардинальным образом изменилась. Раньше таким выдающимся деятелям, как Сергий Радонежский, было позволено иметь свою точку зрения на самые острые государственные вопросы (например, отношения между князьями), занимать свою позицию, предлагать достаточно жесткие меры.

В силу необходимости Великий князь Московский мирился с этим. В период преодоления террористического разгрома, которому подверг Русь Иван Грозный, митрополит Филипп, а затем, в Смутные времена, и митрополит Гермоген могли повышать свой голос, обличать царя в самых страшных преступлениях. Но Филипп заплатил за это жизнью, а потом был канонизирован, Гермоген погиб, хоть и выступал как верховный лидер. Позже патриарх Филарет, отец первого Романова, стал, пожалуй, правителем страны при своем сыне, уступавшем ему в интеллектуальных и волевых качествах.

Но эти времена закончились, страна начала быстро развиваться, и Церковь должна была занять свое место. А Никон, который опирался на понимание отрицательных явлений, происходящих внутри Церкви, стремился стать таким же великим государем, как царь, и принимать свои решения. И здесь он столкнулся с серьезнейшим противником в лице Алексея Михайловича.

Для того чтобы реорганизовать церковное хозяйство, Никон прибегнул к той же мере, что и впоследствии Петр Первый, – решился навести порядок в богослужении, пригласил ученых греческих монахов, которые начали править книги. Он стал пересматривать и кое-какие обряды – и тут наткнулся на колоссальную оппозицию как в среде верующих, так и в самой Церкви. Был поставлен вопрос о том, что никакая власть не имеет права вторгаться в сферу духовной жизни народа, а внутренняя жизнь церковной общины должна стать автономной и не подлежать изменению, чистке. То есть встала прежняя проблема: что такое Церковь – часть государства или общественная организация? Ведь до Константина христианство было общественной организацией. А вот с государством складывались разные отношения, случались периоды по 30–40 лет, когда оно терпело христианство. Представителей духовенства не всегда преследовали и свирепо казнили. Иногда на их деятельность смотрели сквозь пальцы. А потом кто-нибудь из римских императоров, испугавшись их влияния, устраивал гонения. Но в целом до Константина христианство не являлось частью государства. И на этом оно заработало колоссальный авторитет.

За три столетия суровых лишений и борьбы, которые прошли со дня смерти Иисуса Христа до принятия христианства как государственной религии Константином, и появилась эта колоссальная сила, были отобраны люди, установлены традиции, созданы организации.

На Руси происходило то же самое. В первые столетия после принятия христианства, во времена внешних и внутренних войн, вера, храмы и обряды объединяли миллионы людей. И вдруг все это с легкостью по чьим-то приказам начало меняться, и возник раскол. Церковная верхушка подчинилась государству. Алексей Михайлович был достаточно тонким человеком и политически мыслил не примитивно. С помощью Никона он ударил по раскольникам, а потом убрал и самого Никона. По степени жестокости расправа над Никоном сравнима с той, что совершили над Аввакумом. Почему в самом начале царь поддержал Никона? Государство хотело взять Церковь в свои руки, и священнослужитель оказался для этого очень удобным орудием. Однако и Никон хотел стать хозяином, соправителем Руси, поэтому впоследствии царь устранил его вместе со всеми его амбициями.

К этому времени прошло 100 лет с момента ликвидации Византии. Поэтому вселенские патриархи не имели под собой никакой опоры, они получали серьезную денежную поддержку из Москвы. Столица оказывала помощь в трудные минуты, когда священнослужители собирались здесь по приказу царя, решали вопросы, осуждали раскол и утверждали снятие Никона со всех постов. Однако произошла неожиданная вещь. Значительная часть русского народа ушла в раскольники. Несмотря на преследования, носившие очень жестокий характер, миллионы людей держались за старую Церковь.

