Американские художники всегда были с юмором. Сол Стейнберг, например, считался великим карикатуристом журнала New Yorker. Но вряд ли ему самому понравилось бы такое определение.

«Сам он сравнивал себя с Пикабиа или Клее, – говорит Арн Глимчер, основательница галереи Pace и давний дилер его работ. – С ранним Пикабиа. Он никогда не считал себя карикатуристом». Инге Морат, фотограф и по совместительству жена Артура Миллера, опубликовала книгу «Мас­карад», состоявшую из фотографий людей с бумажными пакетами на головах, на которых Стейнберг нарисовал лица. Но карикатурист? Ни в коем случае!

Несколько лет назад я брала интервью у Класа Олденбурга и его жены Косье ван Брюгген. Мы разговаривали о Дональде Джадде, кто восхищался работами Олденбурга. Я сказала, что главное его отличие от Джадда заключается в том, что у последнего напрочь отсутствует юмор. «Да! В этом вся разница», – согласилась Косье.

«Я не вижу особого юмора в своих работах», – мрачно сказал создатель «мягких скульптур» и огромных гамбургеров. Мы с его женой переглянулись и рассмеялись. «Ну ладно, – сказал он, позволив себе улыбнуться. – Но для меня это всего лишь форма». (Как правило, художникам нельзя доверять, когда речь заходит об их работах. Вы ведь это знали?)

Недавно я от души смеялась, рассматривая одну из работ Нила Дженни в галерее Гагосяна. Это был настоящий смех, а не понимающий смешок, призванный показать, что человек «в теме» (такой иногда издают унылые ребята из тех, что смеются над жаргонизмами 400-летней давности в комедиях Шекспира). Я сказала об этом Дженни. Он забеспокоился. «Юмор не входил в мои планы», – сказал он. Покойный Деннис Оппенгейм использовал юмор как часть сложной системы художественных приемов. В работе Theme for a Major Hit 15 поддерживаемых тросами бронзовых фигур, изображающих самого Оппенгейма, «танцуют» под музыку. В работе Snowman Factory комизм соединяется с элементом ужаса, как в детской сказке. Но когда я заговорила с Деннисом о юмористической составляющей, он отреагировал так, словно ему сделали непристойное предложение.

«Я использую юмор с большой осторожностью, – сказал он. – В основном когда имею дело с серьезным или трагическим материалом. Я не люб­лю быть слишком смешным».

«Апперкот», одна из поздних работ Оппенгейма, представляет собой раскрытые челюсти с книгами вместо зубов. Названия книг – это шутки в адрес его знакомых художников, таких как Эд Рушей с его новыми картинами, выполненными арахисовым маслом. Да, эта работа была преднамеренно смешной, но именно поэтому сам Оппенгейм рассматривал ее как глубоко вторичную.

Карикатурные злодеи

Не так давно я говорила на эту тему с Джоном Лури. Он лидер группы Lounge Lizards, весьма заметной на нью-йоркской панк-сцене. Из-за болезни Лайма, рано подхваченной и поздно диагностированной, Лури прекратил выступления и сосредоточился на другом своем увлечении – живописи, став одним из немногих рокеров, кому удался подобный переход. Его первые работы были карикатурными, и некоторые из них выставлялись на его недавней выставке в Нью-Йорке. На одной, например, изображались густой лес, олень и светофор. Но таких на выставке было лишь несколько.

«Это самая старая карикатура на выставке, – сказал Лури, когда я рассматривала картину “Олень и светофор”. – Последующие получились уже не такими смешными, и многие люди потеряли к ним интерес. Я знаю, что мои картины вызывают смех, но на самом деле они абстрактны. Просто в них есть что-то такое, что превращает их в своего рода анекдот или сказку для взрослых. Но в основном они задуманы именно как абстрактные». По крайней мере, в их названиях точно нет ничего абстрактного. Одна называется «Это голова не той свиньи, о которой вы подумали. Это голова другой свиньи». Другая картина, не представленная на той выставке, называется «Я хочу узнать, есть ли жизнь после смерти, и желательно побыстрее». Мрачный юмор.

