Горизонт Варданяна


Рубен Варданян надеется увидеть Алексея Навального преподавателем СКОЛКОВО. В интервью SPEAR’S Russia председатель совета директоров «Тройки Диалог» рассказал, какую оценку он поставит бизнес-школе, почему оншорная часть private banking будет расти и каков его личный прожиточный минимум.

26.08.2011





O private banking

После 2008 года феномен private banking подвергся серьезному переосмыслению. Швейцария уже не воспринимается безусловным лидером качества и надежности, и капитал уходит в Азию. Общее стремление к прозрачности делает невозможным построение услуг управления состоянием исключительно на принципе ухода от налогов и банковской тайны. Какая модель private banking будет воспринята клиентами в России и в мире?

Существует некоторая путаница в понимании этой темы. Так сложилось, что в разных странах private banking может включать в себя разные понятия. Но прежде чем говорить об отличиях, отмечу, что private banking в целом означает одну простую вещь: людям, у которых есть крупные состояния, требуется, чтобы кто-то профессионально занимался их деньгами. Или эту работу делаешь ты сам через посредников, или доверяешь активы управляющим. В 1990-е создание одной офшорной компании или открытие счета за рубежом уже считалось частным банковским обслуживанием. Сегодня private banking в России – часть финансовой культуры, которая только входит в нашу жизнь.

Для человека, представляющего верхний слой среднего класса, наличие свободных денежных средств – это не только большая радость, но и головная боль. В жизни возникает очень много неопределенностей, всевозможных событий, и кто-то должен помогать принимать взвешенные решения по управлению личными финансами. Пока же люди относятся к этим вопросам недостаточно серьезно и не отдают себе отчета в том, что капитал требует много времени и усилий.

Важно понимать, что разных странах формируются различные требования private banking. На них влияют многие факторы, включая, например, политический режим или налоговые ставки. Сам по себе private anking – не отдельный вид производства, а сервис, который предоставляется исходя из возникающих потребностей.

Сегодня в России примерно 140 тыс. человек декларируют доход больше 1 млн долларов. То есть официальных миллионеров в нашей стране – 0,1% от общего числа жителей. И это только миллионеры. На самом деле определенные услуги private banking оказываются уже со 100 тыс. долларов. Конечно, в каждой стране свой уровень достатка, доход на душу населения и, следовательно, порог входа, но в принципе, если у тебя есть 100 тыс. долларов, ты уже считаешься серьезным VIP-клиентом.

Швейцарская модель private banking постепенно теряет актуальность для России, хотя на протяжении многих лет оставалась наиболее привлекательной. Среди ее клиентов очень много состоятельных чиновников, которыми востребован определенный тип частного банка. Его образ – кодовые счета, сейфы, закрытая информация. Швейцарский private banking – это прежде всего конфиденциальность и надежность. Но в этой модели получается, что чем меньше ты беспокоишь банк, тем лучше для него. Идеальный клиент для такой организации – тот, кто один раз отдаст деньги и больше никогда за ними не придет. И если посмотреть на главные источники доходов швейцарских банков, выяснится, что они зарабатывают не на обслуживании. У них огромные свободные остатки. Просто клиенты по разным причинам (Вторая мировая война, криминальные активы и т.д.) не вернулись за деньгами. Невостребованные капиталы на веки вечные сохраняются в банке.

В США все по-другому. Там невозможно спрятаться, зато всегда стоит вопрос, как сделать так, чтобы наследование было правильным, эффективным. Цель всех усилий – снизить налогооблагаемую базу. Поэтому в ход идут различные механизмы – как правило, трасты.
В России по налогам очень благоприятный режим, поэтому возможно серьезное развитие оншорного private banking. Хотя обычно частные банковские услуги воспринимаются как офшор, что это где-то далеко на островах. Это неверное представление. Знаете, почему рынки Азии растут? Потому что в данном регионе увеличивается количество миллионеров. Финансовые центры создаются там, где есть деньги. В Москве тоже есть миллионеры, и, конечно, им не очень удобно общаться со своим менеджером, который находится где-то далеко за границей.