Сторонники раскола

Верхушка церковной иерархии сначала поддержала реформу Никона, а потом поддержала царя в его противодействии патриарху. Только один епископ примкнул к старообрядцам, но его следы быстро затерялись. Раскол возглавили протопоп Аввакум, Иван Неронов – те, кто вместе с Никоном требовали очищения Церкви, но все они были уничтожены. Алексей Михайлович понимал силу влияния Аввакума, много раз пытался с ним договориться, но тот оказался непреклонен: говорил, что все изменения – козни сатаны, и самым серьезным образом обличал царя. Аввакум обладал невероятным мужеством и выдержкой и собирал вокруг себя последователей.

Бесспорно, то была героическая эпоха в развитии нашего старообрядчества. Раскол поддерживался акциями протеста, вплоть до массовых самосожжений – правда, сейчас трудно определить, где раскольники сами себя сжигали, а где сжигали их. Алексея Михайловича это сильно удивляло, и государство было вынуждено признать, что, несмотря на репрессии, раскол сохранится на протяжении достаточно длительного времени. За Соловецкий монастырь, например, держались многие люди. Они никого не убивали (не было случая, чтобы они расправились с какой-нибудь карательной экспедицией), а сами принимали смерть за веру.

Из-за гонений старообрядцы уходили, но полностью их вытеснить не смогли. Даже из Москвы. Хотя большинство ушли на окраины – на юг, в брянские болота, или в пустые незаселенные места – Карелию, Нижний Новгород, Заволжье. Раскольники доходили и до Восточной Сибири, Турции, Польши, Болгарии, Румынии.

Единства у них не было. Они разделились на три крупных направления. Старообрядцы поповского согласия принимали священство и считали, что иерархия нужна, но у них не было епископа. Самая крайняя ветвь – беспоповцы отрицали государство вообще и его право на регулирование отношений в частности, в том числе брачно-семейных (они даже не записывали свои браки). А беглопоповцы – священники, служившие в молельнях в скитах по старым книгам и обрядам. Несмотря на многочисленные распри, все три направления продержались до начала XX века.

Как же старообрядцы все это выдерживали? Они уходили в веру целыми семьями, не прекращая свой род, создавали собственные организации, в первую очередь экономические, – и здесь сказывалось их преимущество как общественно организованной массы. Главным у старообрядцев был принцип добровольности, отсутствующий в государстве. Они могли выбирать между тремя направлениями или уйти в господствующую церковь.

В XIX веке государство создает компромиссную церковную организацию. В ней сохраняются старообрядческие обряды, но ее храмы входят в систему государственной церкви. У старообрядцев не могло быть и речи о частном накоплении, присвоении церковных сумм, о том, чтобы представители верхушки становились церковными князьями. Государство преследовало лидеров старообрядческих общин.

Лев Толстой в начале ХХ века даже добивался освобождения трех епископов, заключенных в церковную тюрьму в Суздале. Никакого обогащения или карьеры – наоборот, люди обрекали себя на мученичество. В то же время старообрядцы понимали, что надо работать, не валять дурака, не отлынивать, зарабатывать деньги, с помощью которых можно нормально жить и откупаться от властей. Благодаря этому они и выживали. Низовое священство государственной церкви жило небогато, часто просто бедно. Об этом даже Чернышевский писал. Поэтому, когда такому священнику давали деньги на составление официального отчета о том, сколько у него старообрядцев, тот свидетельствовал, что никаких старообрядцев нет, хотя сам прекрасно знал, и кто придерживается старой веры, и где они молятся, и как живут.

Иногда старообрядцы составляли очень серьезные организации. На реке Выг на северо-западе Карелии возник целый старообрядческий район. Люди освоили незаселенную территорию, вели сельское хозяйство, промыслы – и очень неплохо жили. Чтобы разорить Выгскую обитель и разогнать старообрядцев, потребовалось ввести туда воинские части. Эта обитель стала примером того, что можно жить даже в самых суровых условиях. Правда, не крупными объединениями, а небольшими коллективами.

