Год грядущий: надежда и риски


Агентство Bloomberg включило Россию в пятерку наиболее бесперспективных экономик мира наряду с Венесуэлой, Бразилией, Грецией и Эквадором. Цены на нефть продолжают падать, рубль слабеет, бюджет секвестрируется, ВВП снижается. Каких сюрпризов ждать от 2016 года, когда отскочит нефть и сколько еще продлится рецессия, авторитетные эксперты рассказывают на страницах SPEAR’S Russia.

15.02.2016





Михаил Крутихин,
партнер RusEnergy

Цены на нефть определяются предложением, поэтому давайте сразу отбросим теории о том, что все напортили саудовцы, катарцы или американцы. Не так давно Министерство энергетики и Министерство природных ресурсов представили сценарий, по которому добыча нефти в России в ближайшие 20 лет должна сохраняться на уровне 525–527 млн тонн в год. Но этот прогноз уже потихоньку отбрасывается. Сначала в министерстве появился консервативный сценарий, согласно которому к 2035 году добыча нефти снизится до 476 млн. Недавно же разработчики «Генеральной схемы развития нефтяной отрасли» вышли с новыми предсказаниями, основанными на данных нефтяных компаний: 297–310 млн тонн в год. То есть мы сваливаемся к уровню менее 6 млн баррелей в сутки. Для сравнения: американцы добывают более 10 млн баррелей в сутки. Отчасти такой прогноз объясняется тем, что нефтяные компании шантажируют правительство в попытке выбить налоговые льготы.

В любом случае в отрасли намечаются необратимые в ближайшем будущем процессы. Нефтяные проекты достаточно длинные: ждать отдачи приходится 10–15 лет. Но в нынешних условиях компании не готовы планировать длинные инвестиции, поскольку не ясно, что будет с российской экономикой и ценами на нефть. Сегодняшний горизонт планирования – год или три. Получается, они эксплуатируют те месторождения, на которых уже работают. Но мало того, что они не вкладывают деньги в новые проекты и развитие запасов, очень часто нефтяные компании возвращаются к стратегии советских времен и «гонят план». Вместо того чтобы осуществлять оптимальную добычу, максимально извлекая подземные запасы, они эксплуатируют самые эффективные скважины. Это очень плохо, поскольку коэффициент извлечения нефти из конкретных месторождений резко снижается. В России он и так маленький: в среднем 27% по отрасли. Есть опасения, что из-за недостатка вложений в новые проекты и опустошения действующих месторождений добыча нефти начнет катастрофически снижаться.

Если не произойдет резких событий, то в ближайшие два года нефть будет в коридоре со средней линией 45 долларов за баррель Brent. Мы пока находимся внизу этого цикла.

С газом в России сложилась обратная ситуация: газа много, но продавать его некому. В конце прошлого года глава Газпрома Алексей Миллер отчитался, что компания продала 444 млрд м3 газа в 2014 году, хотя могла реализовать на 173 млрд больше (на самом деле невостребованный потенциал добычи превысил в компании 250 млрд м3 в год). Гигантские объемы газа остаются в земле, потому что нет рынка. Даже если предположить, что Газпром будет старательно выполнять договор о поставке газа в Китай, то ресурс в заявленных объемах пойдет в Китай не раньше 2030 года.

Что касается сжиженного природного газа, то в России пока имеет шансы осуществиться только один проект – Ямал СПГ, но и тот коммерчески нерентабельный. Какую-то выгоду его партнеры могут извлечь только в случае, если руководство страны сохранит нынешний беспрецедентно льготный налоговый режим.

Российское внутреннее потребление газа не растет, в Европе – падает. Европейский рынок для нас очень маленький: его надо усиленно культивировать, а не получается, потому что, во-первых, европейцы хотят диверсификации, а, во-вторых, если и будет прирост потребления газа в Европе, то за счет СПГ. И это тревожное явление, поскольку в ближайшие пять лет произойдет затоваривание рынка СПГ: с огромными объемами выходят на рынок австралийцы (80–90 млн тонн СПГ в год), американцы уже через пять лет будут иметь потенциал экспорта в 50 млн тонн в год. Российскому газу в таких условиях пробиться на рынок невозможно. К тому же и цены на ресурс упадут.

Ярослав Лисоволик,
главный экономист Евразийского банка развития

Риски существуют практически во всех основных центрах мировой экономики. Китай остается фактором риска, и пока не просматривается ясных сигналов со стороны Поднебесной, которые указывали бы на разворот неблагоприятной тенденции. Считается, что наиболее уязвимы по отношению к ставке ФРС экономики с высоким долгом, и Китай в этом плане потенциально серьезная проблема: объем долга в стране превышает 200% ВВП. В Европе долговые и структурные диспропорции остаются во многом нерешенными, более того, в последнее время появились дополнительные риски, связанные с миграционной проблемой. В США есть опасность «перегретости» финансовых рынков и возможной коррекции на фондовом рынке, особенно в контексте дальнейшего повышения ставок со стороны ФРС.