При этом российская модель private banking должна включать в себя не только элемент «сохранить и спрятать», но и правильное управление активами, которое обеспечивало бы прирост капитала. Безусловно, будут клиенты, которые продолжат хранить сбережения за границей, опасаясь неопределенностей в России, но сейчас мы видим становление индустрии private banking в нашей стране. В мире оншорная часть private banking со временем будет увеличиваться, прозрачность тоже.

В этом году во время Петербургского международного экономического форума, где я был модератором одной из сессий, проводился опрос. Спрашивали, в какой валюте вы бы хранили свои средства (в рублях, евро, долларах, юанях), в золоте или в чем-то другом. Около 40% предпочли «что-то другое». Это показывает, что люди растерянны и не знают, как себя вести. Купили недвижимость, а ее трудно продать, приобрели золото, а что с ним делать? Перспективы доллара и евро тоже непонятны. Поэтому помощь в грамотном управлении нужна всем.

Как в посткризисный период изменилось отношение клиентов к рискам? В чем секрет успеха таких услуг, как advisory? Как вообще в индустрии, построенной на доверии, могли возникнуть схемы, подобные схеме Мэдоффа?

Люди хотят эксклюзивности и верят, что найдут в другом месте услугу лучше, чем уже имеют. Мэдофф – удивительная модель. Что он делал? По сути, брал деньги зато, чтобы взять ваши средства в управление. У него имелись посредники, которые рассказывали, что по большому блату могут ваши капиталы без очереди пристроить к Мэдоффу, который обеспечивает гарантированный доход. И все радостно несли ему свои миллионы.
Финансовые пирамиды существовали всегда и везде, и люди понимали, что это такое. Но многие надеялись, что они успеют выскочить раньше других. К тому же им хотелось эксклюзива и особых условий.

В принципе, любой человек может сказать, что готов держать свои активы в таких-то валютах, с такой-то ликвидностью, степенью риска и в таких-то географиях. И чем больше сумма, тем проще это делать. Когда у тебя 100 тыс. долларов, хорошую диверсификацию будет сделать непросто. Но о полноценном распределении активов имеет смысл думать уже с миллиона долларов. Адвайзер (финансовый советник) для того и нужен, чтобы помогать клиенту с этими решениями, вести диалог, освобождать его время. Другое дело, что сейчас панацеи от коррекции нет. В последний кризис просело все, что казалось надежным. Посмотрите, что произошло с эндаумент-фондами. Крупные инвестиционные банки на бумагах с рейтингом «AAA» потеряли больше денег, чем на мусорных облигациях. Это был шок, и его еще предстоит осмыслить.

Получилось, что к сложившейся финансовой системе нет доверия. Поэтому роль грамотного финансового советника растет. Он способен объяснить ситуацию и быстро на нее среагировать. Другой вопрос в том, что хороших финансовых советников очень мало, так как индустрия private banking у нас очень молодая.

У себя, в «Тройке Диалог», мы отметили, что клиенты стали больше интересоваться тем, что происходит с их деньгами. Подходы к риску после кризиса сильно изменились. В свою продуктовую линейку мы даже добавили новую услугу – advisory, когда клиент получает высококвалифицированную поддержку, но инвестиционное решение принимает самостоятельно.

Бизнесмены, сохранившие свои компании в кризис, предпочитают сейчас их продать (об этом свидетельствует статистика по сделкам). Как это отразилось на индустрии управления капиталом? Вы в «Тройке» видите приход новых денег?

Да, это происходит. Необходимо сказать, что здесь совпало несколько факторов: финансовый кризис, два десятилетия активного бизнеса, в том числе в условиях неопределенности, а для кого-то даже кризис среднего возраста. То есть сейчас первое поколение состоятельных россиян находится в стадии, когда им хочется задуматься о смысле жизни, о том, чем они займутся дальше. Поэтому если происходит выход из бизнеса, то в значительной мере это результат усталости, накопившейся за 20 лет работы, и тех вещей, о которых я уже сказал.
Приходят ли новые клиенты? Да, приходят, но мало. Люди озабочены тем, что происходит в мире, и на возможности инвестирования смотрят крайне осторожно. Хотя аппетит к риску у всех разный. Понятно, что индустрии есть куда расширяться. Через какое-то время на первый план у нас выйдут «рожденные с серебряной ложкой во рту». Это поколение уже на подходе.

