Лондонский Сити хорошо знаком с «Богатством народов» и теорией о «невидимой руке рынка». Но другая крупная работа Адама Смита – «Теория нравственных чувств», которую можно было бы назвать теорией о «невидимом сердце рынка», – здесь не столь известна. Об этих теориях я и хотел бы поговорить.

Вильям Шоукросс, председатель комиссии по благотворительности, в своем ноябрьском выступлении обрисовал картину следующим образом: финансирование филантропии затруднено, малый масштаб сковывает поставщиков социальных услуг, общественные проблемы растут и сохраняются поколениями, а на власти давят, потому что социальное обеспечение, которое они предоставляют, никак не соответствует предполагаемой потребности. Он заметил, что филант­ропия явно нуждается в революции, и указал на инвестиции воздействия (имеющие социальный, экологический и иной эффект) и целевую группу, которую сформировала «Большая восьмерка», чтобы стимулировать их на мировой арене, как на возможные драйверы этой революции.

Предпринимательская революция

В одной революции мне уже посчастливилось принять участие. Я говорю о той, что привела в действие предпринимательство (в отличие от классического промышленного производства), которая длится последние сорок лет, – и не только в сфере высоких технологий. В 1972 году, когда я учредил структуру, которая впоследствии вошла в Apax Partners, мало кто знал, кто такие предприниматели, и еще меньше людей верили, что им удастся сильно изменить нашу повседневную жизнь.

Сорок лет спустя мы можем объявить, что предприниматели перевернули нашу жизнь. Электронные микросхемы, персональные компьютеры, мобильные телефоны и интернет с его поисковыми системами и возможностью мгновенно получать информацию и связываться с людьми сделали нашу жизнь абсолютно другой. Они произвели революцию, по важности сравнимую с той, что кардинально трансформировала обмен знаниями благодаря изобретению алфавита и книгопечатания. Ведомые предпринимателями компании стали лидерами отраслей, сместив едва ли не вековых гегемонов. Стартап Стива Джобса за пару десятилетий затмил IBM и стал крупнейшей в мире компанией по рыночной капитализации. Вместе с Apple в топ-30 по капитализации попали и другие бывшие стартапы: Microsoft, Amazon, Google и Oracle.

Риск и инновации питали технологическую предпринимательскую революцию. Она изменила представления властей о том, за счет чего должна расти экономика. За 25 лет традиционная промышленность США потеряла 50 млн рабочих мест, а новые компании создали их 60 млн. Сказалась эта революция и на портфельной стратегии институциональных инвесторов, которые перестали вкладывать лишь в самые ликвидные инструменты – государственные облигации и акции крупных компаний – и обратили внимание на низколиквидные десятилетние венчурные фонды и высокорисковые акции многообеща­ющих молодых компаний, которые еще не вышли в плюс. Работать в перспективных молодых компаниях стало престижнее, и амбициозные стартапы набирали людей активнее, чем признанные лидеры. Почему все так сильно изменилось? Потому что высокорисковые и высокодоходные инвестиции перестали быть проблемой. Помогло изобретение абсолютно новых инвестиционных форм: венчурного капитала и private equity. Венчурный капитал был ответом на потребности новых амбициозных компаний, которые серьезно рисковали, занимаясь инновациями. Сами инновации превратили прорывную деятельность в бизнес. Мышление ломалось, пока молодые предприниматели культивировали «искусство невозможного». Драйверами перемен были созидательное разрушение институционализированных компаний и привычного образа мыслей, необходимость создания рабочих мест и дальновидные инвесторы, которые финансировали рисковых предпринимателей с помощью венчурного капитала и через рынки акций.

Есть мнение, что сегодня мы на заре другой революции – социальной. За волной коммерческого предпринимательства следует подъем социального, которое стремится изменить жизнь к лучшему и нести в себе какой-то смысл. Десятки лет мы говорим о равенстве возможностей как о фундаменте справедливого и процветающего общества. Сегодня ради него мы должны ответить на социальные вызовы. Ведь сколько равенство возможностей значит для ребенка, который рождается в семье безработных алкоголиков или наркоманов! Для заключенного, выходящего на волю, не имея денег, чтобы дожить до первого пособия, и которому негде спать. Для приемных детей, новым семьям которых толком не помогают справиться с комплексом трудностей, вызванных усыновлением. Для бездомных, чьи проблемы требуют параллельного решения.

Мы все еще очень далеки от решения даже самых насущных социальных вопросов. Из поколения в поколение они остаются нерешенными. Словами Филипа Ларкина, «вбирает сын болезнь отца». Почему так происходит?