Отчасти трудности мировой экономики в последние годы были связаны с ухудшением экономической политики как в развитых, так и в развивающихся странах, в том числе из-за высокого уровня протекционизма, рекордного за последнее десятилетие. На фоне конкурентной девальвации валют и крайне низких темпов роста производительности труда в мировой экономике вряд ли можно надеяться на существенное улучшение экономической динамики. При этом российская экономика как правило значительно зависит от импульсов роста со стороны мирового хозяйства.

В конце 2015 года лауреат Нобелевской премии по экономике 2015 года Ангус Дитон прописал России лекарство в виде упрощенной Кейнсианской модели, направленной на стимулирование экономики за счет роста бюджетных расходов. В какой-то степени это созвучно тому, что в начале 2015 года говорил министр экономического развития РФ Алексей Улюкаев о желательности сочетания мягкой бюджетной политики и относительно жесткой денежно-кредитной политики.

С одной стороны, можно согласиться, что, наверное, рост госрасходов в России мог бы в большей степени способствовать ускорению экономики, нежели мягкая денежно-кредитная политика. Но в то же время следует учитывать, что в нашем контексте основные барьеры для роста российской экономики носят структурный характер и связаны с неэффективностью сегментов как частного сектора, так и госкомпаний, ограниченностью свободных производственных мощностей, низкой производительностью труда. Поэтому нам нужны не только и не столько меры макроэкономического стимулирования (что и так проблематично в условиях низких цен на нефть), сколько реформы микроэкономические, секторальные.

В целом, при условии стабилизации глобального фона (прежде всего цен на нефть и китайских рисков) ситуацию в российской экономике на текущий год для российской экономики можно охарактеризовать словом «нормализация». Нормализация процентных ставок, платежного баланса, бюджета. Инфляция вероятнее всего в ближайшие месяцы будет показывать снижение, что даст определенное пространство для «нормализации денежно-кредитной политики», то есть для снижения процентной ставки. В области платежного баланса можно ожидать некоторого снижения оттока капитала (по сравнению с первой половиной 2015 года) и его большей соразмерности балансу счета текущих операций. С точки зрения бюджета нормализация должна означать, что балансировать бюджет мы должны не за счет слабого рубля, а путем использования фискальных и бюджетных инструментов. В этом плане вопрос госрасходов выходит на первый план: если не их радикальное снижение, то по крайней мере повышение эффективности и оптимизации.

Наталия Орлова,
главный экономист «Альфа-Банка»

В российской экономике существуют значительные структурные проблемы. Но экономическая политика не заточена под их решение, она фокусируется на поиске тактических решений, цель которых не добиться экономического роста, а удержать ситуацию под контролем. Через несколько лет проводить эту линию дальше станет невозможно.

Кризисы, которые пережила Россия, можно сравнивать, но они тем не менее разные. Кризис 1998 года стал толчком для экономического роста: в тот момент в экономике не были загружены мощности, прошла девальвация, компании стали конкурентоспособными и начали наращивать производство, загружая существующие мощности. Сейчас ситуация другая: прошла девальвация, определенные компании стали более конкурентными, но свободных мощностей нет. Единственный выход из ситуации заключался бы в том, чтобы найти стимул для инвестиционного роста. Но в условиях мировой экономики и значительной внутренней неопределенности рассчитывать на появление инвесторов не приходится.

Мы находимся в процессе изменения модели роста. Последние 15 лет наблюдалась понятная модель, опирающаяся на потребление и базирующаяся на трех факторах: быстром росте зарплат, активном развитии розничного кредитования и стимулирующей бюджетной политике.

Важный аспект заключается в том, что в 2013 году изменился подход к проведению бюджетной политики. Если раньше бюджет был готов к наращиванию социальных расходов, то сейчас подход правительства к формированию бюджета стал более прагматичным, и это хорошо. Правительство теперь больше беспокоится о стабильности бюджета, нежели о возможности стимулировать спрос. В результате ускоренной девальвации бюджет будет сбалансированным в этом году при цене на нефть в 65–70 долларов за баррель, хотя до 2014 года он балансировался при цене 100–110 долларов. Средства ФНБ не могут быть использованы для поддержки социальных выплат, так как возможно потребуются на финансирование отдельных государственных проектов, например на докапитализацию банков. Неспособность правительства использовать бюджетную политику как противовес кризису, с одной стороны, а с другой – невозможность найти ответ на структурные ограничения роста загоняют экономику в стагнацию как минимум в ближайшее время.