Что будет выбирать эта молодежь и их отцы, которые еще при деле, – оншорный или офшорный private banking?

Думаю, и то и другое, что правильно. Но я убежден в том, что все больше клиентов захотят, чтобы их советники находились рядом. Тогда у них появится возможность видеть финансового помощника 24 часа в сутки, семь дней в неделю. В private banking очень важен элемент доверия: чтобы ты знал человека. Личный врач, юрист, финансист – специалисты, которые у человека, обладающего состоянием, объективно должны быть всегда под рукой.

Период первоначального накопления капитала в нашей стране подошел к концу. Миллионеры и миллиардеры начинают задумываться о том, как правильно оформить наследство. Как вы для себя решаете этот вопрос?

Это непростое упражнение, особенно в России, с нашим фатальным отношением к своей судьбе, нелюбовью к планированию и прогнозированию. Я задаю многим своим коллегам вопрос, написали ли они завещание. Частый ответ: «Чур меня, чур». Тем временем грамотное завещание требует многих усилий. Очень малое количество людей понимают, насколько важно не оставить после себя проблем близким. Особенно если родные не в бизнесе, а бизнес у тебя неликвидный, нет акций, «живых» денег. Более того, завещания могут быть разные – например, когда ты погибаешь один преждевременно, или когда погибаешь с женой и у тебя остаются дети, или когда погибаешь с женой, детьми и остаются родственники. Это уже как минимум три завещания. Кроме того, разные бывают случаи – например, когда у человека было несколько семей. Передача наследства и составление завещания – всегда очень личная вещь. Если говорить о моем случае, то решение принято.

О насущном

После вашей сделки со Сбербанком в России не осталось местных инвестиционных банков. Что это означает для развития инвестиционно-банковской индустрии и бизнеса в целом?

Это не так. Есть «Атон», «Открытие», тот же «Альфа-Банк», «Уралсиб». Мы говорим о том, кто с кем конкурирует и на каком уровне.

Не осталось независимых, способных вести борьбу за IPO в первом эшелоне?

Это сложная борьба. Можно обратить внимание на то, как прагматично американцы относятся к этой индустрии. В США, чтобы сделать IPO, ты платишь комиссию от 3% и выше. В России эти же американские банки предлагают 0,5% и даже ниже, тем самым осознанно убивая локальных конкурентов. Для них это «маркетинговый кост», и они не стесняются своих действий. Не везде это удается, потому что есть страны с крупными локальными игроками, например Россия, Китай, Индия, Бразилия. В реальности инвестбанкинг как индустрия в чистом виде существует только в англосаксонских государствах. В других странах инвестиционно-банковские услуги предоставляются в основном универсальными банками. Также я считаю, что эта индустрия развивается циклично – процесс соединения-разъединения будет происходить постоянно. Ни ВТБ, ни Сбербанк не планируют оставаться госбанками.

Быть просто инвестиционным банком, не имея серьезной балансовой поддержки и покрытия, очень сложно. Конкуренция жесткая, даже брутальная с точки зрения взаимоотношений. Глобальные банки понимают, что Россия – один из рынков, где можно заработать большие деньги. И они пытаются здесь занять свое место. У наших игроков появился шанс спокойно конкурировать со многими бутиками. Даже в США, несмотря на доминирование пяти-шести банков, существует еще 5000 компаний меньшего размера, так или иначе обслуживающих большое количество клиентов. В общем, индустрия в России сохранится, конкуренция будет, появятся новые игроки. А то, что происходит сейчас, – просто этап, который нужно пройти.

