АЛЕКСЕЙ ВЕДЕВ – д. э. н., директор Центра структурных исследований РАНХиГС, заведующий лабораторией финансовых исследований Института экономической политики им. Е. Т. Гайдара, заместитель министра экономического развития (с августа 2014-го по февраль 2017 года).

Важная особенность нынешнего кризиса в его двойственной природе: удар по экономике нанесен со стороны предложения и со стороны спроса. В этой связи меры, предпринимаемые ведущими странами, выглядят достаточно адекватными – нынешний кризис надо заливать деньгами. С этой точки зрения антикризисный план, анонсированный российским правительством, выглядит либо как полумеры, либо как абсолютно недостаточные меры. Например, объявлено о программе выдачи банковских кредитов бизнесу «на выплату зарплаты» под нулевой процент, но совершенно непонятно, из каких средств частные предпри ятия будут расплачиваться по этим займам.

Также странно звучит инициатива о введении налоговых каникул – неясно, с какой прибыли предприятия станут платить налоги. Гораздо правильнее и эффективнее было бы либо субсидировать, либо напрямую финансировать компании и потребителей. То есть стимулировать спрос, компенсировать убытки экономических агентов. Для этого надо использовать все доступные источники финансирования: и Фонд национального благосостояния (ФНБ), и перераспределение средств внутри бюджета, а при необходимости и кредитную эмиссию. Сегодня накопления в ФНБ эквивалентны примерно 8% ВВП. Необходимая помощь по аналогии с другими странами составляет около 4–5% ВВП, притом что пакет мер, анонсированный российским правительством, сейчас оценивается в 1,2–1,5% ВВП. Даже если мы утроим расходы на антикризисную поддержку экономики против текущих планов, ФНБ в этом году не будет исчерпан.

Также надо помнить, что российская экономика крайне недомонетизирована. Поэтому при необходимости правительство просто может допечатать денег без риска разгона инфляции.

Наконец, надо достаточно адекватно оценивать уровень спада. Если до начала пандемии я оценивал вероятное падение российского ВВП в 2020 году в 1,5–2%, то сейчас допускаю провал вплоть до 10%. Мы имеем дело с очень масштабным кризисом. Текущий мониторинг показывает спад деловой активности до 20% – это очень много.

В этой ситуации правительству надо провести быстрый системный анализ вероятных потерь на уровне контактов с ведущими производителями. И, конечно, следует прекратить все разговоры об ужесточении налоговой политики. Озвученное недавно повышение налогов на депозиты и разборки с офшорами в текущих условиях выглядят просто неприлично. Правительству надо сменить тональность вообще и переходить к прямому финансированию и поддержке экономики.

Кроме того, важно сделать выводы из этого кризиса. Главный: необходимо развивать другую экономику, которая не зависит от экспорта углеводородов и прочего сырья. Думаю, что урок от нефтяных цен будет отдельный. Полагаю, мы опять вернемся к теме приватизации, избыточности государства везде. И конечно, к пресловутой теме инвестиционного климата. Его придется улучшать реально, а не на словах. Ресурсы для инвестиций в России есть. Вопрос только в том, что инвестировать надо только в адекватную экономику, а не в ту, что у нас сейчас. Еще в 2015–2016 годах Минэкономразвития описало инвестиционную модель развития. Когда пандемия сойдет на нет, к ее обсуждению обязательно надо вернуться.

КИРИЛЛ ТРЕМАСОВ – директор аналитического департамента ИК «Локо-инвест».

Отрицать крайне негативное влияние эпидемии коронавируса на мировую экономику бессмысленно: то, что еще в марте началась мировая рецессия, – очевидный факт. Эпидемия охватила абсолютно все регионы мира. В России пик спада, по всей видимости, придется на II квартал.

Конечно, есть большой риск, что многие компании окажутся на грани банкротства и будут уходить с рынка. Произойдет достаточно сильная смена структуры акционеров многих бизнесов. Но все это в значительной мере будет зависеть от того, насколько длительной окажутся пандемия и связанные с ней ограничительные меры.

Оценить меры антикризисной поддержки экономики со стороны российских властей также сложно – до конца они пока не понятны. Если большинство стран, как мы видим, объявляют пакет мер и называют точную его стоимость, источники этих ресурсов, то в России этого нет.

