Единственным, кого не удивил уход Симона де Пюри из аукционного дома Phillips de Pury, был сам Симон де Пюри. Это событие всколыхнуло мир искусства в канун Рождества: влиятельный и харизматичный аукционист, глава компании, именно он на 95% обеспечивал успех бренда. Как писал GalleristNY, эта новость «поразила даже воротил арт-рынка, вызвав переполох в мире, от Санкт-Морица до Аспена». Большинство людей, покидая компанию, в которой отработали долгие годы, забирают с собой семейные снимки, памятные вещицы, возможно, какие-то канцелярские принадлежности; де Пюри забрал свое имя, и аукционный дом, как в старые времена, стал называться просто Phillips.

В это утро нежданный снегопад припорошил лондонские улицы, а де Пюри сидит за причудливой формы обеденным столом из металла и пластика в своей новой квартире в районе Мэйфэйр, в окружении произведений современного искусства, на презентации и продаже которых он сделал карьеру. На камине стоят синие вазы Ай Вэйвэя, рядом – два кресла его же работы, выполненные из белого мрамора. Большая скульптура Элиасона Олафура – шар, состоящий из множества светильников, – освещает примыкающую гостиную (пока без мебели), в которой высится массивная бронзовая скульптура Джорджа Кондо. За спиной де Пюри – картина, по-видимому, польского художника: кроваво-красные брызги на белом фоне.

Что он чувствует, когда видит новые каталоги Phillips уже без приставки de Pury? «Я чувствую себя превосходно, наоборот, я рад, что вернул себе свое имя. Когда твое имя носит компания, в которой ты уже не работаешь, это абсурд. Phillips прекрасно проживет и без de Pury еще пару столетий».

Законодатель вкусов вторичного рынка

До его прихода в компанию Phillips пользовался репутацией обычного аукционного дома, и об особом престиже говорить не приходилось: бабушка собиралась выставить там свою старую, никому не нужную мебель, когда переезжала в другой дом. Арт-дилерская фирма де Пюри и Даниэлы Люксембург влилась в компанию Phillips в 2001 году, и де Пюри стал ее председателем; тогда компания была частью группы LVMH. В 2002-м Бернар Арно поспешил избавиться от Phillips: трагедия 9/11 обрушила рынок, и стратегия Phillips (абсурдно высокие стартовые цены, привлекающие поставщиков) принесла убытки (чтобы заполучить коллекцию Smooke, Phillips заплатил 180 млн долларов; в ноябре 2001-го выручка составила около 80 млн, и потери на одной только этой продаже были катастрофическими).

В итоге де Пюри и Люксембург выкупили у LVMH большую часть компании, а к 2004 году Phillips уже полностью принадлежал де Пюри. Затем разразился еще один кризис – 2008 года, – который вынудил де Пюри продать контрольный пакет акций российской компании Mercury Group.

В этот период де Пюри переквалифицировал Phillips: неловкий мастер на все руки превратился в искусного специалиста узкого профиля. Не в силах конкурировать в условиях «дуополии» Sotheby’s и Christie’s, де Пюри распустил большую часть отделений компании и сосредоточился на трех направлениях – современном искусстве, дизайне и фотографии; он предпочел «работать всего в нескольких областях, но быть в них лучшим». Де Пюри называет Phillips «главным законодателем вкусов на вторичном рынке», а он отлично умеет не только продавать произведения, цены на которые вот-вот взлетят до небес, но и представлять публике молодых художников, чьи работы еще никогда не выставлялись на торги. Так, в 2001 году гора окурков Демиана Херста была продана на Phillips за рекордные 600 тыс. долларов – цену, которую сначала сочли безумно высокой, а потом безумно смешной; тогда же де Пюри посоветовал друзьям купить «Медсестер» Ричарда Принса, когда они еще стоили 35–75 тыс. фунтов, а не 15 млн, как теперь. Phillips помог Хельмуту Ньютону и дизайнеру Марку Ньюсону подняться на высоты аукционных торгов; теперь работы Ньюсона регулярно выставляются на Sotheby’s и Christie’s.

Идеальный день, чтобы уйти

Де Пюри, похоже, гораздо раньше большинства банкиров почувствовал надвигающуюся катаст­рофу 2008 года: «Я заметил первые ее признаки еще во время июньских торгов: люди платили или очень неохотно, или не платили вовсе, это и был первый тревожный сигнал», – говорит он с характерным немецким акцентом.

«Я провожу много благотворительных аукционов, и каждое лето – некоторые аукционы
в Хэмп­тонсе; и вот, аукционы, которые ежегодно проходили очень активно, вдруг начали буксовать – это еще один признак перемены ветра». И тут появилась Mercury Group, российская компания, ресурсы которой помогли Phillips пережить рецессию на рынке искусства. После этого Phillips начал расширяться по обе стороны Атлантики: было открыто новое представительство на Парк-авеню, 450, а позже в этом же году – новое помещение на 30 тыс. квадратных футов на Беркли-сквер.