Инвестактивист и один из самых популярных людей в Рунете Алексей Навальный резко критиковал СКОЛКОВО. Он утверждал, что кредитная схема школы была нерыночной. Якобы погашались только проценты, но не «тело» кредита. С его точки зрения, тот факт, что кредит перешел в «Газпромбанк», – большая репутационная победа Сбербанка и лично Германа Грефа и Сергея Гуриева. К тому же он утверждал: заработать на школе не удастся даже вам. Что на все это можно возразить?

На самом деле он мало знает про проект и даже не нашел времени приехать посмотреть на школу. Поэтому он говорит о том, чего не знает. Кредит абсолютно рыночный. Критика в сторону школы необоснованна, потому что условия залогов и погашения нигде и ни разу не нарушались в отличие от большого количества кредитов, выданных другим компаниям. Ставка и залоги также были рыночными. В проект вложено достаточно личных денег и гарантий. Другое дело, что бизнес-школа – действительно тяжелый проект. И никто не говорит, что он идеален. Но я должен сказать, что мы шаг за шагом строим уникальный институт, который уже сейчас зарабатывает деньги. Пока этот проект требует вложений и усилий с горизонтом 15–20 лет. В России же настолько не привыкли к таким срокам, что людям сложно представить, что это может быть на самом деле. Любая школа – неприбыльная организация. Здесь отсутствуют дивиденды, нет возврата денег. Это некоммерческое партнерство. И основной вопрос заключается в скорости развития. Есть операционная точка безубыточности, на которую школа выходит в следующем году. Поэтому проблем с выплатой кредита возникнуть не должно. Я очень благодарен Сбербанку и лично Герману Грефу за то, что они выдали нам ссуду на рыночных условиях в период кризиса. Она, кстати, принесла очень неплохие деньги для акционеров банка, что бы ни говорил г-н Навальный. «Газпромбанк» сейчас выдал кредит на более длительный срок, понимая, что проект этого требует. Здесь, конечно, вопрос доброй воли, но обвинять нас в желании заработать на этом деньги либо в использовании каких-то непонятных схем – некорректно.

У вас есть система оценок для этой школы? За что вы поставите ей пятерку, а за что двойку через 10 или 20 лет?

Если 35–40% студентов будут иностранцы, если 30% выпускников станут заниматься собственным бизнесом – это значительный успех. Если школа окажется центром общения, дискуссии, интерактива и поднимет планку образовательного стандарта, это будет отлично. Двойку поставлю, если мы останемся обычной российской школой, выпускающей неплохие кадры. Они тоже очень нужны России, но при этом я считаю, что через 20 лет мы должны стать одним из международных центров образования в мире. Мы с первого дня поставили себе планку – Топ-10 мировых бизнес-школ. И я знаю, некоторые из них уже запретили своим профессорам у нас преподавать, потому что боятся конкуренции. Это показывает, что коллеги к нам очень серьезно относятся. Особенно европейские школы с опаской смотрят на происходящее в СКОЛКОВО. Надеюсь, что лет через 15 Алексей Навальный станет преподавать в школе и признает, что был неправ, критикуя проект.

Вы когда-то признавались, что не вполне довольны капитализмом. Можно ли исправить изъяны в этой системе? Какие ресурсы и силы для этого необходимы? Можно ли в обозримой перспективе создать или доработать альтернативу существующему порядку?

Если очень сжато, то капитализм – нравится это или не нравится – имеет универсальную систему измерения успеха. Это деньги. Реальная система измерения успеха дает возможность очень легко ранжировать всех по количеству денег, по капитализации, снимает вопрос субъективности и задает очень четкие критерии. У тебя есть 10 млн? Значит, ты богатый и успешный человек. Во-первых, никого не волнует или волнует постольку-поскольку, как именно ты заработал деньги. Во-вторых, эта система, к сожалению, не позволяет измерять очень важные вещи, такие как культура и творчество. Мы пришли к тому, что даже идеологическое и духовное начинает измеряться по вполне материальной шкале. А сколько стоит Гоген? Столько-то, значит, он хороший художник. А, скажем, Уорхол лучше, так как стоит дороже? Это приводит к серьезным проблемам, перекосам в общественном сознании.
В нашей системе нет механизмов, которые оценивали бы, скажем, самых достойных и уважаемых людей. Бывает наоборот. Вот Дональд Трамп – не самый этичный бизнесмен, зато один из самых известных. Есть много достойных людей, но о них почти никто не знает. Почему? Просто существующий порядок измерения успеха однобок и не сбалансирован более субъективными и сложными вещами.