Пока президентом Путиным озвучен некий набор мер. Он включает в себя в числе прочего прямую раздачу денег населению и меры поддержки бизнеса – через отсрочки обязательных платежей, каникулы по обслуживанию банковских кредитов, снижение размеров страховых платежей и т. д. Все меры правильные и возражений не вызывают. Вопрос в масштабах этой поддержки и в источниках финансирования этих расходов. Если речь идет об использовании средств ФНБ, то это одна история. Это значит, действительно будет оказана реальная поддержка спроса в экономике, реальное смягчение кризиса. Если речь идет просто о перераспределении ресурсов внутри бюджета, то большого макроэкономического эффекта мы не увидим.

При этом под шумок в числе принимаемых мер было озвучено то, что противоречит задачам поддержки спроса: повышение налогов. Но в условиях кризиса налоги принято снижать. В России мы видим, что налоговая нагрузка возрастет. Да, это сравнительно небольшое увеличение в масштабах макроэкономики (порядка 120 млрд рублей), но это ровно та сумма, на которую снизятся доходы населения.

В этой мере есть еще одна скрытая опасность. Наше население рассуждает примерно так: сегодня депозиты обложили налогами, а завтра их вообще заморозят. Поэтому такие действия увеличивают вероятность банковской паники, когда происходит изъятие денег из банков. Это главный риск. Мы видели это в 2008-м, в конце 2014 года. Поэтому, конечно, введение налогов на депозиты в нынешней ситуации несколько абсурдно. То, что эта мера отложена и вступит в силу только в следующем году, хорошо. Но это уже прозвучало, и все услышали. Дело сделано.

Говорить о конкретных сроках преодоления нынешнего кризиса пока рано. Но думаю, что он, по крайней мере, в России, будет более тяжелым по сравнению с 2008 годом. Сценарий V-образного восстановления – быстрое падение и быстрый отскок – выглядит маловероятным. Экономический ущерб будет очень серьезным. Восстановление спроса после прохождения пика займет длительное время. За период кризиса будут потрачены серьезные ресурсы – и домохозяйства, и фирмы, и правительства проедят серьезную часть накопленных ранее резервов. Поэтому надеяться на то, что по его окончании все кинутся потреблять и инвестировать, не приходится. Это затяжной кризис.

АНДРЕЙ МОВЧАН – CEO группы компаний по управлению инвестициями Movchan’s Group.

В январе 2020 года в мире начался очень необычный кризис – в новой истории человечество с таким не встречалось. Он рукотворный – в том смысле, что пришел не из экономики (с ней все в порядке), а извне – в виде реакции государств на эпидемическую угрозу. Соответственно и проявляется он не так, как проявлялся бы чисто экономический кризис (в котором «разрушения» происходят в нездоровых индустриях и с нездоровыми компаниями) – этот кризис повреждает совершенно здоровые индустрии просто потому, что их функционирование или функционирование их клиентов (или поставщиков) противоречит процессу борьбы с вирусом. Более того, теперь выживание и восстановление этих индустрий сильно зависят от того, как будет развиваться пандемия, – фактически экономистам приходится переквалифицироваться в вирусологов.

У нас нет гарантии, что в большинстве стран дело обойдется одним «закрытием» на два-три месяца. Бизнесам надо ориентироваться минимум на шесть месяцев простоя или существенного снижения активности в этом году. Вероятный сценарий: двух-трехмесячные «веерные» карантины, затем период постепенного открытия локальных процессов, затем новые карантины. К концу года – постепенное открытие глобальных перемещений. Бремя потерь будет делиться между бизнесом, частными лицами и государством – 100-процентной компенсации не получит никто. Государства постараются потратить минимум. Но главной задачей стран все же будет не разрушить юридическую структуру экономики: большинство экономических агентов должны остаться в живых, чтобы к моменту конца эпидемии не оказалось, что работать уже можно, а бизнесов для этого не существует. В России не торопятся помогать бизнесу «в целом»: доля частного бизнеса невелика, и у власти есть иллюзия, что даже его массовая гибель не угрожает экономике.