Следующие два года еще будут относительно неплохими, потому что Россия входит в электоральный цикл. Но после 2018 года ситуация может сильно ухудшиться с точки зрения динамики роста.

Вряд ли ЦБ удастся снизить процентную ставку в 2016 году: скорее всего, она останется на уровне 11%. ВВП в текущем году может вырасти на 0,3%, это мой базовый сценарий. Тем не менее есть много разнонаправленных факторов, которые способны свести эти темпы в ноль и даже сделать отрицательными: снижается динамика потребления, обнаружился неожиданный рост безработицы. С точки зрения факторов поддержки: стимулирующая бюджетная политика дала бы положительный эффект, российские контрсанкции для отдельных производителей являются благом, возможный рост кредитования с середины текущего года за счет новых заемщиков в лице среднего класса также может поддержать экономику. С учетом санкций на импорт товаров из Турции мой прогноз по инфляции на этот период – 10%.

С точки зрения внешнего контекста, я жду очень плохой первый квартал. Боюсь, негативные новости из Китая не исчерпаны. Вероятно, увидим курс 80 рублей за доллар. Но к концу 2016 года национальная валюта может укрепиться до 70 рублей за доллар, если ситуация на нефтяном рынке стабилизируется. Доллар-евро, по моим ожиданиям, придут к паритету. Даже, возможно, доллар станет чуть дороже.

Евгений Надоршин,
главный экономист «ПФ Капитал»

Мы имеем дело со структурным кризисом, катализатором которого выступил кризис платежного баланса. Российская экономика росла исключительно за счет потребления, и все остальные сектора работали с 2012 года скорее в минус, чем в плюс. Это было заметно без всяких кризисов платежного баланса и ухудшений внешней конъюнктуры. Фактически единственная сила, тянувшая российскую экономику вверх, была не столько в росте доходов, сколько в увеличении расходов, поддержанном второй волной кредитного бума. Посмотрите, как банки с 2008 года увеличили кредитный портфель, но не смогли это превратить в материальное увеличение прибыли! К 2013 году по этому поводу уже начал переживать ЦБ.

Тема необходимости структурных реформ уже набила оскомину, но в ней есть нюансы. В моем понимании, речь не идет о том, что нужно менять формальные институты, – многие из них весьма неплохи. Нужно перестать руководствоваться в своей ежедневной практике неформальными институтами. Следует устранить издержки режима ручного управления – экономика несколько лет как его уже переросла. Формальные институты должны стать руководящими и определять принципы, по которым взаимодействуют субъекты экономики, вместо неформальных во всех сферах общественной жизни. Если этого не добиться, можно сколько угодно часто проводить структурные реформы, но полезного результата от них не будет. Без этих неудобных, но необходимых решений платежный баланс может сильно улучшиться, но картина в экономике останется прежней.

С 2005–2007 годов наш бюджет вспомнил, что у него есть обязательства по перераспределению доходов, и нужно аккуратно выполнять эту политику, поскольку бюджетники и пенсионеры – наиболее политически активные граждане. Государство неплохо преуспело в такой политике, но в 2012 году бюджет взял на себя обязательств больше, чем мог себе позволить в долгосрочной перспективе, даже при 110 долларах за баррель.

Похожая картина в Бразилии. В 2013–2014 годах ее экономика уже уверенно двигалась к рецессии без кризиса платежного баланса. Если по итогам 2014 года темпы роста составили всего 0,1%, то в 2015, как и мы, без всяких шансов – вниз. Проблема Бразилии в этой фазе кризиса – не только платежный баланс. Дали о себе знать и избыточный популизм властей, и неуспех попытки реформ после кризиса 2009 года. Кстати, факт, что инфляция долгое время была весьма стабильной на уровнях ниже, чем в России, в существенной степени объясняется большей свободой ЦБ страны.

Для меня не стало сюрпризом значительное снижение покупательной активности населения и ухудшение потребительских настроений в конце 2015 года. Это естественное следствие внешних изменений и необдуманных трат 2014-го. На самом старте неблагоприятных изменений наши власти вместо того, чтобы подготовить людей к вполне просматривавшимся проблемам, дать им почувствовать масштаб приближающейся опасности заранее, предпочли все списать на происки внешних врагов, а потом долго твердили, что худшее уже позади, вот-вот все начнет восстанавливаться, надо просто немного подождать. Последний раз начало восстановления упорно пытались назначить на III квартал 2015 года. При этом многие наблюдали в своем бизнесе процессы, которые никак не похожи на восстановление российской экономики. Ситуация сложилась очень простая: не восстанавливается экономика в третьем квартале, и люди начинают то, что должны были делать с самого начала: увольнять сотрудников, а те, в свою очередь, сокращают потребление.

