Химия тела Романа Авдеева

Роман Авдеев придерживается православных традиций, при этом читает Коран, «Божественную песнь» («Бхагавад-гиту»), священные тексты других религиозных учений и занимается хатха-йогой. На вершине горы ему спокойней, чем в храме, а философия, тоже входящая в число его духовных горизонтов, помогает разъяснить все противоречия, неизбежно возникающие при таком обилии интересов.

Йога

Как человек, родившийся в России, я чувствую себя православным не только по вероисповеданию, но и по воспитанию, ментальности. Я не имею ничего против индуизма, буддизма и других дружелюбных религий, но духовные практики, которые теперь все чаще обретают статус увлечений, мне не близки. Чтобы всерьез развиваться с помощью медитаций прозрения вроде випассаны, нужно обладать специальным набором культурных навыков и знаний, хотя честно признаюсь, что и в это я не очень верю. В большинстве случаев мы и не в силах глубоко понять чужую религию, весь комплекс элементов, ее составляющих, поэтому буддизм и индуизм в нашем исполнении все чаще становятся игрой в буддизм или индуизм. Из-за культурного барьера, на преодоление которого потребовалось бы потратить целую жизнь, из-за духовного и интеллектуального багажа. Я встречал в России настоящих православных, мусульман, католиков и иудеев, а индуистов – почему-то нет. Я против «туристического индуизма».

Я занимаюсь хатха-йогой, можно сказать, для поддержания уровня эндорфинов в крови. Несмотря на то что в классическом понимании йога – это совокупность духовных, психических и физических практик индуизма, я не нахожу тут никаких противоречий. Не раз слышал от православных священников, что православный человек не должен заниматься йогой даже с целью улучшения координации движений и общего самочувствия. Такая позиция мне непонятна. Например, в исихазме – одном из направлений православного аскетизма – используются некоторые «технические» элементы йоги: сидение на скамейках в определенных позах, правильное, то есть поверхностное, дыхание, контроль энергий, циркулирующих в организме, – от пищеварительной до сексуальной. И хорошо, что мы сумели их перенять, потому что кросс-культурные проникновения неизбежны и даже полезны. Возражать против йоги – это все равно что возражать против чтения Платона, потому что он был древнегреческим философом и, естественно, не был христианином, или запрещать «Божественную песнь» («Бхагавад-гиту») – памятник древнеиндийской религиозной мысли – на том основании, что она является одной из ключевых индуистских традиций. Для меня это, как и Коран, великий художественный шедевр. Любые запреты на интеллектуальное познание мира, объясняемые попытками защиты духовной жизни, происходят от непонимания основ духовной жизни. Конечно, выводим за скобки йогу как практику индуизма, которая, кстати, совсем не распространена в России: отрастить волосы или отказаться от мяса – это не еще индуизм.

Философия

У меня есть хороший знакомый, он доцент кафедры общественных наук, кандидат философских наук, раньше преподавал на философском факультете МГУ, сейчас в Литературном институте. С ним мы часто разговариваем, спорим на философские темы. С утилитарной точки зрения занятия философией не приносят пользы, и в практическом применении этот предмет абсолютно бесполезен. Он «всего лишь» помогает поднимать правильные вопросы и избегать лишних слов. В том числе и в разговоре с собой. Помогает определить метафизическую позицию человека и поставить ряд экзистенциальных вопросов. В большинстве случаев на них нет ответов, ценно само интеллектуальное упражнение. Чего стоит одно осознание своей смертности! Все меняется, когда начинаешь пропускать действия и поступки сквозь призму собственной конечности. Не стоит думать, что после прочтения нескольких философских трудов открывается третий глаз и мир предстает в контрастном свете – это все сектантские штучки. Ничего не встанет на свои места, этого точно не надо ждать от философии. Я вообще скептически отношусь к внезапным поворотам сознания и прозрениям. Для здорового человека приобщение к философии – это пошаговое, эволюционное совершенствование.