Это опасная иллюзия – услугами и товарами малого и среднего бизнеса пропитана вся экономика, на МСП держится большая часть перераспределения добавленной стоимости. Не будет МСП – встанут многочисленные цепочки в большом бизнесе; миллионы людей останутся без доходов. Государству все равно придется решать эту проблему, тратить деньги. Но если помочь бизнесу сейчас, эти деньги вернутся государству со временем; не поможем – государство потеряет их безвозвратно пособиями, затратами на восстановление бизнесов, компенсациями банкам, которые все равно придется спасать.

Что же надо бы делать сейчас?

Для начала необходимо признать факт: эта эпидемия надолго, и если оставить ситуацию без вмешательства, будет катастрофа.

Далее можно пойти самым простым путем: принять, что бизнесы будут закрываться, и начать платить пособие всем, кто зарегистрируется как безработный или оставшийся без дохода. При условии, что за такой помощью обратятся даже 25 млн человек (это верхний предел цифры, на деле у нас примерно столько занято в негосударственном секторе, и больше половины из них работы не потеряют), а размер пособия составит даже 20 тыс. рублей (как в Москве), то антикризисный план обойдется правительству в 500 млрд рублей в месяц, или 6 трлн рублей в год. В действительности потратить придется меньше – около 4 трлн рублей, потому что продержаться придется не более восьми месяцев, и безработных будет сильно меньше. С учетом того, сколько в ФНБ сейчас средств, это подъемные деньги. Они не вызовут ни девальвации, ни инфляции, поскольку придут в страну с резко упавшей скоростью оборота денежных средств и резко снизившимся потреблением. Но эта схема не лишена серьезных недостатков. Сама процедура выплаты пособий потребует чудовищной бюрократии и крайне качественной логистики. Но самое главное, она вообще не решает задачи сохранения бизнесов – те будут закрываться, а деловая жизнь умирать. В результате эпидемия закончится, а платить государству придется все равно – зарабатывать этим людям еще долго будет негде.

Есть и другой вариант – льготное кредитование бизнеса. Оно предполагает организацию государственной программы выдачи беспроцентных долгосрочных (до 10 лет) кредитов компаниям с годичными каникулами и последующим возвратом равными долями. При этом бизнесы должны будут иметь право вернуть эти кредиты как минимум на 50% из начисляемого налога на прибыль будущих периодов. Использование этих кредитов допустимо только на выплаты зарплат сотрудникам в период карантинов и прочих ограничений, либо в период снижения выручки более чем на 10%. Их можно будет тратить также на выплату арендной платы за коммерческую недвижимость, арендованную до 1 марта 2020 года; на оплату услуг связи и коммуникации, услуг постоянных подрядчиков (кроме зарубежных) в размерах не выше, чем по I кварталу этого года; на погашение процентов по кредитам, взятым до 1 марта.

Главным условием выдачи такого кредита должно быть обязательство о несокращении персонала компании более чем на 10% по сравнению с 1 февраля 2020 года. При этом компании должны иметь право на периоды ограничений снизить зарплаты сотрудников до 50–75% от прежнего уровня.

Администрирование таких кредитов должны осуществлять коммерческие банки. Государство через специально созданное для этой цели SPV (например, при ВЭБе) должно выкупать их у банков по факту их выдачи и даже доплачивать банкам комиссию. За нецелевое использование этих средств можно предусмотреть ответственность вплоть до уголовной.

Большинство компаний (кроме объективно слабых) пойдут на взятие таких кредитов, чтобы сохранить бизнес. Да, такая программа будет стоить дороже. Но это некритичные расходы. Частично их можно покрыть средствами ФНБ, частично за счет увеличения государственного внутреннего долга, частично – взяв в долг у ЦБ. Зато эффект окажется качественно иным. Нам удастся сохранить большинство бизнесов до завершения эпидемии и ограничений. Они смогут сразу включиться в процесс «послевоенного» восстановления экономики. Также быстро начнет восстанавливаться потребление – все это время работники получали доходы. А в процессе сам бизнес может настраивать свою работу, повышая эффективность и обслуживая тех клиентов, которых возможно, и так, как возможно – без таких кредитов он просто встанет уже сейчас. Важно, что потом не нужно будет разгребать юридические развалины, иметь дело с параличом системы собственности из-за того, что масса активов будет принадлежать банкротам. Улучшится отношение бизнеса к власти и обществу, которые поддержали его в кризис. Да и отношение власти к бизнесу, который она поддержала, совершенно изменится.