Мы потеряли уважение к профессиям, которые менее оплачиваемы. Если раньше быть инженером считалось престижно, потому что ты открывал мир, космос и мог не думать, сколько зарабатываешь денег, то сейчас мысль о том, что финансист или юрист получает больше, придет в голову первой. А насколько меньше стало людей, которые хотели бы заниматься философией, медициной. Ну и последнее. В связи с тем, что у нас компании измеряются по уровню капитализации, постоянно возникает конфликт интересов. Акционерам нужна ежеквартальная прибыль, и на долгосрочное развитие и мораль они обращают внимание в последнюю очередь.

Была очень показательная дискуссия в Давосе. CEO одной из крупнейших нефтяных компаний, работавших в Судане во время геноцида, объяснял, что, платя налоги, он, по сути, дает деньги на уничтожение миллионов людей, и спрашивал у коллег, нужно ли ему закрывать бизнес в этой стране. После двух часов обсуждений многие сказали, что нет, ты не имеешь права, потому что пока ООН или, скажем, США не ввели санкции против этой страны, ты как человек, нанятый, чтобы зарабатывать деньги для своих акционеров, обязан это делать. Если тебе не нравится – подавай в отставку. Но ты не можешь уйти из Судана просто потому, что правительство себя неэтично ведет.

Подобная модель существует. Хорошая она или плохая, ее необходимо понять и принять, поскольку это реальность. Она содержит очень большие проблемы, которые не решаются в лоб. Зато списки самых богатых людей широко рекламируются, публикуется прибыль крупнейших компаний. Деньги остаются мерилом всего. Сбалансировать систему трудно, но необходимо. И есть положительные примеры. Меня поразила Финляндия. Учителя получают такую же зарплату, как в других европейских странах, но стать школьным преподавателем – престижно. Поэтому финские школы считаются лучшими в мире. Когда я был там, мне помощник министра рассказывал: «Меня не взяли учителем, я пошел в МИД». Понимаете, это другое общество. Не хочу идеализировать, у финнов своих проблем выше крыши, но есть иное отношение к труду, к успеху. Мы же пока не наелись капитализма и еще болеем золотыми часами и дорогими машинами.

Некоторые российские миллиардеры уже заявили, что отдадут значительную часть состояния на благотворительность. Свое решение объясняли тем, что не хотят разрушить большими деньгами жизнь своих детей, в которых к тому же не видят настоящих предпринимательских талантов. Какие мысли возникают у вас по этому поводу как у отца, бизнесмена и гражданина?

У меня четверо детей, и могу сказать, что у каждого родителя свой подход к воспитанию. Я считаю: лучше деньги эффективно потратить до своей смерти, чем оставлять их на благотворительность, чтобы их расходовал кто-то другой. Ты уж потрать сам и сделай это с максимальной пользой. Мне кажется, вопрос не просто в благотворительности. Я думаю, все понимают, что теперь человек сам по себе становится все более важным элементом успеха, а не только производственные мощности, инфраструктура, нефтяные месторождения. И вопрос качественного образования, воспитания, здравоохранения становится настолько значимым, что помогать детям, больным СПИДом или лишенным родителей, – это не решение проблемы. Сейчас перед состоятельными людьми стоит вопрос: если вы успешны, то помогите сделать так, чтобы деньги, отданные на благие цели, работали так же эффективно. Еще до революции благотворительность в России стала частью жизни: согрешил, а потом откупился тем, что помог. Опасная вещь. Просто отдать миллиард долларов еще хуже, чем не дать ничего. Без эффективной системы использования денег многое может быть просто разворовано.