Классическая филантропия и социальный сектор

Последние несколько веков филантропы прилагают максимум усилий, чтобы жизнь нужда­ющихся стала лучше. В Викторианскую эпоху их благотворительная деятельность становилась все более организованной. Учреждались внушительные благотворительные фонды, и в начале XX века для них ввели налоговые льготы. Но к середине 1930-х годов власти стали понимать, что в одиночку филантропы не справятся, и сами решили заботиться о людях с небольшим достатком. К середине 1940-х в ряде стран, включая Великобританию, приступили к строительству государств всеобщего благоденствия. Сегодня такие государства, созданные для XX века, перед лицом социальных вызовов века нового опускают руки. Они понимают, что не готовы находить инновационные решения социальных проблем. Планируемые социальные расходы явно не соответствуют предполагаемой потребности населения, и этот зияющий разрыв – огромная угроза для стран и современного общественного уклада. Рост социальных проблем отражается на наших ценностях, нашей сплоченности и наших жизнях. Если ни классическая филантропия, ни власть с социальными проблемами разобраться не могут, то как же нам их решать?

Когда в 2000 году мы в целевой группе по социальному инвестированию задумались над этим вопросом, я начал понимать, что наша капиталистическая система хотя и справляется превосходно со многими экономическими и финансовыми трудностями (как, например, в кризис), но социальные трудности преодолевает с меньшей легкостью. И это в то время, когда между частным и государственным секторами есть сектор социальный, который весьма снисходительно называют третьим. Его часто игнорируют, хотя в одной только Великобритании он включает в себя 160 тыс. благотворительных организаций, в том числе часть социальных предприятий общей численностью 60 тыс. Многие предприятия обслуживают малообеспеченных. 800 тыс. желающих помочь другим заняты в этом секторе. Поддерживают их благотворительные трасты и фонды, на чьих балансах около 100 млрд фунтов. И что же общего мы видим у благотворительных организаций, оказывающих социальные услуги? Что объединяет эти позвонки социального сектора? Они малы, и у них нет денег. По оценкам целевой группы по социальному инвестированию, у трех из четырех подобных структур нет средств, чтобы смотреть вперед дальше, чем на три месяца. О проблемах с масштабом и ресурсами говорят и последние данные из США. В распоряжении американских благотворительных фондов – 750 млрд долларов, 9 млн человек трудятся в некоммерческих организациях, однако привлечь финансирование, которое бы обеспечило необходимый масштаб, удалось очень немногим. Планку в 50 млн долларов выручки за 25 лет в Соединенных Штатах взяли 50 тыс. коммерческих предприятий. А некоммерческих? Всего 144.

Поиск решений в рамках целевой группы по социальным инвестициям, в рамках комиссии по невостребованным активам и теперь в рамках целевой группы G8 по социально эффективным инвестициям и воплощение этих решений с коллегами из Bridges Ventures, Social Finance и Big Society Capital помогли мне осознать, почему мы находимся в такой ситуации. Главная причина в том, что филантропия издавна фокусируется на пожертвованиях как таковых, а не на достижении социальных результатов. Классический филантроп два-три года дает деньги благотворительной организации, а потом, дабы не хватить лишнего, советует ей искать другие источники и, конечно, не изводить ни пенни на накладные расходы. Если же бизнес-план без единого слова о накладных расходах принесли бы мне в Apax, я бы указал этим людям на дверь. Непросчитываемость финансирования вместе с нехваткой инвестиционного капитала мешают достичь потолка эффективности и масштаба практически всем благотворительным организациям.

Изобретение инвестиций воздействия

Осознав предпосылки, я стал смотреть на задачу с разных сторон. Как сделать для социальных предпринимателей и организаций то же, что мы с успехом делаем для коммерсантов? Как связать их с рынками капитала? Как стянуть самые могучие силы капитализма – предпринимательство, инновации и капитал, – чтобы социальные вопросы решались эффективнее? Каким образом финансировать тех, кто способен находить и воплощать инновационные решения в жизнь, чтобы придать им масштаб, соразмерный группе населения и уровню социальных проблем, с которыми они работают? Как помочь им добиться видимых результатов в решении социальных проблем, разрушающих столько жизней?

Еще в 2000-м целевая группа по социальному инвестированию понимала, что без инноваций не обойтись. Если венчурный капитал стал новаторским ответом на инвестиционные нужды сильно рискующих инновационных компаний, то сейчас нужен новаторский ответ, который помог бы вывести на рынки капитала сильно риску­ющие инновационные социальные организации. В поисках этого ответа мы с друзьями основали в 2007 году Social Finance, собрав под ее крылом финансовых и социальных экспертов. Спустя три года мы выпустили первую социально эффективную облигацию (СЭО – Social Impact Bond, SIB), и министерство юстиции обязалось платить по ней с учетом динамики рецидивной преступности среди бывших заключенных Питербороской тюрьмы.

