Сегодня утром мне пришлось спросить пару директоров, отчего они такие неопрятные, – делится проблемами председатель совета директоров SG Hambros Private Bank Уорик Ньюбери, чей опыт работы в Сити насчитывает без малого 50 лет. – Похоже, это неделя свободной одежды». Карьера Ньюбери начиналась в 1964 году в Coutts, и тогда, по его словам, «свободные» недели не предусматривались (о них даже и не слышали): «Мы носили жесткие белые воротники (отдельно от рубашки), латунные запонки и, конечно, сюртук, жилетку и черные туфли. Тех, кто приходил в коричневых, отправляли домой».

Собеседник описывает мир, который теперь можно увидеть только в кино: пространство, «как в кафедральном соборе», кругом ряды высоких столов и непрерывный стук печатающих машинок. «Атмосфера очень официальная, – вспоминает он. – Обращаются по фамилии. Председатель сидит в глубине, а мы, клерки, у него в ногах». Уорик вспоминает, как однажды его вызвали в совет директоров и поздравили с привлечением четырех новых клиентов: «Хочу тебя поздравить, Ньюбери, – сказал председатель. – Ты сделал чудесную вещь. Ты привлек The Beatles».

В 1997 году Уорик перешел из Coutts в Hambros, а год спустя его нового работодателя купил Société Générale. То, чему он научился на Стрэнде под началом сэра Дэвида Мани-Куттса, сослужило ему хорошую службу в новом банке. «Он поведал мне обо всех принципах: о первичности отношений, о важности прямоты и честного, открытого диалога», – отмечает собеседник. На «войне» 2007–2013 годов эти принципы дали результат: «никакой рискованной, “инвестбанковской” деятельностью» банк не занимался. «Нас всегда считали тихой гаванью, – рассуждает Ньюбери. – Почти как Hoare».

Hoare, несомненно, обладает эстетикой старинной тихой гавани. Пока предки Генри Хоара взирают на нас со своих пышных масляных портретов, сам Генри приоткрывает завесу над банком, в который он пришел в 1953 году, во время второго срока Черчилля. Хоар говорит о важности умения считать в уме при ведении бухгалтерских книг, где неправильно поставленная запятая может перечеркнуть недельную работу.

На фоне современных компьютеров это кажется другой вселенной, однако удивительно перекликается с потерями миллиардов из-за «толстых пальцев», неправильного заполнения электронных таблиц или даже ложного твита, как, например, того, где сообщалось о взрыве в Белом доме и который в минувшем году обвалил рынки на 136,5 млрд долларов.

Встарь было проще с регуляторами, утверждает Генри: «Нас регулировал Банк Англии, и раз в год оттуда приходил важный человек: пообедать. Он говорил с нами, выпивал пару бокалов портвейна, а потом возвращался в Банк Анг­лии. По-моему, это разумнее, чем смотреть на все эти миллионы цифр, которые мы после себя сейчас оставляем. Ведь он мог видеть, чего мы стоим. Глупость сказать очень легко». Собеседник насмешливо улыбается: «Но неплохие скандалы были».

Открытые двери

Провожая меня, он показывает стол, за которым будет обедать с Хоарами двух последующих поколений. Не похоже, чтобы за 300 лет этот стол сильно изменился. Должно быть, за ним потягивали портвейн многие управляющие Банка Англии.

Впрочем, на воспоминания у Хоара не так много времени. Ему повезло начинать в банке, когда тот был «очень закрытым», признается он, но не думает, что, открывшись, мир управления частным капиталом много потерял: «Стало удобнее, интереснее и возможностей для всех гораздо больше».

Согласен с этим бывший лорд-мэр лондонского Сити сэр Роджер Гиффорд, ныне глава лондонского офиса SEB, ведущего корпоративного банка Скандинавии. В Сити он работает с 1978 года. «Чего больше нет, так это той эксклюзивности, когда зеленый свет давали только людям с определенным бэкграундом, – размышляет Роджер, беседуя со мной за чаем у себя в кабинете, недалеко от собора Святого Павла. – Один из примеров – Кэнэри-Уорф. Ничего нет в мире разношерстнее, чем тамошние офисы».

Парадная сторона дела, как и Хоару, ему хорошо знакома, однако о языке «кивков и подмигиваний», на котором некоторые банки имели удовольствие общаться с регуляторами, он высказывается с меньшим энтузиазмом: «Не уверен, что это были такие уж хорошие дни. Многое получалось нехорошо и неправильно: проблемы с прозрачностью, инсайдерская торговля до 1980-х. У банков имелись скрытые резервы, о которых не нужно было докладывать». Систему очистили технологии, считает Роджер. По его мнению, они позволили нарастить объемы ликвидности, повысить транспарентность и глобализировать финансы.

Но, как и с бухгалтерскими книгами Hoare, смот­реть нужно на обе стороны: календарь Outlook покончил с «ликвидностью», которой обычно наслаждались за долгими бизнес-ланчами. «Все эти пабы, мимо которых вы проходите вечером, они забиты, – продолжает Гиффорд. – Похоже, там делают ту работу, что мы раньше делали днем. Как будто людям не разрешают работать хоть сколько-нибудь профессиональнее… Мне кажется, бизнесу было бы куда лучше, если бы мы могли вывести какие-то дела с e-mail».

Отвечая на вопрос о будущем Сити, Роджер без зазрения совести облачается в свою старую мэрскую перьевую шляпу: «Для него все звезды сходятся. Наверное, как никогда хорош wealth management: 5,5 трлн фунтов под управлением. Это результат того, что Лондон считают тихой гаванью. В прошлом году мы (Сити. – Прим. ред.) объявили о новом британском рекорде в сфере профессиональных финансовых услуг: 71 млрд фунтов дохода». Спрашиваю об актуальности горностая и золотых цепей, на что собеседник улыбается и повторяет: «71 млрд фунтов».

Глобальный центр

Сити открыт для мира последнюю тысячу лет, но открытость эта изменилась. Сегодня она гораздо выше, чем когда начинали Ньюбери, Хоар и Гиффорд. И в этом, подчеркивает последний, истинная причина 71-миллиардного успеха: «Успеха не только банкиров, но и страховщиков, юристов, бухгалтеров и всех остальных разномастных специалистов».

Абсолютно того же мнения председатель совета директоров Gieves & Hawkes Марк Хендерсон, который 30 с лишним лет проработал на Сэвил-Роу и в его окрестностях. Самым большим новшеством он называет «глубокую, глубокую, глубокую интернационализацию». Несмотря на нашествие smart casual, неизменным для мужчин с Мэйфэйра и молодых людей из Сити остается костюм. «Во время бума доткомов все предсказывали конец костюма, – произносит Хендерсон. – Но он так и не наступил, а все просто потому, что это очень практичная и элегантная одежда. По сути, это мужская сумочка. Костюмы никуда не денутся. Единственное, что сильно изменилось, это то, как их носят».

От первой своей работы в Лондоне Марк, по собственному признанию, отказался из-за того, что работодателя интересовало лишь название его школы. Что же касается моды «старой школы», то за смертью ортодоксального галстука может последовать смерть галстука как такового, допускает он: «Если бы меня спросили, что поменяется за 100 лет, то я бы ответил, что костюмы будут еще носить, а вот галстуки, возможно, и нет». Уорику Ньюбери это бы не понравилось. Даже если он не скучает по запонкам.