Нужны ли России какие-то специальные каналы для направления потоков благотворительности в правильное русло? Если да, то кто должен заниматься их созданием и определять повестку дня? Или частных усилий и существующих фондов вполне достаточно?

На сегодняшний день ты должен быть очень богатым, чтобы создать благотворительный фонд. Если ты не очень богат, то у тебя есть два варианта. Первый: ты знаешь кого-то, кому надо помочь, и даешь деньги. Эффективно, но точечно. Второй: ты потрясен событием, например, произошедшим в Беслане, и направляешь помощь туда. На этом все заканчивается. Нет механизмов, которые позволят системно помогать небольшими деньгами. Думаю, в России есть огромное количество людей, которые хотят делать регулярные пожертвования. И создание фондов, способных аккумулировать эти деньги, правильно ими управлять и распределять, – важная задача.

О принципах

Что вам нужно, чтобы оставаться собой?

Самого себя не обмануть. Я хорошо знаю свои недостатки, ошибки, и для меня важно оставаться честным перед самим собой. Потому что я себе самый строгий судья.

Какие вещи в бизнесе вы считаете неэтичными, какие преступными?

Я многое видел в России. Есть то, что мне сложно понять. Скажем, один очень крупный бизнесмен покупал завод и посадил в тюрьму сына владельца, чтобы отец подписал бумаги о продаже. Ну как же ты можешь, спрашиваю. Они воры, говорил он, украли этот завод у государства, они это заслужили, а я занимаюсь серьезными проектами. Такие вещи, когда ты подобным способом получаешь актив, даже имея массу обоснований, находятся за гранью моего понимания.

В России слово «этично» не имеет большого веса. Была гениальная история. Я договаривался с одним человеком об определенных вещах. Прошло время. Мы встретились, он говорит, нет, не помню. Напоминаю ему, что у нас были свидетели. Он: «Они тоже ничего не помнят». Напоминаю, что мы подписали контракт. Он говорит: «Я тебе так доверял, что подписал не читая». Неэтично, когда считаешь, что все можно. Капитализм создает это ощущение, заставляет верить, что деньги не пахнут. Но какими средствами ты достигаешь цели, тоже определяет твой успех.

За что вы готовы наказать людей, с которыми работаете?

Знаю, был банк, где за грязную обувь вычитали из зарплаты. Но в «Тройке» нет системы наказания. Наказание – последнее дело. Если ты объединяешь вокруг себя свободных, профессионально состоявшихся людей, то наказывать их бесполезно. Ты можешь выказать свое недовольство, можешь строго оценить работу, сделать меньше бонус. Но это все равно не наказание. Порку не понимаю, как и людей, безразличных к делу.

Что важнее: четко следовать принципам, которые ты раз и навсегда избрал, или умение быть гибким?

Разумеется, нужно быть гибким, компромиссным, толерантным. Просто где последняя черта? Ты не можешь не быть черствым, хотя в бизнесе, конечно, иногда должен находить компромиссы. Ты живешь в среде, где не все прописано. Ты балансируешь на грани законодательства и зарабатывания денег. На грани интересов клиента и собственных.

В какой ситуации вы нанесете удар первым?

Чтобы быть добрым, надо оставаться крайне сильным, говорил мой отец. Я 20 лет в бизнесе и не участвовал в корпоративных войнах. У нас по-другому все выстроено. В жизни я не кровожадный и хулиганский парень, но бывали случаи, когда следовало ударить первым, иначе было бы хуже. Хотя это уже не относится к бизнесу.

Каков ваш прожиточный минимум?

Специально не считал. Я летаю экономклассом и чартером одинаково спокойно. Книги – удовольствие не очень дорогое, машины я не собираю, часы тоже. На одежду трачу крайне мало. Если не считать поездки и благотворительность, то это несколько сот тысяч долларов в год.

Что дает вам ощущение уверенности в завтрашнем дне и чувство безопасности?

