Неотложная юридическая помощь


Адвокат – тот же доктор, оказывает необходимую помощь тем, кто к нему обращается, и зарабатывает уважение и известность благодаря своему профессионализму, уверен Генри Резник. Его слова тщательно записала Валерия Хамраева.

04.08.2014





Когда любого человека, от обывателя до вашего коллеги, просишь назвать самого известного и уважаемого адвоката России, все сразу называют Резника. Как вы сами относитесь к такой популярности?

Не буду скрывать, слава бодрит, и, естественно, такие оценки человеку всегда бывают приятны. Но, как говорили в древности, с возрастом возрастные пороки проходят. Поэтому к таким высказываниям теперь стараюсь относиться сдержаннее – они, на самом деле, уже не так значимы.

Можно ли стать уважаемым и известным адвокатом только благодаря своему профессио­нализму?

Уважаемым можно, известным – нет. На самом деле, это две разные характеристики. Можно быть известным и уважаемым – это идеальная ситуация, – а также уважаемым и неизвестным или известным и неуважаемым. Сегодня по телевизору, увы, очень часто мелькают разные люди, которые в своем профессиональном сообществе не уважаемы. Разумеется, и в адвокатуре такое встречается.

Стать широко уважаемым в нешироком адвокатском кругу можно только посредством высокого профессионализма. Ну, конечно, приличные человеческие качества играют свою роль. Никакими красотами, трюками или блеском в глазах уважения не заслужишь. Что касается известности, то, в общем, это нередко плод случая. Известным и раскрученным человека делают СМИ, есть у них такая привычка: если появляется человек, который выглядит соответствующим образом, складно и по делу говорит, то в него просто вцепляются и он идет ньюсмейкером до гробовой доски. Должен сказать, что я как президент Адвокатской палаты Москвы вообще заинтересован, чтобы как можно больше достойных профессионалов появлялось в публичном пространстве. Но как-то не у всех получается, потому что способность доходчиво говорить о содержательных и сложных вещах, к сожалению, присуща далеко не всем. В целом я бы сказал, что известность, в отличие от уважения, не всегда заслуженна.

Какова тут роль удачи?

Огромна. Адвокат становится известным в связи с резонансными делами. Вообще-то считается наоборот: интересными дела делают адвокаты, то есть в какой-то заурядный процесс вступают профессионалы, и дело начинает «играть». Но бывают такие процессы, которые изначально пестрят такими красками, что адвокат, успешно проведший защиту, мгновенно оказывается под вниманием публики и прессы и обрастает клиентами. Я люблю приводить один широко известный пример: жил никому не известный, хороший адвокат Петр Александров, которому вдруг выпало выступать защитником Веры Засулич. Это была потрясающая защита. Яркий пример того, как дело способствовало раскрытию потенциала адвоката. Конечно, тут велика роль госпожи удачи, потому что бывает, что адвокат может не дождаться такого резонансного дела.

Какую роль случай сыграл в вашей карьере?

Он вообще в нашей жизни играет гораздо большую роль, чем мы сами себе представляем. Вот меня многие называют «адвокатом от Бога». А я вообще не собирался быть юристом: хотел стать журналистом, но завалил экзамен в МГУ. Уехал в Узбекистан по волейбольным делам, но в Ташкентском университете специализация «журналистика» была открыта только на узбекском потоке. Тогда я и решил, что поступлю на юридический и там уже, если получится, публицистику буду писать и так. Прогноз оправдался.

Судьба многих из нас могла сложиться иначе: я, например, из музыкальной семьи, у меня абсолютный слух – вполне мог стать музыкантом. Уверен, что в творческих профессиях удача – просто необходимая составляющая успеха.

Среди ваших клиентов можно увидеть кого угодно – и хайнетов, и людей очень небогатых. Как вы выбираете дела, которые собираетесь вести?

Есть три критерия, определяющих принятие адвокатом поручения. Первый – это гонорар. Не буду ханжить, мы живем своей профессией, и желательно, чтобы наш хлеб был с маслом. В идеале – чтобы на нем еще и икра была.

