Однажды ко мне подошел волонтер. Он сказал, что ему надо откуда-то черпать силы и энергию, чтобы продолжать помогать людям, и попросил написать что-то воодушевляющее. Я задумался: нас окружают боль и страдание, и журналист, попав в водоворот плохих новостей, забывает, что людей нужно вдохновлять. И тут появляется премия «Аврора».

Мои фильмы – лишь пятиминутные профайлы героев. Истории, конечно, страшные, но в них есть и светлая сторона. Премия «Аврора» именно об этом, о людях, которые в чудовищных, критических обстоятельствах проявляют невероятные человеческие качества. Эти истории дают надежду. Ощущение, что добро может побеждать зло.

Том Катена

На юге Судана есть регион Нубийские горы. Территория контролируется повстанцами. Нубийцы не хотят жить под властью Аль-Башира, одного из самых кровавых диктаторов современности, проводящего политику насильственной арабизации африканского населения. Чтобы не марать руки, Аль-Башир расправляется с сепаратистами с помощью регулярных бомбардировок. В результате авианалетов тысячи мирных нубийцев погибли или получили ранения.

Вот уже восемь лет в единственном на 750 000 человек нубийском госпитале живет и работает Том Катена, американский хирург, добровольно выбравший миссию – оперировать людей там, где они больше всего в этом нуждаются. Это мой любимый герой, мой кумир. За все это время он покинул территорию Нубы только три раза и не больше, чем на неделю. Других перерывов в работе у него не было – если не считать недели, когда он пролежал с малярией в полубессознательном состоянии. Нубийцы, среди которых немало мусульман, называют его «наш Иисус Христос». Пациенты пытаются получать лекарства только из его рук, так как верят, что именно доктор Том наделяет их магической силой.

Том Катена вырос в семье итальянского происхождения в благополучном пригороде Нью-Йорка. Сначала он выучился на биоинженера, но вскоре понял, что в этой профессии маловато простора для служения людям. Тогда он поступил в медицинский колледж и получил второе образование – хирурга. Он сразу попросился в Африку, его отправили в католическую миссию на север Кении. Там он тоже довольно быстро заскучал – слишком спокойно. Тому хотелось более напряженного существования (more hardcore existence). Наконец в 2008 году католическая миссия открыла госпиталь в Нубийских горах, куда Том немедленно направился. Кроме него, в госпитале находились врачи-экспаты из организаций «Врачи без границ», «Красный крест» и других. Поначалу все было относительно спокойно, но через год началась война, бомбежки, в госпиталь потоком хлынули раненые. За экспатами прилетел самолет, куда все они погрузились и благополучно покинули пределы Судана. Том остался один в переполненном госпитале: «Мне показалось, что как-то не очень по-христиански покидать больницу именно тогда, когда мы там были нужнее всего». В госпитале остались только он и две камбоджийских медсестры. Сначала Том по интернету научился сам делать анестезию, затем подготовил персонал из местных.

Доктор Катена живет в обычной хижине, как все нубийцы, без электричества и прочих удобств. Подъем в 5.30 утра, обязательная молитва. С семи утра начинается обход: в госпитале, рассчитанном на 85 коек, лежат обычно 400–500 человек, в зависимости от интенсивности военных действий. Несколько раз в неделю – операции. Постоянно не хватает крови для переливаний – у нубийцев какие-то дикие предрассудки по поводу донорства, связанные с местными верованиями; Тому неоднократно приходилось сдавать кровь самому. Мы уже проговорили минут 40 по Skype, как вдруг Тома прервали – он выслушал кого-то мне невидимого и сказал: «Простите, ребята, я вынужден закруглиться – только что привезли два грузовика с ранеными. Какой-то взрыв, похоже. Придется заниматься сейчас ампутациями». Часы показывали 23.30 — Москва с Суданом в одном часовом поясе.

В прошлом году Том на церемонию вручения премии так и не добрался – сказал, что не может бросить госпиталь. Он уже заметил: стоит ему уехать, как в госпиталь привозят людей, которые без его помощи не выживут. В этом году доктора Тома вновь номинировали. Чтобы обеспечить его приезд в Ереван, оргкомитет «Авроры» придумал сложную и красивую схему. В Нубу была отправлена команда из трех армянских врачей-добровольцев, которые заменили доктора на время отъезда. Врачи привезли в подарок аппарат для флюорографии. Режиссер Вардан Ованнисян, снявший в этом году о Томе фильм для церемонии, привез хорошую новость: доктор недавно женился на медсестре, которая ему ассистировала последние три года. Из местных, разумеется. Для Тома источником силы всегда была молитва, но все-таки неплохо, что теперь к ней прибавилась и женская забота.