Это был настоящий прорыв мысли. Наверное, впервые стало возможным точно измерять социальные результаты благотворительных организаций. К этим результатам через облигацию привязали финансовую доходность инвесторов, которые хотели бы помочь бывшим заключенным. Номинал и проценты обязались выплачивать минюст и Большой лотерейный фонд. Ожидалось, что министерство сэкономит значительно больше, чем выплатит. Если нижняя планка результатов не преодолевается, инвесторы теряют деньги, делая тем самым благотворительный взнос. Если же эта заранее установленная планка будет взята, доходность инвесторов увеличится с 2% вплоть до 13%, в зависимости от того, насколько снизилась преступность.

После питербороской было выпущено более 20 СЭО: 13 в Великобритании, пять в США, две в Австралии и одна в Нидерландах. Вслед за рецидивной преступностью в число целевых вошли такие категории, как бездомность, молодежь под угрозой безработицы, усыновление, проблемные семьи, дошкольное образование и астма у малообеспеченных. Последнюю на данный момент облигацию 30 декабря анонсировала Social Finance US. Пока она самая большая: ее стоимость 13,5 млн долларов. Эта бумага также направлена на содействие бывшим заключенным – теперь в штате Нью-Йорк. Разместил ее Bank of America Merrill Lynch, а фонд Рокфеллера взял обязательство компенсировать инвесторам потерю до 10% вложенного капитала. В две американские СЭО инвестировал Goldman Sachs. Готовится еще ряд облигаций, охватывающих широкий спектр новых для нашей сферы социальных вопросов. В Израиле, например, это ранняя диагностика и лечение преддиабета второго типа. Диабет затрагивает 10% мирового населения, в первую очередь бедного, и на его счет приходится 12% всех затрат на здравоохранение. Итальянское же реабилитационное сообщество San Patrignano изучает возможность применения «противонаркотической» СЭО. San Patrignano – благотворительная организация и работает по собственной, весьма эффективной методике.

Ведущую роль в продвижении на мировой арене инвестиций воздействия играют британский премьер и британское правительство. Несколько облигаций поставило себе на службу министерство труда и пенсий во главе с Ианом Дунканом Смитом. Использование СЭО поддерживают министерства юстиции и международного развития под руководством Криса Грейлинга и Жюстин Грининг. Мэр Лондона Борис Джонсон применяет подобную облигацию для борьбы с бездомностью, а совет графства Эссекс – для содействия подросткам, которые рискуют оказаться в муниципальной системе попечения. Помочь детям, уже попавшим в такую систему, может другая СЭО. Вариант с ее использованием рассматривает городской совет Манчестера.

Для сегодняшних благотворительных организаций эти бумаги – пока единственный финансовый инструмент с привязкой к социальным улучшениям. Вдобавок к ним должен появиться круг решений, предусматривающих плату за результат. Например, экологически эффективные облигации и стимулирующие развитие облигации. Из других перспективных опций – квази-equity, необеспеченные долговые инструменты и долговые инструменты старшей очереди. Встав на балансы некоммерческих организаций рядом с грантами, они должны привести их в надлежащий вид. Инвесторы все активнее ищут разнообразные механизмы, которые вместе с финансовой доходностью давали бы социальные результаты. Это и благотворительные фонды, готовые к низкой доходности, и частные инвесторы, которым нужна доходность несколько выше, и пенсионные фонды, которые рассчитывают на доходность на уровне рынка. Всех этих инвесторов объединяет желание помочь людям. Именно они финансируют революцию в филантропии.

Инвестиции воздействия, чья идея воплощена в СЭО, – это ответ на финансовые потребности социальных предпринимателей и организаций, ориентированных на рост и инновации. Для них это то же, что венчурный капитал для молодых быстрорастущих компаний. Как и венчурный капитал с private equity, инвестиции воздействия финансируют революцию и параллельно обретают заметное место в портфелях, пока в основном «альтернативных». Встречаются такие классы, как «инвестиции воздействия – private equity», «инвестиции воздействия – недвижимость» и «инвестиции воздействия – абсолютная доходность». Однако и среди инструментов с фиксированной доходностью они не теряются, равно как и среди акций публичных компаний.