Коммерческая жилка

Уже Петр смотрел на старообрядцев иначе, чем во времена своего отца. Кажется, именно ему принадлежит фраза: «Пусть платят двойную подать и крестятся хоть ногой». При Елизавете раскольников преследовали и казнили, а вот Екатерина проводила в этой сфере более мягкую политику. Так же как христиане в Римской империи превосходили обычных римлян своими трудовыми качествами, преданностью и дисциплиной, старообрядцы отличались от русских крестьян. И когда появилась возможность (а она появилась, потому что государство развивалось) и Екатерина разрешила крепостным заниматься коммерцией, то есть создавать сначала свои мастерские, а потом и фабрики, старообрядцы ею воспользовались. Они были к этому готовы – их мобилизационная способность превышала обычную в десятки раз. Они могли собрать нужных людей вокруг подходящего руководителя и достать деньги. У каждой общины были свои средства, даже у самой мелкой. Старообрядцы создавали предприятия, где была совершенно особая дисциплина. Руководители такой фабрики одновременно были лидерами самой общины и, чувствуя свою ответственность, придерживались определенных нравственных правил поведения: не пили, не курили, никакой распущенности, приветствовались справедливость и трудолюбие.

Руководители показывали нравственный пример. И общины в какой-то степени становились инкубаторами коммерческих дел. В этом смысле очень интересна история Рябушинских.

Они были обычными монастырскими крестьянами. Выполняли строительно-отделочные работы в Свято-Пафнутьевом монастыре, на окраине Боровска. Когда Екатерина освободила монастырских крестьян, превратив их в государственных, Рябушинские решили заняться коммерческой деятельностью и перешли в старообрядчество (изначально они были новой веры).

Что их привлекло? Дисциплина, нравственная атмосфера. Кроме того, они хотели попасть в среду, где легче себя проявить и преуспеть. Впрочем, вряд ли они это сделали из прагматичных соображений. Владимир Рябушинский в ХХ веке в эмиграции писал работы о великой силе старообрядческой религии. Однако переходивших в эту веру сразу начинали преследовать. Они не могли быть причислены к купеческой гильдии (только к обычному мещанскому сословию). Их сыновья попадали под рекрутские наборы, а они сами – под телесные наказания. В отличие от купцов, их можно было драть розгами.

В начале XIX века государству, которое чувствовало силу старообрядческого субэтноса, пришлось открыть для него какие-то лазейки. Так, оно позволило осваивать побережье Черного моря. И Павел Михайлович Рябушинский вместе со своим братом приехал с деньгами в небольшой поселок (нынешний Ейск), где они получили документы купцов первой гильдии. Скорее всего, это было при Александре, в период относительной свободы. Государство делало попытки ликвидировать раскол, надеялось, что старообрядцы потом сами как-нибудь растворятся. Но эти люди настолько решительно способствовали экономическому развитию страны, что рука не поднималась придавливать их на корню.

Становление старообрядцев как сверхуспешных экономических субъектов происходило так же, как и у Морозовых, о которых мы уже говорили. В этой среде по отношению к молодым ребятам, конечно, было больше жесткости, в 14–15 лет им уже приходилось вставать на ноги, составлять какой-то деловой план. Как правило, они уходили в город. Например, Рябушинские – два четырнадцатилетних парня – ушли в Москву и начали мелкую торговлю. Но они были так хорошо вышколены в своей семье, что очень быстро поднялись до положения купцов третьей гильдии.

В авангарде экономики

Из соображений безопасности старообрядцам было удобно жить малыми общинами, разрозненными группами, но особых экономических связей между ними не возникало. Они работали с людьми разных направлений, потому что в противном случае это привело бы к слишком серьезным ограничениям. Конечно, когда тот же Федор Гучков только создавал свой коллектив, он брал к себе единоверцев, но позже больше думал о том, как бы пригласить специалистов из Европы для окрашивания тканей, осваивания новых типов станков. Дело стало выше веры.