Фартун Адан и Илвад Элман

Сомали на первом месте в мире по уровню коррупции, безработицы и детской смертности, на последнем – по индексу человеческого развития. В стране уже 26 лет бушует гражданская война, прошедшая за это время все возможные стадии и формы. По закону иностранцы не имеют права находиться на территории Сомали без вооруженной охраны. Я смотрю на фотографии наших героинь – Фартун Адан и ее дочери Илвад – и не понимаю, как они, имея канадское гражданство, могут жить в этом аду добровольно.

История семьи Элман трагична, как, наверное, и у всех прочих сомалийцев. Когда-то в Могадишо жил предприниматель и филантроп Ахмед Али Элман. С началом межклановой бойни в воюющих группировках оказалось очень много детей. Ахмед Элман открыл Elman peace center, в котором мальчишек учили на электриков и автомехаников. Подозреваю, что Элман был святым. Ему удалось сохранить человеческое достоинство среди тотального оскотинивания. Неудивительно, что его вскоре убили.

У Элмана осталась семья – жена Фартун и три дочери. В конце 1990-х Фартун удалось перебраться в Канаду. Она хотела, чтобы дети росли в мире и получили хорошее образование. При этом она всегда знала, что вернется домой. Как только старшая дочь окончила школу, Фартун уехала в Могадишо. Она открыла Elman peace center на том же месте, где он был и раньше, – земля в разрушенном городе была никому не нужна. Заполучив в союзники ЮНИСЕФ, Фартун продолжила дело мужа.

Дальше произошло непредвиденное: одна за другой в Сомали переехали две дочери Фартун. Иман отправилась служить в армию, где быстро дослужилась до звания капитана (уникальный для страны случай), Илвад же начала помогать матери, вскоре став ее правой рукой

– Когда я приехала сюда в 2011-м, здесь повсюду лилась кровь. Сейчас намного спокойнее – тогда из-за канонады мы просто не смогли бы тут разговаривать. Что меня больше всего поначалу шокировало? Обыденность насилия. И дешевизна человеческой жизни.

– Почему же вы здесь остались?

– В Канаде мы жили скромной, обычной жизнью. Я приехала сюда 19-летней девочкой, просто посмотреть, что тут делает моя мама. Я ходила за ней, что-то пыталась делать и вдруг увидела, что могу быть полезной и нужной. И тогда я впервые в жизни почувствовала, что в моем существовании есть смысл. И я осталась. Я нашла смысл жизни в Сомали.

На следующий день мы приезжаем в Elman peace center, в котором сотни мальчишек в синих комбинезонах получают начальное образование и прикладные профессии, пользующиеся в Сомали спросом. Фартун говорит: «95% этих детей воевали в “Аль-Шабабе” (группировка исламских террористов). И вы знаете, они у нас преображаются. Для людей “Аль-Шабаб” – это чистое зло. Но когда смотришь на этих ребят, как они учатся или играют, понимаешь, что они просто дети. Взрослые втянули их в эту войну. Я не наивная идеалистка и прекрасно осознаю риски, которые беру на себя. Эти мальчики стреляли из автоматов и, возможно, убивали. И тем не менее вот уже 10 лет, как я этим занимаюсь, и ни один из них меня не подвел. Ни один».

В Могадишо и окрестностях десятки лагерей для внутренне перемещенных лиц – люди бегут от засухи, от боевиков, от войны, поближе к хоть какому-то подобию центральной власти. Более миллиона сомалийцев живут в такх лагерях в нечеловеческих условиях. Фартун обнаружила там еще одну чудовищную проблему, которую долгое время замалчивали, – насилие над женщинами. Пользуясь бесправием беженцев и отсутствием какой-либо охраны, вооруженные ублюдки развязали в лагерях сексуальный террор. Треть жертв изнасилований – до 18 лет. Люди настолько морально сломлены, что не приходят друг к другу на помощь. Для помощи лишенным голоса женщинам Фартун основала организацию Sister Somalia. При ней открыт образовательный центр, устроенный по той же схеме, что и Elman peace center, только для женщин, подвергшихся насилию. Они получают начальное образование, их обучают востребованным в сомалийском обществе профессиям. Помимо традиционного шитья, их учат красить хиджабы и разрисовывать хной руки – это страшно модный и дорогой вид косметических услуг в Сомали. Есть медицинский кабинет, где жертвы изнасилования получают срочную помощь. Отдельно Sister Somalia арендует здание, которое называет Убежищем. Это большой трехэтажный дом на тихой улочке, где женщины могут некоторое время жить в относительной безопасности. Особенно много тут девушек, бежавших от распространенных в Сомали принудительных браков.

Джамиля Афгани

Если быть женщиной в Афганистане трудно, то быть защитницей женских прав – смертельно опасно. Джамиля Афгани перенесла несколько покушений и получила бесчисленное количество угроз за то, что осмелилась обратить внимание глубоко патриархального афганского общества на положение женщины.