Второй критерий – профессиональный интерес. Среди адвокатов есть разные специализации. Есть адвокаты-криминалисты – я главным образом с таким уклоном, – есть цивилисты, есть бизнес-адвокаты. Адвокат анализирует дело: определяет, есть ли по делу позиция, защитимая в суде, обсуждает ее с клиентом и оценивает свои возможности успешно провести защиту.

Ну и третий – нормальное честолюбие: приятно, когда становишься известен большому кругу людей.

Здорово, если эти три критерия совпадают, но такое бывает далеко не всегда. Лично у меня вообще свой путь в адвокатуре: я пришел в нее в 47 лет и на тот момент уже был известным человеком в науке. Именно потому, что сформировался как ученый, исследователь, для меня на первом месте при выборе дела всегда профессиональный интерес. Но признаюсь, что особых противоречий между этими критериями в моей практике не было. Всегда вел абсолютно бесплатно так называемые народнические дела с политической подкладкой. Гнаться за деньгами в моем возрасте уже просто неприлично, тем более что на старость уже что-то заработано.

Кстати, о выборе. Ни по одному делу сам не обращался ни к кому и не навязывал себя как адвоката. В нашей профессии такое поведение традиционно считается недопустимым. Но иногда прихожу к выводу, что безнадежно старомоден, ибо ныне моральные традиции не останавливают молодых адвокатов, которые стремятся сделать карьеру и «ковать деньги». Времена изменились, но люди моего поколения, и я в том числе, вместе с ними не сильно поменялись.

Есть общие принципы работы с клиентами?

Клиент клиенту рознь, но общий принцип один: между клиентом и адвокатом всегда должна быть дистанция. Ко мне обращаются как к знатоку права, чтобы я помог клиенту, используя свой профессионализм. В широком плане можно отнести адвокатуру к сфере услуг. Но адвокаты, с одной стороны, не коммерсанты, с другой – не массажисты и не парикмахеры.

За всю мою практику было два случая, когда я приехал к выдающимся представителям искусства и культуры, после долгого перерыва вернувшимся в СССР. Во всех остальных случаях клиенты приезжали ко мне в бюро.

Пока адвокат оказывает помощь, не должно быть никакого амикошонства или панибратства с клиентом. Но все мы люди, и случается, что после окончания дела деловые отношения перерастают в дружеские. У меня так было, например, с покойным Николаем Петровым, вы­дающимся пианистом, с Валерией Новодворской, Александром Минкиным и с еще одним крупным предпринимателем, которому я провел 18 дел: человека хотели уничтожить в разных странах, и в итоге закончилось это все выигрышем в Лондонском королевском суде.

Защищать интересы своих друзей проще?

Знаете, вот врачам не рекомендуется лечить своих родственников, друзей и знакомых, так же и адвокатам. Почему? Потому что изначальные установки адвоката и клиента не совпадают. Настоящий адвокат никогда не использует в своем лексиконе слово «гарантия». Если адвокат говорит «я вам гарантирую», то он мошенник. Адвокат может гарантировать только свою профессиональную, добросовестную и честную работу. Но клиенту нужен определенный результат. Поэтому даже если клиент понимает, что адвокат работал буквально на износ, в случае недостижения желаемого для него результата он недоволен. Просто клиент в дальнейшей жизни адвоката больше не появится. А если это близкий человек, родственник, то это может омрачить отношения или вообще их разорвать. То есть это дополнительная психологическая нагрузка на адвоката.

Для незнакомого человека я только адвокат, представитель профессии. Когда же меня приглашает знакомый или товарищ, он психологически воспринимает меня по-другому. И это не способствует защите.

С какими типами клиентов работается проще, а с какими сложнее?

Лучше, конечно, иметь умных клиентов. Могу сказать, что у многих успешных политиков, госслужащих, бизнесменов или топ-менеджеров повышенная самооценка и совершенно необоснованные претензии на то, что они в жизни понимают больше, чем другие. Я не говорю о каком-то неуважительном отношении – нет, просто они с самого начала начинают не высказывать пожелания, а давать тебе совершенно неуместные советы – вот и приходится им подробно объяснять суть проблемы, включая некоторые профессиональные детали. Иначе адвокат не заслужит их доверия.

