В начале 1480-х Леонардо да Винчи написал письмо Людовико Сфорце, правителю Милана, с просьбой принять его на службу. Он перечислил десять своих преимуществ в качестве военного инженера. К примеру, под номером три значилось: «У меня есть способ уничтожить любую крепость или фортификацию, если она не стоит на скале или чем-либо подобном». Закончил он непронумерованным послесловием: «Также я могу изготавливать скульптуры из мрамора, бронзы и глины. В живописи я тоже могу исполнить что угодно не хуже любого другого человека, кем бы он ни был».

Леонардо, которому тогда было 32, получил работу. Несколько лет спустя, когда Сфорца заказал ему «Тайную вечерю», он использовал новую технологию, работая на двойном слое сухой штукатурки и на грунтовке из свинцовых белил. Вскоре тот выбор определил судьбу «Тайной вечери».

Однако Леонардо был на шаг впереди и в искусстве, и в технологиях, так что понятно, почему именно Билл Гейтс в 1994 году заплатил 30,8 млн долларов за один из его манускриптов – «Кодекс Лейчестера», в котором есть чертеж работающего вертолета, сразу ставший самым дорогим манускриптом в мире. «Так вдохновляет, что один человек, сам по себе, без отзывов, без советов, что правильно, а что нет, продолжал двигаться вперед, – как-то раз сказал Гейтс. – Он понял, что знание само по себе – прекрасная вещь».

По-моему, этот замысловатый элемент «давинчианы» – подходящее начало для исследования, потому что здесь изящное искусство пересекается с высокими технологиями, что по-прежнему остается мудреной историей или, скорее, двумя переплетенными историями, из которых художественная – попроще.

Любознательность – неотъемлемая составляющая работы художников, так что в высокотехнологичном мире для многих естественно находить способы превращения технологий и цифровых источников в искусство. К примеру, Том Сакс, придумавший подложные съемки Марса с помощью настоящих инженеров NASA. Или Кори Аркангел, организовавший сайт, где предсмертная записка Курта Кобейна находилась рядом с рекламой Google, предлагающей, например, лечение социо­фобии. Или Тревор Паглен, работающий с военным оборудованием, например дронами. (Вы можете посмотреть на новую работу Паглена на станции метро «Глочестер-р­оуд» в Лондоне.) Или Sea Chair Project, созданный Studio Swine и Киреном Джонсом, где собирают пластиковый мусор, дрейфующий в Мировом океане, и превращают его в полезные вещи, например стулья.

В одном только Нью-Йорке три помещения отданы под искусство, которое зачастую представляет собой, скорее, экспериментальные технологии: некоммерческий проект Eyebeam Art + Technology; Bitforms, галерея, специализирующаяся на новых медиа; а также небольшой Hyphen Hub, запущенный год назад на бывшей рок-н-ролльной репетиционной базе. Я был там на вечере, посвященном Стивену Аугеру и Эрвину Редлу, каждый из которых работает со светом и нейробиологией. Какая была программа? «Мы намеревались сделать это финансово устойчивым, – говорит один из основателей проекта Ашер Реми-Толедо. – Мы хотим продолжить как одна из последних экспериментальных площадок в Нью-Йорке, ставшая общественным и дорогим местом для творческого процесса». Также он отметил: «Технологическое искусство сложно
монетизировать».

Калифорнийские мечты

Тут и возникают трудности. Что подводит нас ко второй теме повести об искусстве и высоких технологиях – коллекционерам. Чтобы исследовать обе темы, в апреле я посетил Silicon Valley Contemporary, новую ярмарку произведений искусства в Сан-Хосе в Северной Калифорнии. Выставка была организована Риком Фридманом, чья компания Hamptons Expo Group уже проводит арт-ярмарки в Саутгемптоне (Лонг-Айленд), Палм-Спрингсе, Хьюстоне и Аспене, и стратегия тут очевидна: Кремниевая долина – самое густонаселенное миллиардерами место на планете.

В прошлом году Facebook обогнал по стоимости Bank of America, их кампус проектирует Фрэнк Гери. Норман Фостер завершает кампус Apple в Купертино за 5 млрд долларов. Так что внешность тоже важна. По-видимому, некоторые парни и девушки из Кремниевой долины созрели для погружения в современное искусство.

Но что понравится технарям? Над этим бьется коллективный разум мирового арта. Доткоммеры, пришедшие до них, не оказали влияния на мир искусства, за исключением космического ковбоя Джоша Харриса из pseudo.com, которого журнал Time окрестил «сетевым Уорхолом», но он выгорел во время краха доткомов. Пол Аллен, основатель Microsoft, – заметный коллекционер, но
о Гейтсе с покупки «Кодекса» никто как о коллекционере не слышал.

Ярмарочный балаган

Но вернемся к Silicon Valley Contemporary. Пол Янг, лос-анджелесский галерист, курировал проект движущихся картин. Я направился к нему с вопросами.

