Алина Назарова (А. Н.): Вы глава и создатель группы компаний «Фармасинтез». Но кем вы себя считаете в большей степени: менеджером, предпринимателем, маркетологом, технологом, специалистом по GR? Какая часть бизнеса невозможна без вас?

Викрам Пуния (В. П.): Я себя считаю в первую очередь администратором и организатором всех процессов, но не только. Как лидер, ты должен быть не просто менеджером, но и генератором идей. И я действительно выдаю идеи, которым следуют тысячи людей. Моя задача, проще говоря, определить главное направление, а потом тщательно организовать движение своих сотрудников, которые и воплощают все наши проекты в жизнь. Конечно, нельзя утверждать, что внутри компании все придумываю только я. Бизнес вырос до огромных размеров, одному человеку это уже не под силу. У меня очень сильные коллеги, которые способны самостоятельно делать и реализовывать отличные предложения. Но все-таки большая часть наших идей по-прежнему на мне.

А. Н.: Раньше вы были согласны развиваться быстрее, но получать меньше дивидендов. Сегодня «Фармасинтез» – это уже очень большая история. Вы пересмотрели свои взгляды на развитие и вознаграждение?

В. П.: Пока я своих взглядов не пересматривал. Мы реинвестируем все, что зарабатываем, за последние пять лет я не получил практически ничего. Но вкладывать в развитие производства, в разработки, в технологии – мой осознанный выбор, я ничуть о нем не жалею.

А. Н.: Я еще спрошу про развитие в новых условиях, но пока хочется понять, насколько неожиданными или даже непредсказуемыми стали для вас и других профессионалов события, связанные с COVID-19? Почему человечество не научилось предсказывать подобные эпидемии, имея предыдущие примеры – SARS, MERS, Эболу и прочее?

В. П.: Как вы знаете, мы, помимо прочего, производим препараты для лечения бактериальных и вирусных инфекционных заболеваний. Более того, по этим позициям мы номер один в России. Поэтому на борьбу человека и микробов, человека и вирусов мы смотрим профессио нально. Иногда людям удается работать на опережение или успевать с вакцинами, но вирусы и микроорганизмы тоже «работают», они постоянно мутируют, постоянно пересоздают себя. Как специалисты, мы знаем, что баланс в этой игре иногда нарушается, COVID-19 – как раз такой случай.

Но это понимание общих закономерностей, а не способность предсказывать. Мы не сомневались, что эпидемия или пандемия возможны, но все мы оказались не готовы ответить на эту ситуацию быстро и адекватно. Хотя надо признать, что некоторые уроки человечество усваивает, некоторые нужные шаги были сделаны вовремя, и это спасло или еще спасет нас от куда более страшной статистики. Например, важны скорость научной и производственной реакции. Судите сами, неизвестный вирус появляется в конце 2019-го, а осенью 2020-го, я уверен, у нас будут первые вакцины. Подчеркиваю, не первая, а первые. Так быстро это еще никогда не происходило.

А. Н.: С самого начала пандемии общество разделилось на два лагеря. Одна часть, включая официальные власти большинства стран, не склонна недооценивать угрозу и не считает любые предпринимаемые меры излишними. Другая говорит о явной преувеличенности проблемы, несоразмерности реакции властей и реальной угрозы с медицинской точки зрения. Добавляя, что экономические последствия ограничений могут оказаться гораздо более разрушительными, в том числе с точки зрения смертности. К какому лагерю принадлежите вы?

В. П.: Невозможно дать однозначный ответ на этот вопрос. И у первого, и у второго лагеря есть разумные аргументы. Но из двух зол надо выбирать меньшее. С одной стороны, у нас жизни и здоровье людей, с другой – их экономическое благополучие. На мой взгляд, а я себя считаю трезвомыслящим человеком, жизнь и здоровье важнее. Поэтому все меры, касавшиеся режима изоляции, кажутся мне совершенно адекватными. Вернуть упущенную прибыль, восстановить экономику конкретных отраслей и бизнесов можно за два-три года, но чтобы зарабатывать в будущем, вы должны сохранить здоровье сегодня. Я понимаю и признаю, что есть люди, которым сейчас действительно нечем кормить детей. Простых решений тут нет, но что бы выбрали эти люди, оказавшись в реанимации? Или выйдя оттуда с инвалидностью? Думаю, так вопрос они не ставят, а зря. Скорее всего, в подобных условиях свои взгляды поменяли бы даже экономисты, выступавшие против карантина. Ситуация во всех странах была бы гораздо хуже без локдауна. Нужно ли было ужесточить принимавшиеся меры? Трудно сказать. По крайней мере, я вижу, что все сделанное оказалось своевременным – это уже хорошо.

