Вообще-то, провести все выходные, рассматривая электронный гаджет, – дурной тон, но что делать, если речь идет об iPad? Смешав хитрость, практичность и рос­кошь, отели начали оборудовать номера 652 граммами инноваций от Apple. Следовало бы его назвать Innovation de Pomme, раз уж я обнаружил этот новый тренд в отеле Pavillon des Lettres неподалеку от улицы Фобур-Сент-Оноре и Елисейского дворца с его новыми обитателями.

В Pavillon не испытывают недостатка в самомнении: все 26 номеров носят имена писателей, начинающиеся с разных букв алфавита, и их цитаты нанесены через трафарет на темно-серые стены. Признаюсь честно, я надеялся на Овидия, Пруста или Шекспира, знавших, как с толком провести время, и в то же время опасался, что попадутся Ибсен, Кафка или Вулф, представляющиеся мне кошмарной и нервозной компанией. Сошлись на Оноре д’Юрфе, аристократичном авторе романтических пасторалей XVII века. Экземпляр его романа лежал у изголовья кровати совершенно не тронутый. На iPad были произведения всех авторов, в том числе и Гамлет на французском: être ou ne pas être?

Я выбрал не быть, потому что прелести Парижа способны вытащить из спальни даже самого заядлого читателя.

Об искусстве

В то время как все, от Венеции до Киева и Сиднея, организуют биеннале, Париж отказывается участвовать в общепринятом мире искусства, что объясняет, почему городу в последнее время меньше доверия и внимания. Тем не менее главная в столице галерея современного искусства, Palais de Tokyo, только недавно открылась после обновления, вытащившего наружу все ее внутренности, – более позитивного примера, как можно потрошить, вам вряд ли удастся найти. Там теперь проходит триеннале (более модное, чем биеннале, как я понимаю) на всех 22 тыс. м² площади.

Мы приехали через неделю после того, как галерея приняла своих первых посетителей. Работа Анны Лакатон и Жан-Филиппа Вассала создала в пещероподобных залах впечатление, будто пару дней назад произошло землетрясение с эпицентром где-то в районе улицы Президента Вильсона. Со стен местами обвалилась штукатурка. Повсюду виднелись балки, опоры и стропила. Залы были разделены высокими металлическими заборами. Экспонаты располагались не так хаотично, но по крайней мере две инсталляции из местных отходов заставляли задуматься, а не упустили ли мы из виду какое-нибудь стихийное бедствие здесь по соседству.

Триеннале называется Intense Proximity и нацелена на «демонстрацию того, что значит сегодня творить в контексте разнообразного и глобализованного мира французского искусства». Экспонаты соответствовали теме и были весьма неоднозначными. Иван Козарич после нескольких попыток изобразил большой синий круг на скрепленных листах, затем выделил на нем сегмент синим фломастером, имея в виду то ли веко, то ли бойницу, то ли иллюминатор в самолете, а может, и перевернутую линию горизонта. Моника Бонвичини представила «Спущенного» (Deflated) – куб из плотно уложенных цепей, немного скошенный с одной стороны, как неудавшееся суфле. Впечатление воздушности, приданное заведомо твердому объекту, сделало эту работу интригующей.

На лестничном пролете можно было увидеть антииммигрантское антиевропейское граффити – инсталляцию с идеальными орфографическими ошибками, – а также множество видео, из которых одни непрямые и фигуративные, другие – музыкальные и политизированные. Аннетт Месаже весело и одновременно страшновато подвесила к крыше одежду и расставила внизу вентиляторы, чтобы вещи развевались в разные стороны.

Одна из главных побед Palais, помимо очередей из посетителей, желающих посмотреть на полуразрушенное здание, наполненное непростым искусством, – витражи от Кристиана Маркле, автора The Clock, 24-часового видео, составленного из отрывков фильмов. Витражи выполнены в его комикс-стиле, с желтыми и розовыми стеклами и звукоподражательными словами на них, вроде «K-RASH» и «SPOOSH!». Несмотря на явное презрение французского арт-сообщества к неолиберальному рынку искусства (популярная ярмарка искусств FIAC не считается), Маркле – один из самых коммерчески успешных художников современности.

О политике

Неолибералы, как французы называют английских и американских представителей свободного рынка, получили удар под дых еще до моего приезда в Париж, между первым и вторым туром президентских выборов. Франсуа Олланд тогда обещал 75-процентный налог для богатых (прекрасно, пускай переезжают в Лондон). Саркози, мы помним, избрал крайне правую тактику, чтобы обойти 6 млн голосов за Марин Ле Пен: ее главными аргументами были чудовищность свободного рынка, мировой торговли и евро, наряду с антииммиграционными принципами ее отца.
Французы проявили очень высокий интерес к выборам очередного подражателя Де Голлю, обеспечив 80% явки в первом туре (такого Британия не видела со времени переизбрания Черчилля в 1951 году), и свидетельства ажиотажа можно было увидеть на каждом углу. Постеры за Сарко и Олланда лепили на информационные доски, временные стойки, и даже на камнях моста Альма красно-белый плакат правых призывал: «Vous voulez la Gauche? Vous aurez la Grèce!» («Хотите левее? Получите Грецию!»). На официальном плакате Саркози политик был изображен с медитативным и властным выражением лица на фоне спокойного синего моря и средиземноморского раннего заката. Надпись гласила: «La France Forte», но на одном плакате кто-то поменял F на M и пририсовал тонущий вдалеке корабль.