Ближайшее будущее пока обещает нам не очень хорошие новости. Нефть сейчас стоит даже не 40 долларов – гораздо ниже. Значит, мы уже прошли базовые сценарии Минфина, ЦБ и Минэкономразвития и находимся в рамках кризисных сценариев. Позволил ли 2015 год подготовиться к такому возможному ухудшению? Не уверен. По моим оценкам, падение производительности в 2015 году составило около 3% при падении ВВП на 4%. Похожее развитие событий наблюдалось у нас и в 2009 году. В последней волне кризисных спадов такого не случилось в США, в Польше, во множестве экономик, которые смогли гибко и адекватно подстроиться под изменившиеся реалии. Вместо того чтобы сокращать неэффективную занятость и активнее резать бюджеты, мы выжидали какого-то улучшения. В текущем году нам, скорее всего, предстоит исправлять эти ошибки. Поэтому я никакого роста не вижу. Одни только потребительские ожидания уверенно диктуют нам спад и в I, и во II кварталах 2016 года. Дальше, полагаю, едва ли чему-то уже удастся его компенсировать, даже если ситуация начнет улучшаться.

Для меня Китай – это скорее не фактор риска, а фактор надежды. Китайцы – наша противоположность. Они, осознавая неприятную реальность, принимают множество мер для борьбы с негативным положением, в котором они оказались. Надеюсь, что они справятся, и в 2016 году это станет понятно. Хоть в ближайшее время я и жду негативные новости из Поднебесной, по большому счету, если все будет нормально, они нам могут обеспечить около 50 долларов за баррель к концу 2016-го. Если же и у них не получится, то даже в среднем 45 по текущему и следующему годам нам будет не суждено увидеть. Полагаю, это будет означать продолжение рецессии.

Яков Миркин,
заведующий отделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН.

Я не очень оптимистично смотрю на рост экспорта и добычи сырья. Кажется, все больше начинает проявляться ограничительный эффект: снижение спроса на российское сырье, сокращение физических объемов на фоне падения цен на ресурс. Это эффект, когда поток сырья упирается в стену. Если отношения с ЕС давали 60% сальдо положительного торгового баланса, с Турцией – 10%, то Китай – это очень большое отрицательное сальдо. Надо еще достроить структуру, чтобы залить Поднебесную потоком сырья и изолироваться.

Меня очень беспокоит проблема технологических санкций. Обратите внимание, что импорт машиностроительной продукции, в том числе оборудования, сокращается значительно сильнее за счет дальнего зарубежья. Наша экономика в месяц производит 180–220 металлорежущих станков, 4 троллейбуса, 20 пальто на 100 женщин. В начале 2015 года мы выпускали один трамвай в месяц, с апреля упоминания об их производстве исчезли. Эта экономика не изготавливает многих простых вещей и между тем милитаризируется. Мы подошли к 2014 году на пике с точки зрения обновления оборудования (средний его возраст в России – чуть больше 11 лет). Если санкции будут действовать в полном объеме, то начнется эффект устаревания. Лозунг о том, что все возьмем в Китае, порождает очень много вопросов с точки зрения качества и возможностей. Внешние факторы – ограничительные.

С другой стороны, внутренние факторы. Наша экономика «сидит в колодках»: мы живем в условиях ограничительной денежной политики (очень высокий процент, снижение монетизации, насыщенности кредитами). Плюс ограничительная бюджетная политика (кроме ее части, идущей в сторону ВПК), очень тяжелая налоговая нагрузка на предпринимателей, экспонента растущих регулятивных издержек, отсутствие ярких стимулов роста. При внешнем шоке в этой экономике резко растет роль субъективных рисков и решений, когда целые линии бизнеса, товарные потоки, объемные контракты прерываются.

Это довольно сумрачная среда, поэтому, по моим прогнозам, в 2016 году инфляция составит 12–18%, ВВП снизится на 1–5%, доллар будет в диапазоне 75–90 рублей, отношение доллара к евро – 1,0–1,08, стоимость нефти – 33–43 доллара за баррель. По моим ощущениям, нас ожидает «отскок» цен на нефть и их стабилизация в указанном коридоре. Соответственно, не будет драматичных выходов и в курсе рубля. 


Эксперты выступали на бизнес-завтраке газеты «Ведомости» «Макроэкономический прогноз на 2016 год. Лучшие инвестиционные стратегии» в декабре 2015 года. По просьбе SPEAR’S Russia комментарии были скорректированы и дополнены в январе 2016 года.



15.02.2016

Источник: SPEAR'S Russia


Оставить комментарий


Зарегистрируйтесь на сайте, чтобы не вводить проверочный код каждый раз