ЕВГЕНИЙ КОГАН – президент инвестиционной группы «Московские партнеры».

Во-первых, и прежде всего, мы должны осознать, что это – очень серьезный кризис глобального масштаба. После него мир уже не останется прежним.

Во-вторых, этот кризис частично носит рукотворный характер, что однозначно повлияет на дальнейшее развитие событий. Это не попытка развить теорию заговоров. По факту сейчас все выглядит так, будто люди коллективно решили разрушить собственную экономику, вводя карантины и прочие ограничения на экономическую деятельность. Сейчас уже сложно сказать, что повлечет за собой больше жертв – непосредственно коронавирус и его проявления или косвенно связанные с ним последствия в виде инфарктов и инсультов по причине значительных, а иногда абсолютных, финансовых потерь населения. Здесь нет хороших решений. Бесспорно, человеческая жизнь важнее любой экономики. Но разрушенная экономика – тоже множество унесенных жизней.

В-третьих, нынешний кризис не только экономический, но одновременно и структурный. Если хотите, он является продолжением кризиса 2007–2008 года. Многие проблемы тогда были не решены, а просто сдвинуты по времени через энергичную накачку экономики ликвидностью и фронтальное снижение стоимости денег.

В-четвертых, этот кризис также является кризисом современной регуляции. В борьбе за чистоту идей, против финансирования терроризма, отмывания денег и прочего, глобальное чиновничество как обобщенная сущность настолько усложнило саму предпринимательскую деятельность, что вольно или невольно привело к снижению роли и доли среднего и малого бизнеса по всему миру. Уже очевидно, что принцип тотальных запретов и ужесточений даже во имя самых благих целей работает исключительно в мирное время. Как только наступают проблемы, не говоря о кризисе текущего масштаба, эта система показывает свою полную несостоятельность и нежизнеспособность. Вряд ли что-то изменится: гайки будут закручиваться и дальше, в соответствии с диалектикой и парадоксальностью современного глобального развития. Доля госсектора и его роль в экономике также продолжат расти – и в России, и в мире.

В-пятых, нынешние кризисные явления также представляются свидетельством упадка современной политической системы, какой мы знаем ее на протяжении последних десятилетий. Принципы Французской революции «свобода, равенство, братство», лежащие в основе современной демократии и подразумевающие формулу «один человек – один голос», все более себя исчерпывают. Множество политиков современности – это популисты всех возможных толков. Товарищи, прежде всего, чутко прислушивающиеся и тонко чувствующие дыхание масс.
В нашем мире острый дефицит политиков, способных принимать быстрые и адекватные решения. Если хотите – людей, готовых выступить в качестве настоящих отцов нации.

Тем временем люди смотрят на своих лидеров, ожидая адекватности, решительности, конкретных шагов по спасению жизней и экономики. Но чаще всего в ответ они получают демагогию и красивые слова, которыми не лечатся кризисы. Именно поэтому мы видим, как сегодня на первый уровень и в США, и во всем мире выходят вопросы местного самоуправления. В России этого тренда пока не заметно. Насколько эффективно современным вызовам может противостоять выстроенная у нас жесткая вертикаль, вопрос по-прежнему открытый. Полагаю, что нынешний кризис станет для нее большой проверкой на прочность.

АНДРЕЙ ЗУБАРЕВ – старший научный сотрудник Лаборатории математического моделирования экономических процессов ИПЭИ РАНХиГС.

Если рассуждать в рамках наиболее благоприятного сценария, в котором большинство стран справятся со вспышкой коронавируса за несколько месяцев, негативный эффект пандемии на мировую экономику все равно окажется очень существенным. Не стоит ждать моментального выхода из рецессии, так как на принятие решений экономическими агентами в современном мире влияет не только актуальная обстановка, но и ожидания. В данном случае даже по окончании вспышки вируса в ожиданиях будет присутствовать высокая степень неопределенности, которая не позволит моментально нарастить мировой спрос. Люди не побегут сразу тратить деньги в магазины. Кризис ударит в первую очередь по определенным видам бизнеса и социально незащищенным слоям населения с невысоким доходом. Они будут вынуждены «проесть» все сбережения, которых у многих и нет.