А. Н.: Как вы оцениваете реакцию российских властей на происходящее? Вообще уровень и общую готовность российской системы здравоохранения к подобного рода событиям? Кажется, жалоб сейчас довольно много.

В. П.: Я никогда раньше не видел такой быстрой реакции Минздрава, Минпромторга, Минобороны и всего правительства. Даже не припомню сходных случаев в истории современной России, в которых все ведомства продемонстрировали подобную оперативность. Конечно, в любом процессе могут быть свои сложности, полученный результат зависит не только от решений того или иного министерства, но и от действий организаторов на местах. Там, где есть дефицит компетентных кадров, возникает имитация деятельности, происходит много всего бестолкового, на что как раз могли жаловаться пациенты. Но это частные случаи, просто представьте, что бы случилось, если бы правительство запаздывало или принимало неверные решения – мы бы увидели совсем другую статистику.

А. Н.: А фармацевтическая отрасль испытывает кадровый голод?

В. П.: Кадры для нас остаются проблемой. За последние 20 лет никто целенаправленно не занимался их подготовкой. В России просто не учили людей производить лекарственные препараты или лекарственное сырье. Но я очень доволен сегодняшними студентами, они все быстро и правильно схватывают. Мы занимаемся наставничеством, работаем с университетами, институтами, колледжами и активно готовим для себя будущих сотрудников. Это нормальная позиция для большой компании.

А. Н.: Многие профессионалы утверждают, что Индия – единственная страна, чьих производственных мощностей хватит, чтобы быстро обеспечить мир вакциной. Вы с этим согласны?

В. П.: Я бы не сказал, что никто, кроме Индии, не сможет справиться с этой задачей, просто она традиционно считается фабрикой дженериков. Там развернуты огромные производства, есть достаточное количество хорошо обученных людей. В принципе, вы точно так же можете сказать, что Италия – это фабрика модной одежды, или можете назвать Россию фабрикой космических кораблей или черной икры. Все это не будет значить, что другие страны не могут заниматься тем же самым. Поверьте, ситуация меняется везде. Одна компания «Фармасинтез» может произвести 150 млн вакцин и обеспечить ими всю Россию в течение 300 дней. Точные сроки будут зависеть от формы. При этом на нашем рынке существуют и другие мощные компании, к которым будут обращаться разработчики. Так что если мы объединимся как индустриальные партнеры, нам вполне по зубам справиться с этой задачей за полгода.

А. Н.: И вы уверены, что это объединение крупных производителей случится?

В. П.: Когда речь идет о человеческих жизнях, вопросы конкуренции, дележа рынка и просто выгоды не должны возникать. Это хорошие темы, когда речь заходит о заработке денег, а сейчас мы боремся с пандемией. На мой взгляд, распределением работы должно заниматься правительство. В приоритете быстрота и доступность вакцин. Искать возможность заработать на происходящем – плохая идея. Все усилия должны быть направлены на обеспечение населения, остальное потом. Не хочу говорить за всех производителей, но наша компания готова работать практически бесплатно, чтобы все граждане страны смогли себе позволить качественные вакцины.

А. Н.: Западные лекарства априори лучше отечественных. Подобную точку зрения разделяют многие россияне, и они нередко готовы доплачивать за иностранные препараты. Вы, наверное, с этим поспорите?

В. П.: Я абсолютно не согласен с утверждением о том, что мы проигрываем кому-то в качестве. Но мы знаем, что одна рыба может испортить всю воду, а сегодня семь из 10 продающихся здесь упаковок произведены в России, это усиливает эффект любой ошибки. Достаточно нескольким заводам перестать соблюдать установленные нормы, чтобы имидж испортился и у всех остальных. А фармацевтических заводов в России может быть тысяча. Претензии предъявляются всем – и европейцам, и американцам, но раз 2/3 общего объема лекарств выпущены здесь, вам начинает казаться, что российское ругают больше, чем западное. Это не так. Кстати, когда дело касается качества лекарств, Минпромторг, Минздрав и Росздравнадзор реагируют без промедлений.