Предпринимательство воздействия

Сделать жизнь лучше – прямое назначение инвестиций воздействия. Они могут затрагивать общество, экологию или развитие. В числе их целей – некоммерческие организации и предприятия, работающие по схеме «прибыль плюс польза». Отличительные принципы инвестиций воздействия – четкая и безотложная постановка задач и непрерывная оценка степени их выполнения. Выбор модели – коммерческой или некоммерческой – остается за социальным предпринимателем, который должен учитывать, какого воздействия хотят инвесторы. Успех могут принести обе, и к тому же они дополняют друг друга. Предлагаю разобрать эти модели в сравнении.

Опыт говорит о том, что некоммерческая модель актуальнее, когда «заказчики» – социальные инвесторы или целевая группа – настороженно относятся к обогащению и когда для достижения результата важна поддержка общества. Когда же динамика во многом определяется рыночными силами, предпочтительнее, скорее всего, будет схема «прибыль плюс польза». Коммерческая модель менее рискованна, поскольку у ее адептов есть доступ к финансовым рынкам. К их услугам венчурные и private-equity-фонды, рынки акций и бизнес-ангелы. В этой модели популярные механизмы сочетаются с оценкой социальных или экологических результатов. Инвестируя в том числе в коммерческие социальные предприятия, такие фирмы, как Bridges Ventures, Big Issue Invest, Nesta и LGT-Berenberg, помогают решать социальные проблемы. Некоторые (как Bridges) вкладывают также в недвижимость, расположенную в относительно бедных районах или предназначенную для уязвимых групп населения (например, для пожилых). Однако все это не вызывает у них таких трудностей, как финансирование некоммерческих организаций, поэтому я остановлюсь на этом подробнее. Но сначала позвольте сказать несколько слов о проблеме компаний, работающих по схеме «прибыль плюс польза».

Не считая общей проблемы с оценкой социальных результатов, росту коммерческих инвестиций воздействия больше всего мешает риск отклонения от социального курса в погоне за прибылью. В США, чтобы предоставить возможность коммерческим структурам преследовать социальные цели, вместо максимизации прибыли учредили новую форму собственности: полезные корпорации (Benefit Corporations). С 2010 года их создание в законодательном порядке разрешили 20 штатов, включая Делавэр, и еще 12 активно рассматривают такую возможность.

Но полезные корпорации – лишь первый шаг. Нужно закрепить миссии компаний, работающих по схеме «прибыль плюс польза», так, чтобы они сохранялись и после продажи бизнеса (в случае с полезными корпорациями это не гарантировано). Целевая группа «Большой восьмерки» изучает эту проблему. Закрепив миссии, мы сможем поднять интерес социальных венчурных фондов и ассоциаций бизнес-ангелов к инвестициям в компании, работающие по схеме «прибыль плюс польза» в конкретных местах, по конкретным направлениям или используя конкретные технологии.

Стоит помнить, что не каждая инвестиция, которая на что-либо воздействует, может называться инвестицией воздействия. Многие компании производят положительный эффект своей обычной деятельностью – например, создавая рабочие места в небогатых регионах. Другие стараются очистить цепочку поставок от таких нежелательных социальных факторов, как детский труд и скверные условия труда. Это примеры инвестиций, которые на что-либо воздействуют (попутно).

Инвестиции же воздействия подразумевают, что социальная цель встроена в саму бизнес-модель, а наряду с финансовыми результатами непрерывно измеряется и социальный эффект. Скажем, в случае сети тренажерных залов The Gym, работающей в небогатых районах и около трети клиентов которой раньше не могли позволить себе заниматься, или гостиницы Hoxton, специально открытой в небогатом районе Лондона. Это примеры инвестиций воздействия.

Если новое поколение хочет не просто заработать, а сделать что-то хорошее, то схема «прибыль плюс польза» должна его вдохновить. Но пора­зительно, насколько многих молодых людей привлекает модель некоммерческая. Им нравится культура некоммерческих организаций, их роль в помощи окружающим и вдохновение, которое приходит в борьбе за высокие идеалы. Помочь некоммерческим организациям трансформировать свой преобразовательный потенциал – великая задача инвестиций воздействия.

Как ее выполнить? Развивая инновации и наращивая масштаб и эффективность. А для этого необходимо выйти на поставщиков капитала, которые хотели бы социальных улучшений и были бы готовы принять на себя риски, сопутствующие росту и инновациям. Нужно помочь некоммерческим организациям выстроить надежную базу активов и пассивов, где на основу из грантов легли бы слои социального капитала: квази-equity, СЭО, социальные облигации, долги, ликвидные и не очень финансовые инструменты. Чтобы получить доступ к этому капиталу, им нужно будет усовершенствовать оценку социальных результатов. Тогда к ним можно будет привязать денежные потоки, исходящие от «спонсоров воздействия»: властей, благотворительных фондов и корпораций. Плата за результаты станет источником средств для расчетов с благотворительными инвесторами и обеспечит им приемлемую доходность. Предприятию же останутся средства для финансирования роста и инноваций.