Важно знать одно: решение, какую надо занимать по делу позицию, должен принимать сам клиент. Если адвокат осуществляет правовое сопровождение бизнеса, он не должен делать все сам, например распоряжаться переводом денежных средств, строить вместе с клиентом стратегию бизнеса или самому решать, как строить деловые переговоры. Адвокат, который переходит грань между правовым советником и партнером по бизнесу, получает проблему. Такую границу перешли некоторые мои коллеги в деле ЮКОСа, потому и вынуждены были уехать за рубеж, спасаясь от уголовного преследования. Обоснованно или нет – значения не имеет.

Мы защищаем разных людей и, действительно как врачи, оказываем профессиональную помощь. Право на защиту универсально. Если адвокат публично говорит, что принципиально не сможет защищать какого-то человека в силу тяжести преступления или гнусности личности, ему надо попрощаться с профессией.

Конечно, чрезвычайно тяжело защищать изуверов, совершивших убийство, педофилов или воров, которые обездолили несчастных. Но именно по таким делам проверяется настоящий профессио­нализм адвоката. Знаменитое дело Станислава Кроненберга, обвиняемого в истязании своей дочери, тому пример: адвокат Владимир Спасович, кому выпало защищать этого человека, почувствовал на себе всю критику общественного мнения, в том числе «властителей дум». На него обрушились Достоевский, Толстой, Салтыков-Щедрин и другие, не понимая природы профессии адвоката. К нам не надо предъявлять тех требований, которые предъявляются к судьям и проповедникам.

Среди огромного количества ваших дел можете ли выделить одно, «любимое»?

Вопрос довольно сложный, смотря какие критерии. Я мог бы выделить одно дело с точки зрения того, что я в нем произнес, как мне кажется, свою лучшую речь. Это дело Минхлопкопрома, которое состоялось в 1986 году. В то время Рашидов, руководитель Республики Узбекистан, который потом застрелился, брал на себя обязательства собрать шесть миллионов тонн хлопка – важного сырья для отечественной промышленности, в том числе и для вооружения. Это было уникальное дело, в котором все обвиняемые признавали себя виновными, а я построил свою защитительную речь, по сути, как обвинение экономической системы, вынуждавшей подсудимых совершать преступление. Я говорил о театре хозяйственного абсурда, созданного усилиями власти в Узбекистане. Очень долго продумывал фразу, поэтому помню ее до сих пор: «Главное преступление было совершено не в Узбекистане, оно было совершено здесь, в Москве, на XXV съезде партии (в этот момент глаза у судей округлились), когда бывший руководитель республики брал на себя нереальные обязательства». Так вот, по делу была проведена экономическая экспертиза. Она показала, что при самых идеальных условиях нельзя было собрать больше 5,2 миллиона тонн хлопка, а республика пять лет отчитывалась за шесть миллионов. Но за «воздушный» хлопок выплачивались вполне реальные деньги. И о приписках, которые насаждались планово, сверху, в Узбекистане знал каждый ребенок.

С точки зрения профессионального интереса выделил бы свое первое дело – защиту адвоката. В 1985 году меня позвали на этот процесс, когда возникла угроза неосновательного уголовного преследования московских адвокатов. До этого момента я был в науке, писал книги, читал лекции. Мне было тепло. Деньги тогда не играли такой роли, как сейчас. Но в адвокатуре было много друзей, и я принял предложение. Успешно провел защиту и сразу же получил широкую известность в нешироких адвокатских кругах и то самое профессиональное уважение, о котором мы говорили в начале.