И у Морозовых в третьем поколении уже не обнаруживалось никакого предпочтения староверам. У самых твердых из них, Викуловичей, как раз работало больше всего англичан. Иногда общины помогали друг другу деньгами, но это не было системой. Представители самых разных скитов съезжались на Пасху в Рогожскую слободу – центр поповского согласия. Праздновали пасхальную неделю и уезжали с какими-то небольшими деньгами. У одного из старообрядцев, Большакова Тихона Федоровича, была своя лавочка, где он торговал кожаными изделиями – сапогами, конской упряжью. В то же время он собирал старообрядческие древности – книги, иконы, тексты – и помогал единоверцам. У потомков сохранились письма из женской обители за Волгой, где монахини благодарят его за оказанную денежную помощь в 3–5 рублей. Вот такие связи между старообрядцами существовали.

Сейчас нам – советским и постсоветским людям – невозможно понять, почему староверов не ликвидировали. Как, например, в период Ленина и Сталина, когда ликвидированы были все. Но государственных деятелей, начиная с Петра, всегда останавливали те или иные соображения. С одной стороны, раскол – это не дело. Но с другой – старообрядцы были непротивленцами, они не отвечали никакими восстаниями. Разве что соловецкие стрельцы отбивались, а остальные никогда не применяли силы, от них не исходило никакой угрозы. Староверы не имели связи с католическим или мусульманским миром. Они очень четко и твердо стояли на своих позициях, были хорошими работниками и надежными людьми. Православным священникам тоже хотелось жить, и они получали от староверов деньги. А губернаторы обращались к ним за помощью – провести дорогу, выполнить какое-нибудь крупное задание из Петербурга.

Старообрядцев можно сравнить с христианами в Римской империи. Их тоже все время порывались стереть с лица земли, но видели, что народ крепкий, ценный, рубить голов придется очень много, крови прольется невероятное количество… И к ним присматривались. Отмечали нравственную дисциплину, единство, сплоченность и то, как они постепенно внедряются во все сферы жизни. Но в Римской империи христиане не были в авангарде экономического развития. В отличие от старообрядцев, которые стали играть очень важную роль в развитии экономики.

Существовал «Банкирский дом братьев Рябушинских». Хоть он и не входил в двадцатку лидеров, но обладал большой надежностью, устойчивостью. Лучшими считались петербургские банки, имевшие огромное преимущество: они сидели рядом с госбюджетом. А бюджет был огромным – более 3 трлн рублей. Все это проходило через какие-то финансовые структуры, и петербургские банки получали проценты. А старообрядцы в финансовую верхушку так и не вошли. Хотя в какой-то момент в обществе они стали легальными людьми. Тимофея Морозова, например, приглашали в царский вагон, следовавший из Петербурга в Москву.

Деньги общины

Исторически старообрядцы не победили, но и не проиграли. Они устояли, удержались. Конечно, чтобы выжить в таких суровых условиях, им приходилось чуть ли не обожествлять свои догмы. Сейчас их молодежь, которая пользуется мобильными телефонами и остальными благами современной науки и техники, уже не может принимать эти жесткие правила. Лужков все-таки выделил старообрядцам деньги на реставрацию полуразрушенного Рогожского кладбища.

Когда-то оно было духовным центром староверов. Во время чумы 1770-х годов, когда треть Москвы вымерла, старообрядцы обратились к властям с просьбой, чтобы им отвели земли для захоронения умерших. И Екатерина разрешила. Поповцы получили территорию за Рогожской заставой, беспоповцы – в другом месте, и там возникли кладбища. А потом началась борьба – если людей закапывают, их надо отпевать. Власти не могли отказать в этом христианам, пусть даже «неправильным». А где отпевать? Строится часовня, а потом из нее делают храм. На старообрядцев пишут донос, приезжает генерал-губернатор.

В конце концов храм строят более низкий, вносят какие-то изменения, но он все равно появляется. А Рогожское кладбище – это центр всей старообрядческой России.