Иными должны стать проработка и подача инвестиций воздействия. Инвестиционные предложения теперь строятся иначе и наравне с финансовыми перспективами отражают перспективы социальные. Допустим, некий инвестиционный комитет изучает СЭО на 10 млн фунтов со ставкой 2–13% годовых, привязанной к социальным результатам. Предположим, что самая вероятная чистая доходность – 7% годовых, тогда как степень риска требует 11%. Раньше комитет, скорее всего, отклонил бы такое предложение. Сегодня он оценит социальную ценность. При семилетнем сроке погашения недостающие 4% годовых в сумме равны 4,7 млн фунтов. Если цель облигации – дать работу и нормальную жизнь 4,7 тыс. бывших узников, то это значит, что на каждого освобожденного приходится по 1 тыс. фунтов. Если благотворительные фонды с опытом помощи таким людям согласятся пожертвовать на реабилитацию по 1 тыс. фунтов из расчета на человека, социальная доходность составит 4%. Если же они будут готовы выделить по 3 тыс., значит, эта доходность будет втрое выше: 12%. Инвестиции с финансовой доходностью в 7% и социальной в 12% выглядят очень привлекательно.

Недалек тот день, когда у каждого государства будут средства для эффективной социальной интервенции в любой плоскости, что позволит сэкономить и, самое главное, принести пользу обществу. Какие-то интервенции неизбежно будут более экономичными. Какие-то результаты «заказчики» будут ценить выше. Одни социальные предприниматели отметятся решением сложнейших социальных проблем, другие, чтобы охватить больше людей, предпочтут взяться за менее сложные. Но и предприниматели, и благотворительные инвесторы сместят фокус с пожертвований на достижение социального результата. Делая счастливее других, они будут делать счастливее себя.

Однако не все, что ценно, можно измерить, и инвестиции воздействия, конечно, не везде применимы. Когда мы начали готовить питербороскую облигацию, некоторым из нас казалось, что такой подход сработает лишь с рецидивной преступностью. Сегодня же СЭО решают семь социальных проблем, и в разных странах проектируются новые облигации, которые должны этот спектр расширить. Наряду с наркоманией и преддиабетом второго типа к нему должны добавиться учеба в вузах, малярия, сонная болезнь и женская безработица в развивающихся странах. Очевидно, что измерению подлежит больше социальных результатов, чем мы себе представляли.

Революция воздействия: предложение инвестиций воздействия

Инвестиции воздействия уже меняют мышление благотворителей. Некоторые фонды теперь стремятся точно оценивать эффект от выдачи грантов, и если не количественными методами, то качественными. Для других инвестиции воздействия приобретают вид дополнения к благотворительным грантам, что более эффективно для достижения желаемых социальных результатов. Некоторые, как, например, фонды Рокфеллера, Блумберга и Притцкеров, используют свои ресурсы для привлечения инвесторов, выражая готовность принять на себя часть их потерь. Но главное, что некоторые благотворительные фонды начинают ощущать себя естественной движущей силой инвестиций воздействия, особенно тех, что сопряжены с высочайшим финансовым риском и могут принести величайшую социальную доходность. Им кажется естественным выполнять социальные задачи, инвестируя средства прямо с собственных балансов. Своими руководствами по разномотивированному инвестированию британская Комиссия по благотворительности стала обращать на эту возможность внимание организаций, позволив дальновидным доверительным управляющим решать, как вложение подотчетных ресурсов может помочь в достижении социальных целей.

Поэтому можно сказать, что индустрия благотворительности приступила к самообновлению. Насколько вероятно, что это самообновление перей­дет в революцию?

Ключ к ответу на этот вопрос – интерес инвесторов к решению социальных проблем. Один из признаков тенденции – рост социально ответственных инвестиций. Общая, основанная на ценностях модель, каковой изначально были социально ответственные инвестиции, быстро привлекла около 10 трлн долларов. Для этого ей понадобилась пара десятилетий. Главными принципами модели стали: отказ от инвестиций в публичные компании таких секторов, как табачная и оборонная промышленность; ограничение вложений в компании, добывающие, перерабатывающие и продающие ископаемое топливо; активное инвестирование в экологически и социально сознательные компании. Какого размаха могут достичь инвестиции воздействия в сравнении с социально ответственными?