А. Н.: Могут ли шум и усилия вокруг коронавируса как-то сдвинуть решение проблем в других областях – от ВИЧ до туберкулеза?

В. П.: Нельзя забывать, что существующие лекарственные препараты могут лечить более 90% всех известных болезней. Коронавирус – явление редкое, он хорошо показал, что объединение производителей, ученых и политиков внутри страны и на международном уровне всегда будет давать результаты. Для примера скажу, что производители работают с Минпромторгом в онлайн-режиме, мы еженедельно направляем списки препаратов, сообщаем, где сколько находится, сколько их в производстве, получаем информацию, куда и сколько лекарств нужно доставить. Этого никто не видит, но результат хорошо заметен – нужные препараты есть везде. На самом деле, общение еще более плотное, чем я описал. У нас с Минпромторгом созданы группы в WhatsApp, мы на связи практически ежедневно. Возможно ли добиться такого сотрудничества всех сторон в решении каких-то других проб лем? Никто не знает. Мы пока говорим об уникальной ситуации, в которой все должны были действовать быстро. Скорость – это, наверное, ее ключевая характеристика.

А. Н.: Где место и какова роль «Фармасинтез» в сегодняшней ситуации? Как вы участвуете в происходящем? Какие точки роста вы уже нашли?

В. П.: Мы остаемся в России компанией номер один по поставкам препаратов против коронавируса, вышли здесь далеко за пределы 1 млрд рублей. Но без всякого преувеличения говорю, что мы чувствуем прежде всего социальную ответственность. Раз «Фармасинтез» такой крупный – с нас больше спрос. Давайте я объясню, о чем идет речь. До сих пор основной противовирусный препарат для лечения коронавирусной инфекции – это лопинавир + ритонавир. Мы были его единственным отечественным поставщиком. Или другой пример – линезолид, антибиотик против пневмонии (практически во все больницы страны он поставлен «Фармасинтез»). Возьмем элементарный парацетамол в инфузии (он нужен для тяжелого состояния и состояния средней тяжести), мы смогли обеспечить им всю Россию. Представьте себе, что без нашей компании страна бы осталась без него. Как тогда сбивать температуру человеку, попавшему в реани мацию? Что бы делало правительство? Так что в эти моменты мы очень хорошо чувствуем свою ответственность и перед пациентами, и перед врачами, а вот мыслей о том, как бы нам сейчас побольше заработать, совсем нет. «Фармасинтез» всегда держал свои цены ниже предельно установленных ограничений и не пользовался тем, что фактически имеет монополию.

А. Н.: Вы как топ-менеджер стали больше работать во время пандемии?

В. П.: Я и так много работал, но за эти полтора-два месяца удаленки стал немного эффективнее. Начинаешь уже в семь утра, экономя много времени на том, что тебе не нужно одеваться и завязывать галстук, не нужно никуда ехать. Ты можешь весь день оставаться в пижаме, просто необходимо с утра до ночи быть на связи с коллегами. Если тебе предстоит обеспечить лекарствами все больницы страны, то работы очень много. Логистика ведь тоже на нас, мы осуществляем поставки до двери.

А. Н.: Каким вы видите свое развитие в ближайшие два-три года, в какие направления вы намерены инвестировать и каких показателей достигать?

В. П.: Не я говорю, а статистика говорит, что «Фармасинтез» в последние пять лет – одна из самых быстрорастущих компаний. В своей отрасли мы как минимум все время входим в тройку. В 2019 году мы выросли на 36%. В ближайших планах интенсивная работа на рынке гормональных препаратов, который очень зависим от импорта. Россия ввозит более 90% таких лекарств, но мы строим в Тюмени один из крупнейших заводов в Европе. Еще «Фармасинтез» очень далеко продвинулся в направлениях кардиологии и онкологии, суперсовременный завод по производству онкопрепаратов уже построен в Санкт-Петербурге. Дел и направлений довольно много. Может быть, мы сейчас не самый крупный, но точно один из крупнейших инвесторов в фарминдустрии – за два года мы вложили более 12 млрд рублей, ежегодно создаем примерно 400–500 новых рабочих мест. В 2018 году у нас был оборот 16,8 млрд, в 2019-м – 22,7 млрд рублей. В этом году постараемся выйти на 30 млрд. То есть мы хотим вырасти вдвое за два года, в нашей отрасли это, мягко говоря, не самая обычная вещь.