Сейчас мы видим падение цен на нефть, вызванное снижением мирового спроса и ожиданиями длительного спада. Однако сюда добавляется и высокая неопределенность относительно темпов восстановления мировой экономики. В связи с этим не стоит ждать скорого восстановления цен на энергоносители – они могут не вернуться на прежний уровень и через год. Это, несомненно, негативно скажется на российской экономике в ближайшие год–два.

Правительство уже приняло меры, направленные на защиту наиболее пострадавших слоев населения и отдельных групп бизнеса. Большинство из этих мер, включая банковские каникулы, налоговые послабления и выплаты отдельным группам граждан, кажутся вполне адекватными. Ключевой проблемой является их чрезвычайно ограниченный масштаб. Так, размер финансовой помощи отличается на порядок от аналогичных мер в других экономиках, что наталкивает на мысль о необходимости существенно увеличить объем выделяемых средств. Заявленные налоговые льготы не способны нивелировать потери бизнеса. Крайне важно учесть всех пострадавших от кризиса, что пока не сделано.

Моментальные ошибки и неоказанная финансовая поддержка будут иметь также отложенный эффект. Банкротства бизнесом приведет к постепенному росту просроченной задолженности по кредитам в банковской системе, многие из которых впоследствии не будут возвращены. Это увеличит риски в банковском секторе. Придется выделять дополнительные средства, что приведет к еще большим финансовым потерям и затянет восстановление экономики. С озвученными в данный момент мерами российская экономика может упасть значительно сильнее звучащих прогнозов в 2% ВВП. В этом случае кризис окажется гораздо более глубоким по сравнению с 2008 годом, когда наша экономика упала из очень перегретого состояния.

Для необходимого увеличения финансовой помощи и поддержки экономики можно изъять средства из Фонда национального благосостояния. Использование их в качестве подушки безопасности для предотвращения радикальных социально-экономических последствий кажется более разумным, чем их расходование в относительно спокойные времена на инфраструктурные проекты. В противном случае пострадать могут важные статьи бюджетных расходов. В частности, на образование и науку, отдача от которых видна лишь в долгосрочном периоде, но сокращение которых может отбросить Россию назад в технологическом плане и снизить долгосрочные темпы роста экономики.

НИКОЛАЙ КАЩЕЕВ – директор по исследованиям и аналитике Промсвязьбанка.

Я бы не стал недооценивать значение коронавируса – несомненно, это одна из самых мощных эпидемий в серии подобных событий последнего времени. Но ситуация носит комплексный характер: COVID-19 как бедствие, стихия наложился на череду случайностей и негативных трендов экономического, социального, финансового характера. Нынешний кризис – это их совпадение в одной точке времени.

В пессимистическом сценарии нельзя исключить, что события вокруг коронавируса приведут к тому «созидательному разрушению», которое было отложено в результате действий центральных банков в 2008–2009 годах и последующем десятилетии. Подобные проблемы и противоречия, накопленные в мире в конце 1930-х, были разрешены, по сути, лишь Второй мировой войной. Менее драматичным выходом может стать нечто вроде японских «потерянных десятилетий», только теперь для всего мира.

Так или иначе, мир находится в переломном моменте, среди прочего – в самом конце финансового суперцикла с драматическим падением эффективности кредита, одного из важнейших, если вообще не важнейшего двигателя экономики, с нулевыми ставками и гигантским накопленным государственным долгом. Вирус – это фон для более системной драмы.

Ответ на вопрос, какая экономика может или должна появиться в результате пока не состоявшегося «созидательного разрушения», тоже сегодня не столь очевиден. Логика говорит, что современная «централизованная» экономика (сконцентрированная внутри компаний, возглавляемых единым руководством) должна начать постепенно замещаться элементами распределенной, в том числе «шеринговой» экономики. Причем основанной на принципах так называемого устойчивого, то есть бесконечного развития.

Этот процесс не может быть линейным. Сегодня мы видим экзистенциальное противостояние носителей различного экономического менталитета. С одной стороны, это нарождающаяся «горизонтальная» распределенная экономика, в основе которой гораздо больше альтруистических стимулов, чем в прежней. Против нее выступают вольно и невольно консерваторы, ставящие во главу угла сделку (трамповский deal). То есть сиюминутные, эгоистические интересы, но не долгосрочные, стратегические интересы общества и мира в целом. Видным представителем консерваторов является президент Трамп, который считает, что для достижения таких оппортунистических, кратко срочных, связанных с непосредственной выгодой целей хороши любые средства.