Частично это зависит от финансовых инноваций. Если в сфере инвестиций воздействия появятся ликвидные механизмы, может открыться очень широкий рынок. Большой потенциал есть у фонда высоколиквидных облигаций, который при поддержке Big Society Capital недавно запустили Threadneedle и Big Issue. Кроме того, могут быть сформированы большие, диверсифицированные, торгуемые пулы СЭО. Еще одна многообещающая перспектива – рост социальных венчурных фондов. Из всего этого следует, что инвестиции воздействия очень даже могут вырасти до размеров более значительных, чем социально ответственные инвестиции. В пользу этого говорит причастность к ним ряда дальновидных структур. В Великобритании это траст им. Бэрроу Кэдбери, Большой лотерейный фонд, фонд им. Эсмей Фэрберн, Ланкеллинско-чейзовский фонд и фонд «Панахпур», в США – фонд Арнольдов, фонд Блумберга, Omidyar Network, фонд Рокфеллера и фонд Сколла, в Германии – фонд Bertelsmann. Вовлечены в процесс и ведущие финансовые организации, в частности J.P.Morgan, Deutsche Bank, Goldman Sachs, Bank of America Merrill Lynch, Morgan Stanley, AXA, HSBC и UBS. Это также подтверждает перспективность инвес­тиций воздействия.

Если с учетом комиссий они смогут приносить по 7–10% годовых, слабо коррелируя при этом с рынками акций, то их доля в портфелях HNWI и благотворительных фондов за десять-двадцать лет должна вырасти до 3–5%. И такая доходность кажется мне вполне достижимой. Благодаря частичной компенсации потерь на рынок СЭО приходит все больше пенсионных фондов, страховых компаний и частных инвес­торов. В Великобритании пять муниципальных пенсионных фондов сформировали пул инвес­тиций воздействия на 250 млн фунтов. Поэтому я делаю вывод, что такие инвестиции могут привлечь огромные средства.
Чтобы этому потоку было легче развернуться, регуляторам вроде британской Комиссии по благотворительности нужно активнее сигнализировать доверительным управляющим фондов, что инвестиции воздействия помогут им в выполнении социальных задач. В 1978-м в США изменилось пенсионное законодательство, и управляющие корпоративных пенсионных фондов получили возможность осторожно инвестировать в венчурные фонды. Спустя пять лет поток капитала вырос в 20 раз. Если Комиссия по благотворительности будет и дальше посылать позитивные сигналы, дальновидные доверительные управляющие смогут инвестировать увереннее. В благотворительной среде пока нет большого аппетита к высокой доходности, поэтому, чтобы стимулировать пенсионные фонды, нужно, судя по всему, продолжать компенсировать потери, причем делать это следует не только благотворительным фондам, но и корпорациям, которые готовы решать актуальные для себя социальные проблемы филантропическими методами.

Если в крупных инвесторах скрыт большой аппетит к таким инвестициям, то какова роль частных инвесторов?

Министр финансов весьма кстати объявил, что в бюджете на следующий год будут предусмот­рены новые налоговые льготы. Если Европейская комиссия их одобрит, то направляемые в некоммерческие организации инвестиции воздействия подпадут под льготы не менее обширные, чем малый и средний бизнес. Доступны они будут через государственную схему инвестиций в предприятия и, надеюсь, через трасты венчурного капитала.

Естественная роль частных инвесторов – финансировать организации локального масштаба, и новые льготы должны привести деньги на местные рынки. Соединить инвесторов
с проектами локального масштаба способны крауд­фандинг и платформы вроде «Большого пожертвования». Другой потенциально серьезный драйвер – инвестирование с индивидуальных сберегательных счетов в фондах, активно работающих с высоколиквидными облигациями воздействия, аналогичными тем, с которыми работает новый фонд Threadneedle. Это вложения с пониженным риском. Итак, мы движемся к тому, чтобы вложить представление об инвестициях воздействия в общест­венное сознание, а вместе с ним и в институциональное.

Какова роль корпораций? Помня об отличии инвестиций воздействия от инвестиций, которые воздействуют на что-либо попутно, можно сделать вывод, что большинство корпораций не имеют никакого отношения к первым, хотя многие хотели бы. Инвестиции воздействия периодически заинтересовывали некоторые корпорации, в частности Group Danone и Unilever. Я прогнозирую, что корпорации постепенно освоятся в роли «спонсоров воздействия» и будут уверенно наставлять благотворительные организации, которые решают актуальные для них проблемы. Финансировать достижение результатов может захотеть, скажем, фармацевтическая компания, продающая товары для диабетиков. Вместе с властями и медицинскими страховщиками они могут выпустить СЭО с целью снизить заболеваемость диабетом второго типа. Ряд больших корпораций вроде Whole Foods, Saga и Tesla встроили решение экологических и социальных проблем в свои бизнес-модели. Это прообразы будущих, масштабируемых вариантов схемы «прибыль плюс польза».