«Все зависит от коллекционеров. Если они это не поддержат, то другого такого в этом году не будет», – сказал он. На ярмарке есть работы художников с мировыми именами, таких как Марина Абрамович (нет, самой художницы не было), чья команда представляла ее Mutual Wave Machine, и Гэри Хилл с инсталляцией Depth Charge. Разумеется, хорошо была представлена Калифорния, присутствовали и неинтеллектуальные работы (так называемый поп-сюрреализм), в наибольшей концентрации выставленные галереей Bash Contemporary из Сан-Франциско, где изображения перекочевали на арт-поверхности из татуировок, скейтбордов и комиксов.

Арт-ярмарка – это лабиринт петляющих дорожек, хор диссонирующих голосов, но в конце концов план становится различимым, проявляется задумка. Так случилось и здесь. Марк Борги, солидный дилер с помещениями на Манхэттене, Бридж­гемптоне и Палм-Бич, привез де Кунинга 1970-х и Френсиса Бэкона, оба – верх престижа. Даг Крисмас из галереи Ace в Лос-Анджелесе представил в том числе и Роберта Ирвина. Все это – проверенное временем.

Зато другие ставят на технологии, причем среди них – целые галереи (такие как нью-йоркская Untitled) и отдельные художники, посвятившие себя этому направлению. В числе последних – Брэд Троммель, познакомивший искусство и биткоины, Марк Флуд, обыгрывавший логотипы, а также Катцу из Hole – манхэттенский уличный художник, делавший настенные росписи с дюшамповской хаотичностью при помощи непрофессионально управляемых мини-дронов. Именно в его закоулке я обнаружил замечательные сюрпризы.

Один из них – Клайв Маккарти, которому Институт искусства в Сан-Хосе организовал персональную выставку. Я смотрел на нечто, казавшееся постимпрессионистской фигуративной живописью, выполненной с заметным мастерством. Но оно пошевелилось. Потом снова. И снова. Я узнал, что Маккарти – тоже британец, переехавший в Калифорнию в середине семидесятых. Он построил достойную уважения карьеру инженера, став директором отдела разработки чипов и программного обеспечения у производителя полупроводников Altera. В 1997-м, в возрасте 51 года, он взял отпуск и пошел в школу искусств.

Маккарти создает предметы искусства с помощью алгоритмов. Алгоритмов! Мы мельком поговорили на ярмарке, а потом по телефону. Вот – вкратце – как это прошло.

Э. Х.-Г.: Насколько я понимаю, будучи инженером, вы интересовались искусством?

К. М.: На самом деле нет, не интересовался. Я не был неудавшимся художником. У меня получилась прекрасная карьера инженера. На самом деле это была одна из причин, по которой я пошел в арт-школу. Это было как «О, я стал инженером, получив диплом инженера. Может, если я получу диплом художника, стану художником?»

Э. Х.-Г.: Я никогда не видел работы, столь безупречно имитирующей станковую живопись, при этом не являющейся станковой живописью. Что вас привело к этому?

К. М.: Это произошло не сразу. Начинаешь с одного, потом переходишь к другому. Я преодолел череду этапов: начал с простых фотографических изображений и программировал их довольно простым образом, потом набрался опыта в создании таких вещей. Однажды я подумал: «Может, у меня получится в живописи?» В октябре 2010-го я трудился за своим рабочим местом и получил первый мазок на экране. И подумал: «О! Отлично!» Так все началось. Это был очень сырой мазок, просто ровный круг. Но я знал, что раз уж у меня получился ровный круг, то можно начинать делать что-нибудь другое.

Э. Х.-Г.: Как вы сделали этот мазок? Этот круг?

К. М.: Я уже написал много кодов для анимации объектов на экране. Это довольно трудно объяснить. Слишком много программирования для одной детали – ужасно! Но если составить вместе достаточное количество деталей, можно сделать нечто гораздо более крупное. Как бы то ни было, я написал код. Я был в восторге. Но, посмотрев на него, любой спросил бы: «И что в этом такого сложного?»

Смешанная реакция

В пятницу я снова встретил Пола Янга. «Я только что видел, как Гэри Хилл ушел за 50 тыс. долларов, – сказал он. – В следующем году будет ярмарка».

Тем не менее не все присутствующие там появятся. У Марка Борги не получилось продать ни де Кунинга, ни Бэкона. «Все это чудовищная трата времени», – сказал он. Считает ли он, что в будущем элита Кремниевой долины будет покупать предметы искусства? «Нет», – резко ответил он.

Во всяком случае, все согласны, что процесс зай­мет некоторое время. «Думаю, если у вас есть программа, нужно пробовать много раз, – говорит Даг Крисмас. – Это скорее серия проб, пока искусство не подействует на них замечательным образом и они не начнут реагировать. Вы забываете, что многие люди, не связанные с искусством, боятся: они не уверены, они определенно не хотят ошибиться, не хотят глупо выглядеть… А искусство не всегда просто понять… Так что повторные попытки облегчают это чувство страха».

Рик Фридман из Hamptons Expo сказал: «Многие интересовались видео, но и живопись тоже продавалась». Технарь из Apple отметил: «Я весь день смотрю на экран компьютера. Я не хочу смотреть на экран, когда прихожу домой. Хочу смотреть на красивую картину». Если новые технологии используются неординарным способом в искусстве, то это вполне может стать для жителей Кремниевой долины источником удовольствия. Но что эти люди хотят покупать на самом деле? На этот вопрос пока действительно сложно ответить.