В Версале всюду царит атмосфера вялости. Несмотря на то что ни один дом или сад не может сравниться по размерам с этой мраморной тюрьмой с образцово подстриженными деревьями, дворец выглядит не особенно впечатляюще. Вместо продуманной расстановки предметов, как в обновленном Кенсингтонском дворце, или даже так часто встречающихся в английских замках реконструкторов в современных костюмах, в просторных залах нет никого, кроме толп посетителей, а частные комнаты только внешне прибраны для туристов. Возможно, это и неудивительно, но к посетителям относятся как к стаду, которое нужно поводить вокруг здания, а не как к заинтересованным и информированным энтузиастам.

Помимо пренебрежительного отношения (скорее к туристам, нежели к французской истории) я наблюдал и тревожные признаки обветшалости. Залы для временной экспозиции больших батальных картин авторства одного из наполеоновских генералов (сцен Ватерлоо почему-то не было) оказались в плачевном состоянии, с гнилыми потолками и облезлыми стенами. Хуже того, один из садов, Боскет Звезды, чья форма задумывалась как пентаграмма в круге, канул в небытие – теперь там круг из кустов, окруженный гигантской уродливой лужайкой. Возможно, сад был уничтожен одним из чудовищных ураганов 1999 года, но если и так, то все равно ничего не было предпринято для его восстановления.

Версаль в последнее время многое получает в рамках благотворительных акций: на данный момент это самый крупный французский проект, в котором можно поучаствовать. Если пройтись вокруг здания, то можно наткнуться на скромную табличку: «Реставрация африканского и крымского залов была проведена при поддержке LVMH по случаю 250-летия Moët et Chandon».

К тому же, как и должен поступать любой музей, Версаль прогнулся под коммерческие проекты и разрешил открыть кафе Ladurée, которое с большой вероятностью одобрил бы Людовик XIV, и несколько менее впечатляющих забегаловок в садах, и теперь коробок из-под пиццы в Версале больше, чем образчиков стиля Помпадур. В просторном сувенирном магазине можно найти все фильмы о жизни Марии-Антуанетты, за исключением последней версии Софии Копполы с ее панк-музыкой и цветастыми картинами, а также специальную витрину с играми для Nintendo DS о Марии-Антуанетте и об американской войне за независимость. Теперь и ты можешь помочь решительной французской королеве снять осаду Йорктауна! Если Nintendo собирается сделать игры по дальнейшим эпизодам ее жизни, то, как я предполагаю, история про Марию-Антуанетту и Госпожу Гильотину вряд ли понравится детям.

О комфорте

Pavillion des Lettres, хоть и понравится детям, рассчитан на другую аудиторию. Благодаря дизайнеру Дидье Бендерли каждая комната наполнена атмосферой своего автора. Я никогда не слышал о Юрфе, так что не буду торопиться приписывать мебели его стилистику. Как собаки похожи на своих хозяев, так и некоторые постояльцы будто сошли со страниц произведений соответствующих авторов: женатая пара будто из «Гос­пожи Бовари», импульсивный юноша словно написан Бодлером. К счастью, никого не было в номере Эсхила (во Франции это была комната E, от Eschyle).

На вашем iPad вы можете посмотреть виртуальный тур по своей комнате, что похоже на некую головоломку, когда вы уже находитесь в номере, а помимо прочего в планшет закачены приложения разных газет. Это упрощает задачи, которые обычно ложатся на плечи консьержа (раздобыть схему метро, рассказать, что где находится и когда работает), и позволяет сохранить время и лицо. Нет ничего более постыдного, чем спросить «Où est le Louvre?»

Отели всего мира вооружаются iPad, чтобы сделать пребывание своих гостей проще и увлекательнее. В Eccleston Square Hotel в Лондоне с помощью iPad гос­ти могут пользоваться различными услугами и записываться на персональную тренировку, в Upper House в Гонконге – регистрироваться через iPad. В нью-йоркском Plaza при помощи iPad можно регулировать температуру в комнате (хотя отель вряд ли учитывал, как при этом нагреваются сами планшеты).

Можете негодовать по поводу того, что гаджеты лишают путешествие человеческого контакта в и так обесчеловеченном (и обесчеловечивающемся) мире, подталкивая путешественника, заплатившего за роскошные услуги, в безличные объятья Apple. Можете заявить, что это рекламный трюк. В обоих случаях вы окажетесь правы. Однако так же, как и замена схемы колокольчиков для вызова персонала на телефоны, это – шаг в будущее.

Материалы по теме

• О недвижимости в Италии