Революция воздействия: спрос на инвестиции воздействия

В первую очередь я рассказал о потоке инвестиций воздействия, потому что в случае с венчурным капиталом наблюдал, как предложение рождает спрос. Но какого спроса на инвестиции воздействия ждать от социальных организаций?

Инвестиции воздействия подтолкнут социальные организации и социальных предпринимателей к смене мышления. Они позволят им брать на себя риски, поскольку это вложения в рост и инновации. Капитал будет становиться доступнее, и у социальных предпринимателей появится больше стимулов выходить на рынок и привлекать квалифицированных управленцев. Однако мышление не изменится в одночасье: чтобы набрать хорошие темпы, процессу понадобится десять-двадцать лет. Ведь ролевым моделям, которые и движут предпринимателями, нужно время, чтобы сформироваться. Но процесс уже запущен, и смены не миновать.

Многие поставщики социальных услуг еще не осознали возможности привлекать инвестиции воздействия в качестве дополнения к пожертвованиям. Поэтому для формирования рынка столь важен Big Society Capital. Он уже вывел Великобританию в лидеры по развитости рыночной структуры и числу игроков. На британском рынке социально эффективных инвестиций действует около двадцати крупных посредников, включая Big Issue Invest, Bridges Ventures, Charity Bank, ClearlySo, Impetus-PEF, LGT-Berenberg, Nesta, Social Finance, Social Investment Business и UnLtd. Практически все из них заручились поддержкой Big Society Capital. Банк выстраивает потоки капитала и направляет их в социальные организации, поддерживая тем самым предложение СЭО, обеспеченного и необеспеченного долга и других финансовых активов. В начале 2013-го управляющие инвестициями воздействия располагали 25 млн фунтов. Сегодня они располагают более чем 150 млн. По мере того как распространяются инновации, а социальные организации расширяют поставки своих услуг, потребность в капитале растет. Но это процесс не молниеносный. Если дела пойдут так же, как некогда в венчурной индустрии, то инвестиции воздействия прочно встанут на ноги лет через десять. А пока социальные предприниматели будут выбирать между сфокусированностью и масштабом, искать людей с навыками, которые необходимы для успешного воплощения инновационных идей, и учиться составлять социальные бизнес-планы.

Социальным предпринимателям и организациям нужно будет несколько перестроиться. Самое главное, им потребуется измерять социальные результаты и отражать в отчетах их изменения аналогично тому, как измеряют и отражают результаты финансовые. Основа инвестиций воздействия – понятная аудированная статистика, которая подается в привычном виде. Социальные предприниматели легко с этим освоятся, а вот крупным организациям, возможно, будет проще начать с какой-то одной области, где со статистикой все более-менее очевидно.

Роль властей

А что же власти? Если говорить конкретно о британских, то как они сейчас взаимодействуют с социальными организациями и какой выгоды могут ждать от инвестиций воздействия? Какую роль им нужно играть? В 2012 году на социальные услуги потрачено 250 млрд фунтов, из которых 61 млрд предоставили власти (13 – коммерческим поставщикам и 48 – некоммерческим). За последние девять лет некоммерческий показатель утроился. Расходы властей на самостоятельное оказание социальных услуг составили 200 млрд. Из этого около половины можно было выделить на проекты в сфере инвестиций воздействия. Сложив две цифры, мы получим почти 150 млрд фунтов, которые могли бы пойти на такие проекты.
Какая выгода от инвестиций воздействия влас­тям? Во-первых, инновации. Во-вторых, инвестиции для их финансирования, по которым власти расплачиваются только при положительном результате. В-третьих, профилактика. Все страны мира концентрируются на самых острых последствиях социальных проблем. Денег на профилактику у них мало. СЭО же обычно направлены как раз на профилактику: рецидивизма, прекращения учебы в вузах, бездомности и т.д. Они задают стандарты эффективности и стоимости социальных интервенций.

Некоторые опасаются, что, поддерживая инвес­тиции воздействия, власть просто снимает
с себя ответственность за социальные проб­лемы. Это не так. Поддерживая инвестиции воздействия, власть стимулирует инновации, финансирует успешные интервенции и добивается положительного результата меньшей ценой. О приватизации речи тоже нет. Благотворительные инвесторы предоставляют средства некоммерческим организациям, чтобы те помогали властям и получали плату за результат. Если власти могут «купить» успех, сэкономить более половины сбережений за счет финансируемых кем-то еще инновационных интервенций, улучшить социальную статистику и поднять уровень жизни граждан, то это хорошая схема. Власти увеличивают социальный капитал всего государства, повышают производительность и конкурентоспособность нашего труда и укрепляют ценности, которые объединяют общество.