Из всего сказанного вытекает главный вопрос. Юмор не является табу в литературе. Марк Твен стоит в одном ряду с Германом Мелвиллом, Ивлин Во – с Грэмом Грином. Но действительно ли американцы не доверяют юмору изобразительное искусство? Я думаю, тут требуется подробный ответ. Очевидно, что художник может использовать юмор время от времени, как, например, Джон Бальдессари в работе «Я больше не занимаюсь скучным искусством», особенно если он шутит по поводу концептуального искусства. Или если это концептуальная шутка на тему самого юмора, как в случае «Шутливых картин» Ричарда Принса, в которых использованы гэги, взятые из интернета. Но допустим ли юмор как основной прием художника, как его доминирующее умонастроение?

Да, в США есть такие художники. Потрясающие работы ньюйоркца Рэя Джонсона переполнены юмором, также на ум приходят Рэд Грумс, Питер Соул и Джим Натт. Все они вполне уважаемые художники, но, как сказали бы аукционисты, это дневные продажи, а не вечернее торжество. А суровая мудрость гласит: живи по средствам.

Евросмех

А что в Европе? Все по-другому. Виллем де Кунинг, исключение в неулыбающемся мире абстрактного экспрессионизма, был европейцем, о чем ему не уставал напоминать Джексон Поллок. В Европе юмор всегда считался разрешенным приемом. А у Дюшана и дадаистов шутка была настоящим оружием нападения. Вот что говорил Дюшан в своем интервью 1960 года: «Юмор стал своего рода спасением. В то время искусство было настолько серьезным, настолько монашеским, что я стал абсолютно счастливым, когда понял, что могу привнести в него юмор. Тогда это было настоящим открытием».

Благодаря Дюшану к юмору обратились и другие европейские художники. «Важной новацией Арпа был едва уловимый юмор, причудливые идеи, которые придали дадаизму вкус бурлящей жизни, в противоположность кубизму и экспрессионизму с их холодными интеллектуальными исканиями, – писал он. – Арп продемонстрировал важность смеха в борьбе с бездушными теориями того времени».

Европейские художники прекрасно знают о разнице в отношении к юмору в США и Европе. Несколько лет назад я разговаривала с Франческо Веццоли, чей «Трейлер к ремейку Калигулы», потрясающая провокационная короткометражка с Кортни Лав, Хелен Миррен, Бенисио дель Торо и Видалом Гором, стала хитом Венецианского бьеннале 2005 года. Я заговорила с ним о юморе. И попала в десятку.

Через полгода его пригласили с этим фильмом на выставку Whitney Biennial в Америку. «В тех местах, где большинство зрителей Венецианского бьеннале умирали со смеху, что меня чрезвычайно радовало, американская публика в Музее Уитни хранила гробовое молчание, – вспоминает он. – Нельзя сказать, что им не понравилось. Однако я ужасно страдал от того, что никто не смеется. Тогда-то я и понял, что американцы вообще не планируют смеяться, когда идут в музей. Они считают, что в царстве культуры смех неуместен».

Сигнальный дым

Именно здесь, в Нью-Йорке, я ощутила ветер перемен. Пару лет назад на ярмарке современного искусства Armory Show встретила галеристку Мэри Бун. Мы шли неспешным шагом и разговаривали. Вскоре после этого я увидела инсталляцию «Мэри Бун»…

Впервые эта инсталляция была представлена в Осло, в галерее Rod Bianco. Авторы – двое норвежских художников, Бьярне Мелгаард и Сверре Бьертнес. Мелгаард потрясающий художник, по технике и экспрессивности это мастер уровня Олденбурга. Инсталляция «Мэри Бун» подавалась как оммаж. Ну да, оммаж. Но весьма свое­образный. Одна картина называлась «Мэри Бун плачет после того, как Джулиан Шнабель покинул ее галерею». Под другой была подпись «Кокаинистка Мэри Бун в костюме от Шанель в 80-е годы». Кто-то скажет – оммаж, а кто-то решит, что это просто издевка.

Я спросила Мелгаарда, обсуждал ли он это с Бун. «Конечно, – спокойно ответил он. – Я ее знаю». Ну ладно, они скандинавы, и галерея была норвежская, но эффект на нью-йоркском шоу был поразительным. И теперь я вижу, как юмор прорывается буквально отовсюду. Исключение составляют формалисты, которые доминируют на рынке уже слишком долго – возможно, поэтому публика так рада переменам.