Сейчас я читаю «Бытие и время» Мартина Хайдеггера, потому что пришло время. Первую попытку ознакомиться с Хайдеггером я сделал лет десять назад. Тогда поймал себя на том, что все слова понятны, а суть ускользает. Потом сделал вывод: чтобы понять некоторые вещи, нужно сначала обзавестись багажом, получить свой собственный опыт. В юности я проводил такой эксперимент: предлагал товарищам прочитать два абзаца из «Лекции по феноменологии внутреннего сознания времени» Эдмунда Гуссерля, а потом пересказать. Ни один не справился, и мне самому это было не под силу. Философия, в отличие от математики или физики, применяет для изложения мысли простой язык, но вкладывает в слова глубокий, часто символический смысл, и это может сбить с толку неподготовленного читателя. У философии сейчас та же проблема, что и у многих духовных практик: она вошла в моду. Многие эстеты готовы цитировать Жан-Поля Сартра и Жака Деррида наизусть, не понимая до конца, о чем все это.

Перезагрузка Александра Соболенко

Александр Соболенко впервые попал в горы в 14 лет и с тех пор живет с постоянным желанием снова там оказаться. Он утверждает, что альпинизм для него – не спорт, а способ перезагрузки.

Горы

Всю жизнь мы ставим цели – стратегические, тактические, но нигде они не бывают такими ясными и четкими, как в горах. Точнее, даже не цели, а одна-единственная цель: дойти до вершины. Ради нее – ежедневная борьба с собой, с обстоятельствами и с этим конкретным отрезком маршрута от одного лагеря до другого. Восхождение – это тяжелый физический труд и поэтому отлично освобождает голову. Цель добраться до вершины вытесняет все прочие желания, запросы и потребительские нужды. Шаг, еще шаг, еще шаг, так происходит процесс перезагрузки сознания. Свобода, о которой принято говорить применительно к горам, – это прежде всего свобода от лишних мыслей, лишних движений. Есть только ты, гора и природа. Может быть, для кого-то с таким же успехом можно пробежать марафонскую дистанцию, но горы – это высота, красота и удаленность от привычного мира.

Альпинизм для меня – не спорт, потому что мне все равно, каким по счету я взойду на вершину. Там нет финишной ленточки, аплодисментов и призов. Есть консервная банка для записки или табличка с названием и твое субъективное ощущение победы над собой. Я не хожу ежедневно на скалодром, как в фитнес-клуб, не участвую в чемпионатах, не собираю значки и разряды. Не соревнуюсь ни со своими предшественниками, последователями и напарниками, ни с горой. Я соревнуюсь с собой и только себе хочу доказать, что могу достичь цели. Наверное, я вообще не могу назвать себя альпинистом. Я просто хожу в горы.

Ни один отдых на море для меня не сравнится с восхождением на вершину. И вряд ли смогу отдохнуть в горах, катаясь на лыжах, возвращаясь в отель, чтобы пить вино и говорить о том же, о чем каждый день мы говорим в Москве. А во время восхождения разговоры затихают: ты вынужден молчать, чтобы не сбить дыхание. Надо учитывать, что разряженная атмосфера резко увеличивает нагрузку на все системы организма, особенно дыхательную: каждые несколько шагов сопровождаются одышкой, а иногда ты вдруг осознаешь, как же это тяжело – просто зашнуровать ботинок.