Что требуется от властей? На национальном уровне – две вещи. Во-первых, создать для социального предпринимательства и социальных инвестиций благоприятную экосистему. Сегодня Великобритания лучше других проявляет себя в строительстве такой экосистемы. Дважды импульс этому процессу придавали лейбористы: первый раз в 2000-м, сформировав целевую группу по социальному инвестированию, и второй – в 2008-м, проведя закон о невостребованных активах. Коалиционное правительство пошло дальше и учредило Big Society Capital, куда были внесены все невостребованные активы на сумму свыше 400 млн фунтов. Еще 200 млн внесли четыре крупнейших коммерческих банка. Big Society Capital располагает 600 млн фунтов капитала и является мировым лидером в сфере инвестиций воздействия. Объявив в «Осеннем послании» о новых налоговых льготах, правительство сделало шаг к тому, чтобы заполнить еще один важный пробел в экосистеме. Для создания мощных стимулов нужна смелость. Многому здесь стоит поучиться у США, где в небогатые регионы ежегодно поступает 20 млрд долларов инвес­тиций, стимулированных законом «О местных реинвестициях» и федеральной программой предоставления налоговых кредитов на новых рынках. У американского правительства есть опыт выплат по СЭО, и оно активно участвует в стимулировании инвестиций воздействия. Французским социальным организациям также стало легче получать финансирование. Этому способствовало требование о направлении пенсионных взносов в фонды, вкладывающие 7–10% активов в решение социальных или экологических проблем. Работа над созданием управляющих компаний в сфере инвестиций воздействия идет под началом Европейского инвестиционного фонда в ЕС.

Второе, что требуется от властей на национальном уровне, – это войти в роль конструктивного «заказчика» инвестиций воздействия и обращать внимание не на многоуровневость затрат, которой не избежать, а на степень их эффективности. Чиновники делают серьезный шаг к тому, чтобы перестать мыслить о расходовании средств как о закупках и начать мыслить о нем как о «заказе» эффекта.

Помимо внутреннего властям нужно участвовать и в международном развитии, где ежегодно на помощь тратится 150 млрд долларов. Страны находятся в поиске более инновационных и эффективных методов решения задач экономического развития, равно как и задач социальных, включая повышение грамотности, нормализацию питания детей, лечение и профилактику заболеваний.

Для властей инвестиции развития могут стать мощным инструментом помощи нуждающимся, а значит, и всем нам. Именно поэтому премьер-министр включил их в повестку дня «Большой восьмерки», добился формирования целевой группы и в июне минувшего года лично открыл Форум по социально эффективным инвестициям.

В сентябре эта целевая группа, которую я имею честь возглавлять, отчитается перед «Большой восьмеркой». Она выходит на передовую мировой революции в филантропии. В странах «восьмерки», ЕС и в Австралии действуют комиссии, которые стараются вывести инвестиции воздействия на национальный уровень. Действуют в них и рабочие группы, которые формулируют рекомендации для предприятий, работающих по схеме «прибыль плюс польза». Рекомендации касаются оценки воздействия, аллокации капитала, международного развития и корректировки миссий. Более 200 компетентных людей заняты в этих комиссиях и группах.

Послесловие

Пока слишком рано делать выводы о том, какая социальная проблема или социальная группа поможет инвестициям воздействия раскрыть свой истинный потенциал. Будут ли это дети, безработная молодежь, бедность среди пожилых, рецидивная преступность, здравоохранение или международное развитие? Во всяком случае, мой опыт говорит о следующем: инвес­тиции воздействия – предвестник настоящей революции с движущей силой в лице инноваций. Через двадцать-тридцать лет они займут свое место где-то между микрофинансированием с его 60 млрд долларов и венчурным капиталом и private equity с их 3 трлн. Они простимулируют большие инновации и станут признаком нашей эпохи. Для филантропии, продуктом которой и оказались инвестиции воздействия, это возможность сконцентрировать дух эпохи, отраженный в призывах папы римского и архиепископа Кентерберийского с новыми силами взяться за строительство лучшего и более справедливого общества. Мы запустили революцию. Но нужно еще многое сделать. Давайте идти в гору вместе, и давайте вызволим «невидимое сердце рынка», чтобы помочь тем, кого его «невидимая рука» оставила позади.

Сэр Рональд Коэн – инвестор и филантроп, председатель целевой группы G8 по социально эффективному инвестированию, председатель совета директоров Big Society Capital.

Атлас

• Deutsche Bank
• UBS Bank