У меня было немало дел, когда я защищал бизнесменов и государственных деятелей. Среди них были, в частности, Борис Березовский, Владимир Гусинский и Яков Голдовский. Если бы защищал еще и Ходорковского, то стал бы адвокатом всеобщего олигархического пользования. Могу определенно сказать, что все эти три дела были сфабрикованы, и я, если честно, не могу называть их профессионально интересными. То есть они, конечно, были сложными, но не в силу правовой природы, а потому что приходилось противостоять превосходящим тебя «вражеским» силам. Но все дела завершились для моих подзащитных благополучно.

Есть ли какое-то дело, в котором вам не довелось участвовать, но очень бы хотелось?

Я как профессионал жалею, что мне не удалось защищать Чикатило, например. Полагаю, что он был безусловно психически больным человеком. Как-то задумался, что, наверное, самое сложное было бы защищать Сальери. Доказательств того, что именно он отравил Моцарта, нет, но представьте себе защиту в условиях, когда в это солнце, в Моцарта, нельзя кинуть ни одной песчинки. И тем не менее надо найти слова в защиту отравителя.

Вообще, нет такого человека, в защиту которого ничего нельзя было бы сказать: какими бы страшными ни были преступления, человек никогда не реализуется в них полностью. Предмет судебного спора не в том, чтобы выяснять, хороший человек или плохой. Преступление может совершить и очень хороший человек, равно как и плохой – быть абсолютно невиновным. В суде решается вопрос о том, виновен ли человек в том конкретном деянии, в каком обвиняется.
Закон прописывает разные требования к адвокату и к прокурору. Если прокурор придет к выводу, что доказательствами, которые он предоставляет, не доказана вина подсудимого, то он обязан отказаться от обвинения. Такое бывает, хотя и нечасто. А нам такого права не дано: если подзащитный вины не признает, адвокату запрещается строить защиту исходя из доказанности его вины.

Что самое сложное в вашей работе?

Защищать заведомо невиновных. Следователи знают, что они сфабриковали дело по заказу – властному или денежному. Они понимают, что адвокат тоже это понимает. То есть это та ситуация, когда все всё понимают и тем не менее процесс идет. И такое дело не имеет никакого отношения к праву. У меня есть рецепт, которого в таком случае придерживаюсь и который могу посоветовать коллегам: нужно защищать так, как если бы никакого заказа не было, и делать все от тебя зависящее, чтобы оправдать невиновного. Здесь помогают опыт и знание жизни. Жизнь – штука долгая, судебных инстанций много: первая, апелляция, кассация, надзор. За время обжалований и блуждания дела по инстанциям представители власти, заказавшие человека, могут уйти, судьи – поменяться. Немало дел было мной выиграно при пересмотре приговоров.

В таких делах адвокат должен мотивироваться полным осознанием собственной правоты. Сила этого чувства помогает выигрывать по заказным делам даже в судах первой инстанции. В конечном счете все упирается в конкретного человека. Ты день за днем встречаешься глазами с судьей, взываешь своей убедительной защитой к его профессиональной чести и совести. И случается, получаешь оправдательный приговор вопреки всем мрачным ожиданиям.

Меня в шутку иногда называют «последним адвокатом-романтиком». Это не совсем справедливо, поскольку мне, как и всякому адвокату, не один десяток лет существующему в нашей такой сложной профессии, свойственен здоровый цинизм. Но, каюсь, идеализм мне действительно не чужд, считаю, что без него не надо браться за тяжелые заказные и тем более народнические дела. А вообще дело наше азартное, увлекательное, но и благородное. Всегда тяжелее защищать людей, чем их обвинять. Как сказал старик Шекспир устами Гамлета: «Если с каждым поступать по справедливости, никто не избежит порки». 

Материалы по теме



Валерия Хамраева
04.08.2014

Источник: SPEAR'S Russia №7-8(40)


Оставить комментарий


Зарегистрируйтесь на сайте, чтобы не вводить проверочный код каждый раз





«Изучение богатых россиян проливает свет на мысли глобальных элит»


_nig0790
 

После прочтения книги «Безумно богатые русские» у редакции WEALTH Navigator возникло немало дополнительных вопросов к автору. Элизабет Шимпфёссль любезно согласилась ответить на них во время пространного интервью.