Еще в горах становится очевидно, какие отношения связывают тебя и твоего напарника. Внизу вы можете обниматься, выпивать и клясться в вечной преданности, а наверху оказывается, что вы – всего лишь случайные попутчики. Накачанные мышцы и первый разряд по самбо – совсем не гарантия успеха, потому что большая часть работы совершается единственно усилием воли. И если вопрос, идти ли до конца, не находит четкого ответа в голове и сердце, человек ломается. Не хочет вверх, не просится вниз и ничего не может делать, только сидеть на месте. А если ломается один, он ломает планы всей группы. Придется тащить его на себе, толкать, подбадривать, просить, пока по мере спуска в воздухе не станет больше кислорода, и инстинкт выживания не пробудится снова. Именно так случилось однажды во время похода на Тянь-Шань: нашей группе пришлось повернуть назад. Это было советское время, когда обходились без гидов и носильщиков, поэтому надо было вытаскивать парня на себе, попутно закармливая последними запасами провизии, чтобы не дать погибнуть. Ситуация осложнялась тем, что в том месте, где он запросился вниз, не было низа как такового и, чтобы выйти к людям, нужно было преодолеть еще два перевала. Возможно, поэтому в горах почти нет случайных людей: большинство знают, что тут делают и чего хотят, ведь, кроме прочего, это вопрос жизни и смерти. Случаи тяжелых травм с летальным исходом среди неподготовленных туристов совсем не редкость.

Мне кажется, что горы – это увлечение для умных. Не всем дано понять, что в этом находят люди. Многие владельцы бизнесов, объехавшие все знаковые курорты мира и наевшиеся пятизвездочной экзотики, понимают, что продолжать в том же духе – неинтересно. Горы возвращают к пониманию конечности жизни, а преодоление дает свободу от лишнего и ненастоящего, и это становится реальным очищением сознания от всего бренного и ненужного. Это и есть катарсис.

Тибетские храмы

Я не религиозный человек, не путешествую по ашрамам в целях духовного очищения и поисках истины. Я еду в эти страны за историческими памятниками и красивыми местами, а особенно люблю Индию и Непал. Мне импонирует буддизм как учение: никакая другая религия не предлагает такого ясного и простого пути к гармонии. Отсутствие бога как такового предполагает, что ты сам работаешь над собой, растешь и совершенствуешься. Объехав страны, где исповедуют буддизм, я понял, что мне ближе всего ламаистские монастыри, распространенные в Гималаях. В Таиланде и на Шри-Ланке, например, тоже очень интересные храмы, но нет того, что есть в горах. Особенной отвлеченности и возвышенности, с одной стороны, и совершенной простоты – с другой. Ламаистские монастыри очень суровые, с грубым бытом, но подкупают тем, что в них нет ничего лишнего, а тибетские монахи – пожалуй, самые приветливые люди. Больше всего мне нравится то, что тебя как будто не замечают. Поэтому в горном монастыре Непала или Северной Индии можно сидеть часами, думая о себе и устройстве мира, и не чувствовать давления навязчивой религиозности и обрядовости, которая смущает в других местах.

11 дней випассаны Григория Гусельникова

В рамках курса буддистской духовной практики випассаны совладелец и глава «Вятка-Банка» Григорий Гусельников провел 11 дней без связи с внешним миром в индийском ашраме. Журналу GQ он рассказал, как погружался в себя, питался здоровой пищей и молчал.

Необходимым условием для формирования Силы оказался почти полный отказ от физической активности, включая пробежки и йогу. «Силой на санскрите называется перечень заповедей-требований для начала випассаны. В Силу входили обязательства: 1) не убивать (даже комара), 2) не воровать, 3) хранить благородное молчание (распространяется на обмен жестами и взглядами), 4) не употреблять интоксикантов, 5) воздерживаться от всех видов сексуальной активности», – перечислил Григорий Гусельников. Вспоминая свои ощущения, он отмечал изменения, происходящие с организмом: первый день прошел в привыкании и сонливости, к третьему или четвертому дню мысли о жизненных проблемах ушли на второй план, а через шесть дней его перестали бояться птицы: банкир больше не смотрел на них глазами потенциального охотника. Гусельников вспоминает, что в какой-то момент потерял разницу между бодрствованием, сном и медитацией. Ничего не предпринимая, стал больше слышать, детальнее видеть. Последние дни были отмечены сильным холодом, головной и мышечной болью, а чувственные ощущения на поверхности тела приобрели яркость и остроту. «Випассана – это не 11 дней моей жизни, а 11 дней дней», – заключил Григорий Гусельников.