А. Н.: Как долго вы планируете держать такой темп? Есть ли какой-то уровень, с которого можно просто расти и работать без рекордов, ведь чем крупнее становится компания, тем труднее обеспечивать такие результаты?

В. П.: Мы хотим обеспечить постоянный рост, для этого будем менять себя и свое поведение. Поясню: компания начала делать препараты в рамках импортозамещения, это был наш фокус. А теперь мы ориентируемся на экспорт. Если импортозамещение и в целом оборот бизнеса растут на 30–50% в год, то доля экспорта из года в год растет в разы. Это был сознательный выбор, мы ведь понимаем, что российский рынок не резиновый и выше потолка не вырастешь. По многим направлениям мы занимаем больше 50% всего рынка, что уже очень много, увеличивать здесь свою долю не представляется возможным, нужно переключаться на экспорт. Из производства дженериковых препаратов мы двинулись в разработку оригинальных инновационных лекарств и уже регистрируем их в Европе и США. Все это вместе и даст там тот самый рост. В ближайшие пять-семь лет я не вижу повода для снижения темпа. Понимание нашего развития до 2025 года у нас точно есть, но поживем – увидим, реализовывать эти планы мы будем постепенно, ближе к делу могут появиться какие-то корректировки. Однако главные вещи уже известны.

А. Н.: Какие экспортные направления вы считаете самыми главными для «Фармасинтез»?

В. П.: Онкология. Это если отвечать одним словом и про настоящее время. В диапазоне от двух до пяти лет для нас станут важны гормональные препараты. Некоторые из них настолько сложны, что во всем мире их могут делать всего 10 компаний. Мы станем одной из них. Отдельно стоит сказать про инновационные препараты, после 2023 года мы начнем поставлять их во все развитые страны без исключения. У нас есть четкое видение будущего рынка, мы понимаем, что, где и в каком количестве будет необходимо. Предполагаю, что работать мы сможем везде, но по опыту моего личного общения комфортнее всего нам будет в Европе и Северной Америке. Правила там более жесткие, но зато четкие и понятные, а когда есть, с одной стороны, строгость, а с другой – прозрачность, профессионалам интереснее играть.

А. Н.: Если позволите, один вопрос об инвестициях. Интересуют ли вас какие-либо направления за пределами фармацевтики?

В. П.: IT? Интернет? Добыча полезных ископаемых? Нет. Будущие пять лет я не хочу рассматривать что-либо за пределами фармации. Вопрос не только в деньгах, твоя работа должна приносить тебе радость, ты должен понимать, что ты делаешь. Мне неинтересно производить ДСП, ДВП и фанеру, неинтересно добывать уголь или майнить биткоин. Ко мне поступают какие угодно предложения, но я не хочу даже в это углубляться. Как менеджеру, мне нетрудно достаточно быстро войти в тему, понять новый бизнес и начать работу. Если у вас есть мозги, вы должны адаптироваться. Но вопрос не в этом, а в том, что другие сферы пока не выглядят для меня более захватывающими, чем мое собственное дело. И потом, я тружусь не менее 12 часов в день, но я точно родился не для того, чтобы тупо зарабатывать, а потом помереть на работе. У меня семья, дети, у меня маленькая дочка, мне хочется проводить с ними больше времени дома. Мне хочется пожить для себя. Поэтому я, скорее всего, не стану диверсифицировать свой бизнес. По крайней мере, не намерен заниматься этим в ближайшее время.

А. Н.: А смотрите ли вы, что происходит в сфере биомедицинских технологий? Может быть, делаете какие-то покупки?

В. П.: Мы смотрим стартапы с хорошим научным потенциалом. Сотрудничаем с ними, иногда выкупаем. Несколько таких проектов сейчас находятся в стадии реализации. Но в целом наш подход состоит не в поиске отдельных команд, а в работе с научными институтами (только российскими). И мы очень довольны, эта тактика приносит успех.