Но дело не только в Трампе. С другой стороны, такая технологическая революция наталкивается на неготовность буквально миллиардов людей по всему миру к тому, чтобы играть по новым правилам, и тем более эти правила самостоятельно вырабатывать. Яркий пример – биткоин. Его изначально высокая идея валюты будущего просто рухнула, когда в эту сферу хлынула масса обывателей, уровень социального развития которых никак не соответствует требованиям придумавших виртуальные валюты визионеров-технарей.

На самом деле, подобное цивилизационное несоответствие масс задачам нового времени – один из главных барьеров на пути устойчивой модернизации.

В этом контексте наличие денег на устойчивую модернизацию, технологические прорывы к «прекрасному будущему» не является столь большой проблемой, и после кризиса таких денег будет еще больше – из-за ожидающейся суперэмиссии. Однако из-за последней возникает другой вопрос: не потеряют ли деньги, как мы их знаем, часть своей ценности вообще? Ведь ценность имеет только то, что находится в дефиците, а деньги сегодня – сильно перепроизведенный товар.

К нашему счастью, гиперинфляция в мире сверхдешевых (малоценных) денег не происходит, в том числе потому, что одновременно идет процесс на другом конце цепочки спрос/ предложение – снижение стоимости товаров, которые раньше стоили больших денег и были признаками благополучия. Например, большие телевизоры, которые сегодня можно купить в несколько раз дешевле, чем вчера, еще совсем недавно считались признаком высокого благосостояния. Теперь для поддержания такого статуса требуется товар особенного, штучного, элитарного уровня.

Ценность денег на массовом товарном рынке не столь высока (см. потребительскую инфляцию), но ценность денег на рынке инвестиций представляется весьма привлекательной (см. инфляцию активов, рост их стоимости). Проблема в том, что на самом деле действительно большая отдача на инвестиции – удел элиты. Собственно, чтобы заработать серьезные деньги и в реальном секторе, теперь требуется особый талант или очень хорошее образование – вот где стоимость не снижается, а растет.

Это и есть процесс элитаризации. Он проявляется на разных уровнях. С этим связана проблема повсеместного вымывания среднего класса. Выдающимися способностями или возможностями получить элитарное образование обладает меньшая часть людей. Но с большей тоже что-то надо делать. Сегодня в мире параллельно, одновременно происходят процессы исторической важности, причем весьма конфликтные, противоречивые. И ко всему этому примешался коронавирус, что создает гремучую смесь. Пока в борьбе с множащимися проблемами правительства ведущих стран демонстрируют привычный для себя подход: везде и всюду заливают их деньгами. По сути, занимаются затыканием дыр, как делали все последнее десятилетие. В процессе у человечества даже нет времени на то, чтобы посмотреть на проблемы системно. Поработать с ними как хирург, а не фельдшер, который просто накладывает на рану пластырь.

Поэтому, скорее всего, нам предстоит пройти достаточно длительный период катаклизмов, характер каждого из которых сегодня предсказать непросто. Придется решить много вопросов. Наиболее явные: что делать с накопленным и теперь вновь растущим кредитом, с гигантскими государственными долгами, с пенсионной системой, поддержание которой в нынешнем виде требует определенных темпов экономического роста. Если бесконечно откладывать решение этих проблем, то когда-нибудь они навалятся одновременно.

В этом контексте примечательно важное изменение подходов к антикризисной политике государств: если раньше в приоритете было поддержание доступности кредита, то сегодня акцент все больше смещается на простую раздачу денег людям. То есть на поддержку конечного спроса без наращивания долга. В известном смысле, анти эпидемические меры в стиле Трампа – это аналог так называемого безусловного базового дохода.

Накапливание подобного рода перезревших решений рано или поздно должно привести к долгожданным изменениям в тех областях, которые изучают социология и политэкономия. Для перехода в «новое устойчивое будущее» нам нужна эволюция в умах. Состояние голов людей определяет завтрашний день в конечном итоге.