Состоятельные старообрядцы завещают все деньги общине. Так и идут накопления. И они уже не теряются. Никакая любовница из актрис или моделей после смерти такого человека ни копейки не получит. Все это останется внутри. В отличие от того, как бывает в светском обществе. Община поможет тебе нажить деньги – даст беспроцентный кредит, поспособствует в создании фабрики. Ты будешь иметь все это, но когда умрешь, капитал не уйдет вовне, какую-то его часть вложат в твое дело, а солидная часть пойдет в качестве пожертвования на храм.

Тимофей Саввич Морозов Церкви завещал не много, а вот его жена выстроила огромную колокольню на Рогожском кладбище, выделила крупную сумму на нынешний МГТУ им. Н. Э. Баумана.

Она жертвовала деньги Московскому университету и другим учреждениям, одаривала старообрядческую общину, хотя и не была сильно верующим человеком. Сами старообрядцы тоже давали деньги на больницы, учебные заведения, приюты, но община никогда не поглощала чьи-то капиталы. Старообрядцы жертвовали солидные суммы, но сами общины никакими финансовыми операциями не занимались. Все накопленные средства шли на благотворительные нужды внутри общины: призрение старых и малых, общежития, приюты.

Связи между членами общины были не такими уж сильными, но, конечно, свой мир они знали. Думаю, когда кому-то из Морозовых требовался хороший делец, он присматривал его среди своих. Но мог взять и не старообрядца. Когда у тебя на фабрике работают 200 человек, ты наберешь их среди единоверцев – это понятно. А когда 20 тыс., то формировать гигантские коллективы на конфессиональных началах просто смешно. Вопрос в том, сколько у тебя английских инженеров, немецких или русских.

Внешние связи

Есть убеждение, что одним из злокозненных и очень последовательных врагов России является Англия и что старообрядцы, в частности беспоповцы, для которых уже наступило царство Антихриста, становятся сторонниками англичан в деле развала российского государства, откачки экономических ресурсов или просто накопления экономической власти нужными людьми. Но это абсолютно нелепая теория.

Основа старообрядческой веры – исконное древнее православие, и его последователи не могли допустить даже мысли о сотрудничестве с католиками. Это полностью исключалось из-за идеологической несовместимости. Старообрядцы ведь потому и откололись, что государственное православие пошло на контакты с греками, а последних упрекали в том, что они заражены папизмом, католичеством. Исходные позиции старообрядцев – сугубо российские, поэтому любые внешнеполитические комбинации были исключены. Правда, они действительно в огромных количествах закупали у Англии хлопок и машины.

Поповцы в XVIII–XIX веках остались без иерархии и нуждались в священниках. Они нашли какого-то заштатного епископа в Боснии, но требовались особые процедуры, чтобы поставить его российским православным митрополитом. Старообрядцы перевезли его в австрийскую часть Польши и признали епископом над поповской общиной Рогожского кладбища. И в этом новом качестве тот начал посвящать в священники. Все это делалось на деньги Солдатенкова и Рахманова – богатейших московских старообрядцев, миллионеров. Но тут Николай I потребовал у императора Франца Иосифа ликвидировать этот новый центр старообрядчества. Митрополита Амвросия арестовали и выслали. Но он успел поставить епископов по России, и иерархия была восстановлена.

Постепенно происходила легализация старообрядцев, и они признали существующую реальность в России. Хоть и заняли круговую оборону и настаивали на двуперстном крестном знамении, но уже не выдвигали никаких обличительных манифестов. Государство де-факто допускало их деятельность, и они тоже изменили свое отношение к нему. Власти произвели серьезную реорганизацию: патриаршество убрали, Церковь сделали частью государственного аппарата.

Какое будущее ожидает старообрядцев? В каком-то виде это общественное движение сохранится. У них есть преимущество перед официальной Церковью и нет амбиций – они не претендуют на роль властителей духовной жизни русского народа. У старообрядцев свой мир, им нужно только, чтобы их не преследовали. У нас ведь много различных социальных групп. И старообрядцы – одна из них.