А. Н.: Мы каждый день слышим, что мир после пандемии будет другим. Верите ли вы в это? Как изменятся наши привычки?

В. П.: В долгосрочной перспективе я себе это представляю так: сначала выход вакцины, потом еще максимум два года, и все возвращается на круги своя – мы продолжаем жить в том же мире, к которому привыкли, а COVID-19 останется в учебниках истории и наших воспоминаниях. Нет ничего сверхъестественного, что бы могло поменять порядок вещей.

Сейчас, когда мы в основном сидим по домам, когда страхи сильны, может казаться, что происходит что-то эпохальное, но я не верю заявлениям о том, что «мир никогда не будет прежним». Неправда. Все будет хорошо. Мир становился «прежним» после куда более серьезных событий.

А. Н.: Но вы сказали, что начинать работать в семь утра из дома эффективнее, чем ехать в офис. Может быть, вы теперь решите обойтись без него и без личных встреч?

В. П.: Послушайте, мы ведь решаем разные задачи. В пиковые моменты нам было необходимо разогнать производство и обеспечить все население препаратами, понимая, что, если мы этого не сделаем, случится катастрофа. Заводы работают, от тебя нужны координация и поддержка. Онлайн-совещаний вполне достаточно. Если же нужно думать о будущем прогрессе, готовиться к разработке новых препаратов, все меняется. Тут ты должен встречаться с людьми вживую, заниматься развитием из дома очень тяжело. Иногда это вопрос менталитета. Возьмем наших корейских и китайских партнеров, если я не встречусь с ними, если мы не посмотрим друг другу в глаза, заработать доверие будет почти невозможно. И для этого нужно не только приезжать в свой офис, нужно много командировок, нужно заниматься аудитом производств, с которыми ты намерен сотрудничать, нужно вникать в технологии на местах. Короче говоря, сидя дома, ты можешь стать эффективнее, когда перед тобой одна-единственная срочная задача, но заниматься всеми аспектами бизнеса оттуда нереально. Ты проиграешь.

А. Н.: Если говорить о системе здравоохранения в целом и о фарминдустрии в частности, то что стоило бы сделать по выходе из этого кризиса?

В. П.: Знаете, в инфекционных заболеваниях надо поддерживать режим постоянной готовности. Мы же знаем, что каждые 5–10 лет у нас то птичий грипп, то свиной, то Эбола, то COVID, то еще что-нибудь. Фарминдустрия вместе с учеными должна разработать платформу быстрого реагирования на подобные ситуации. Известно, что у нас есть вирусы, бактерии и супербактерии; изучив их структуру, поняв спектр возможных реакций человеческого организма, мы узнаем, какие средства и меры защиты нам могут понадобиться в принципе, мы можем провести большую часть подготовительной работы по разработке вакцин, в конце концов, в идеальном варианте мы сможем дать мгновенный ответ на новую опасность. И если, не дай бог, вместо COVID-19 у нас появится COVID-28, вирусологи, взяв штамм вируса, смогут разработать вакцину за месяц, потому что эта платформа сэкономит им массу времени. И она же позволит быстро выйти на доклинические и клинические испытания. На мой взгляд, такого сотрудничества пока не было и нет. Даже чрезвычайная ситуация не привела нас к глобальному партнерству, я вижу только локальные истории. Сейчас разрабатываются десятки вакцин, и вместо объединения усилий все заняты гонкой лекарственных вооружений – кто быстрее закончит испытания и выведет препарат на рынок. Но изменения, о которых я говорю, – это не радикальное переустройство системы. На самом деле, в обычной жизни рынок довольно эффективно регулирует все процессы. Менять нужно только степень нашей готовности к эпидемиям и пандемиям. У всех стран должен быть один ответ на вопрос: что, если повторится такая ситуация?

А. Н.: Вы верите, что российская вакцина появится очень скоро?

В. П.: Да, безусловно. Верю, потому что сам этим занимаюсь, сам знаю, кто чем занимается и кто до какой стадии уже добрался. Мы и другие производители уже готовимся, что разработчики скоро начнут обращаться к нам. Посмотрим, что покажет клиника, но сейчас я могу сказать, что Россия входит как минимум в первую пятерку стран по уровню разработки. И этому можно только радоваться.