«Переезд на Беркли-сквер, безусловно, облегчит нам… облегчит аукционному дому жизнь», – говорит де Пюри. Ему постоянно приходится поправлять себя после слова «нам». «Рынок развивается таким образом, что новые клиенты уже не готовы тратить полчаса на дорогу. До Виктории всего восемь минут езды на такси, но они предпочитают, чтобы все было под рукой. Вот поэтому все главные галереи сегодня возвращаются в Мэйфэйр». «Я знаю множество историй о богатейших коллекционерах, которые, направившись в отдаленную арт-галерею, быстро поворачивали назад из-за безумных пробок», – добавляет он, смеясь.

«Если уж вы работаете в Лондоне, то обязаны находиться в центре Мэйфэйра. Можно, конечно, добраться и до Виктории, но это уже будет целенаправленная поездка. Поэтому Phillips уже два года как размещается рядом с отелем Claridge’s; это площадка размером с носовой платок, но местоположение играет важнейшую роль».

Последние связи с Phillips он разорвал прошлым летом, после долгих размышлений над своим будущим продав оставшуюся часть холдинга группе Mercury Group. «Когда я продал оставшиеся акции, я осознал, что это был идеальный момент перевернуть страницу, – говорит он. – Когда через двенадцать лет решаешься двигаться дальше, приходится вновь начинать с чистого листа; дела идут поначалу со скрипом, и становится немного страшно, ты думаешь: а с чего мне начать? Как мне к этому подступиться? – и это мобилизует твои творческие силы».

Безвкусица, Birkin и châteaux

Каковы же его первые шаги на новом поприще? «Я все еще в самом начале пути! Это как в профессии медика: вы не перестаете быть врачом, даже если уходите из клиники и занимаетесь частной практикой. Ко мне постоянно обращаются за советом: «А что вы думаете об этой работе?» Или: «Вы не поможете мне пристроить эту работу?» Я занимаюсь сделками, и это как раз то, что мне нравится. Для этого нужны мобильный телефон и, самое главное, доверие клиентов. Огромная инфраструктура в этом деле – лишнее». На него обрушилось настоящее цунами возможностей и предложений, в том числе проект Fly to Baku – выставка работ азербайджанских художников, которая путешествует по миру.

Говоря о важности местоположения арт-галереи, де Пюри приводит в сравнение дизайнерские бутики: «Место, место и еще раз место. Мир искусства раньше не подчинялся этому правилу, это касалось только бутиков, но теперь это распространяется и на арт-рынок». И хотя он говорит об этом в положительном смысле, многие считают, что мир искусства сегодня вместо культурного опыта предлагает людям подобие шопинга.

Его ответ на это мое замечание был довольно туманным: «Ничего подобного: произведение искусства никогда не превратится в обычный предмет роскоши; хотя в конечном счете коллекционирование предметов искусства – это и есть самая большая роскошь, какую только можно себе позволить. Поэтому сходство, конечно, есть: требование к качеству, запрос на оригинальность, исключительность».

А что насчет такой общей для искусства и рынка роскоши черты, как погоня за модными брендами? Нувориши, у которых нет вкуса, а есть только стремление ко всему, что популярно и дорого стоит, скупают работы известных художников. «Разрыв между популярными и малоизвестными художниками будет только увеличиваться, потому что первое, на что смотрят люди, – это, конечно, известность и цена. Это как с винами: люди, решившие открыть для себя мир вин, сначала пробуют самые известные châteaux, а уже потом, погрузившись в этот мир, выработав собственные представления, собственный вкус, научившись различать тончайшие нюансы, начинают интересоваться менее известными марками. В мире искусства ситуация абсолютно та же». Довольно красноречиво одно только признание того факта, что приобретение картины Херста и покупка сумочки Birkin – это действительно одно и то же.

Люди, которых единицы

В коммерциализации искусства отчасти виноваты и художественные ярмарки: трудно не заметить их сходства с супермаркетом, где с ярких витрин на вас смотрят соблазнительные товары, взывающие к вашим потребительским чувствам и к вашим кошелькам. Многие считают, что ярмарки вынуждают художника создавать узнаваемые работы – тогда ценитель искусства увидит их издалека и гарантированно получит если не эстетическое, то уж точно социальное удовольствие. Де Пюри этого не отрицает: «Это всегда становится проблемой для художника, который добился признания: а не повторить ли мне то, что хорошо продается и пользуется огромным успехом? Есть много таких художников – только не надейтесь, что я назову вам сейчас их имена (смеется), – которые бесконечно тиражируют одну идею и на этом неплохо зарабатывают. Но истинно великий художник ломает шаблоны, непрерывно двигается вперед и никогда не перестает вас удивлять. Таких художников единицы». То же самое можно сказать и об аукционистах.

Атлас

• Christie’s

Материалы по теме

• С литературным уклоном
• Товарищ визионер
• Бубновалетовцы, Рерих и доктор Рау