Давным-давно я для себя решил, что не хочу оказаться в ситуации, когда, увидев кого-то на тротуаре, перейду на другую сторону улицы просто потому, что мне будет стыдно посмотреть ему в глаза. Я знаю, что не сделал ничего подлого и некрасивого. Это и есть чувство безопасности и спокойствия. Хотя не могу утверждать, что всегда поступал правильно и никогда незаслуженно не обижал людей.

В чем должно выражаться признание ваших заслуг? Есть ли какие-то статусные символы?

Доверие клиентов ко мне. В нашем бизнесе это ключевой фактор успеха. Никакие титулы не нужны.

Ваш бизнес-потенциал реализован полностью? Служит ли вам ваше дело платформой для самовыражения или для этих целей у вас существует отдельная территория?

Нет, конечно. Всегда есть возможность для большего, лучшего. Для самовыражения есть еще проекты, связанные с бизнес-школой, которыми я очень много занимаюсь. Есть также планы по созданию индустрии благотворительности.

Почему на вашем месте не может быть другой человек?

Может, легко. Нет незаменимых людей. Более того, я считаю, что если уходит руководитель, а после него ничего не сломалось и работает в прежнем режиме, это наилучший успех топ-менеджера.

Вы стараетесь менять мир с помощью бизнеса?

Думаю, что да. В 1991 году, когда мы начинали наш бизнес, мало кто верил, что в России будет даже сегодняшняя рыночная экономика. Был другой мир, а благодаря нашим действиям, в том числе созданию такой компании, как «Тройка Диалог», свои возможности реализовали большое количество людей. Те услуги, которые мы оказываем клиентам, создание фондового рынка, конечно, изменили мир вокруг нас. И я считаю это одной из немногих вещей, с которыми я ассоциируюсь. То есть трансформация России происходила и благодаря нашим усилиям. Появление профессиональной, цивилизованной финансовой индустрии помогло людям стать богаче, успешнее. Все ли удалось? Нет, но мы внесли большой вклад, очень многое создали первыми: продукты, инфраструктуру. Мы делали больше, чем просто зарабатывали деньги.

Вы уже сказали, что планируете в будущем заняться созданием инфраструктуры благотворительности. Что-нибудь еще принципиально важное вы задумали, о чем можно говорить вслух?

Благотворительность – это очень большой объем работы, огромное направление. Все может измениться, конечно, но сейчас мне кажется, что это серьезный горизонт. Вообще я человек, который смотрит на долгие годы вперед, поэтому работы лет на 20 как минимум хватит.

Материалы по теме



26.08.2011

Источник: SPEAR'S Russia

Комментарии (6)

Генрих 05.09.2011 16:30

Это - человек, сохранивший психическое здоровье при таких сумасшедших деньгах. Даже если о морали не всегда думает, то об этом говорит и как-то все время подразумевает в в узко-профессиональных рассуждениях, а это говорит о том, что бессознательное находится у него в генетически правильной конфигурации.

Юрий 27.08.2011 07:23

Рубен, как всегда, говорит просто, конкретно, интересно и по делу

Островитянин 26.08.2011 20:23

рассуждения о капитализме, наверное, верные, но от них веет безысходностью.

Денис 26.08.2011 19:59

Он давно на том уровне, когда об одежде не думают вообще.

AZ 26.08.2011 19:38

На определенном уровне люди только на одежду тратят в год примерно несколько сот тысяч долларов.

Watermark 26.08.2011 19:36

"Специально не считал. Я летаю экономклассом и чартером одинаково спокойно. Книги – удовольствие не очень дорогое, машины я не собираю, часы тоже. На одежду трачу крайне мало. Если не считать поездки и благотворительность, то это несколько сот тысяч долларов в год".

Не человек -- аскет!


Оставить комментарий


Зарегистрируйтесь на сайте, чтобы не вводить проверочный код каждый раз





«Изучение богатых россиян проливает свет на мысли глобальных элит»


_nig0790
 

После прочтения книги «Безумно богатые русские» у редакции WEALTH Navigator возникло немало дополнительных вопросов к автору. Элизабет Шимпфёссль любезно согласилась ответить на них во время пространного интервью.