Как многие афганцы, семья Джамили после советского вторжения перебралась в пакистанскую провинцию Пешавар. Ее первое воспоминание – отец, поднимающий руку на мать. Эта сцена повторялась потом снова и снова. Возможно, Джамиля разделила бы судьбу матери, если бы в детстве не заболела полиомиелитом. Из-за болезни она постоянно находилась дома, и, чтобы избавиться от назойливого ребенка, отец отдал ее учиться в медресе – редкое везение для афганской девочки. Несмотря на инвалидность, Джамиля считает полиомиелит благословением свыше. В школе она проявила недюжинные способности и стала хафизом – человеком, знающим Коран наизусть. Это ей очень пригодилось в будущем.

После падения режима талибов Джамиля вернулась в Кабул, где открыла женский центр развития и образования «Нур». В Афганистане нельзя защищать чьи бы то ни было права, не опираясь на религию. Джамиля понимала, что отношение к женщине невозможно изменить, если тебя не будут поддерживать влиятельные имамы. Сначала она попыталась связаться с имамами через министерство по делам религий. Там за это с нее потребовали взятку. Тогда она вышла с той же просьбой на имама одной из крупнейших мечетей Кабула, но и он за связи попросил вознаграждение. Джамиля терпеть не может подобный способ ведения дел. Она лично обошла 25 популярных в Кабуле имамов и убедила их прийти в центр на богословский спор по поводу положения женщины в исламском обществе. Действовала Джамиля с восточной хитростью. В интервью интернет-изданию Women’s E-News она пояснила: «Изначально я не говорила имамам, что собираюсь обучать их. Мы показали им наши правозащитные материалы, написанные с религиозной точки зрения, и спросили, что они думают. Какие-то вещи были спорными, и мы в чем-то уступали их аргументам. И если сначала они думали, что мы насаждаем чуждые западные ценности, то в конце концов почувствовали себя полноценными соавторами нашей программы».

Таким образом имамы в пятничных проповедях заговорили о положении женщин в афганском обществе. Многие мужчины впервые услышали, что ислам требует уважительного и равного отношения ко всем верующим независимо от пола. Следующим шагом стало создание женских секций в мечетях – их отсутствие раньше никого не заботило. Кому интересно, где и как молятся эти забитые, бессловесные существа? Но теперь у афганских женщин появился голос Джамили – мусульманской феминистки, которая с Кораном в руках пытается доказать, что ислам – религия мира и взаимного уважения.

Денис Муквеге

Демократическая республика Конго – место благословенное и проклятое одновременно. С одной стороны, невероятно щедрая природа: утопающие в зелени холмы, плодородные почвы и богатейшие залежи полезных ископаемых, с другой – вторая беднейшая страна мира, на территории которой 20 лет полыхает война, ставшая самой кровопролитной со времен Второй мировой.

Нашего героя зовут Денис Муквеге, ему 62 года. Окончив во Франции университет по специальности «гинекология и акушерство», Муквеге вернулся в родное Восточное Конго, чтобы бороться с высокой смертностью при родах. Но с середины 1990-х к нему стали поступать женщины со следами чудовищных изнасилований. В 2011 году в Восточном Конго ежедневно происходили 1152 изнасилования, что означает 48 изнасилований каждый час. Страна получила звание «худшего места на Земле для женщин». С каждым годом увечья становились все более садистскими, а возраст жертв снижался. Самой младшей пациентке доктора было шесть месяцев. В результате Муквеге стал лучшим в мире специалистом по детским гинекологическим травмам и одним из лучших – по восстановлению генитальных увечий, вызванных групповым изнасилованием, у взрослых женщин.

Через некоторое время к доктору стали поступать жертвы по второму, по третьему разу. Когда ему пришлось оперировать изнасилованную восьмилетнюю девочку, родившуюся у его пациентки после изнасилования, он понял, что это «какой-то замкнутый круг насилия, который нельзя прервать только с помощью медицины». Доктор начал активно привлекать внимание к проблеме, публично обвинять международные организации и местные власти в бездействии. В 2012 году он возвращался из Нью-Йорка после особенно жесткого выступления на Генассамблее ООН. В доме его поджидали убийцы, открывшие по нему огонь. Доктора ценой жизни спас телохранитель. Нападавшим удалось скрыться.

Мы отправляемся в удаленную деревню. Доктор Муквеге построил тут филиал своего госпиталя – в этих местах зашкаливающее количество изнасилований. Вдоль грунтовой дороги вереницей ползут женщины с гигантскими тюками за плечами – таскать грузы в Африке считается недостойным мужчины занятием. У Фурахи, с виду совсем еще девочки, на руках младенец – кажется, будто это ее младший братик. Она говорит односложными предложениями: «Шла за пальмовым маслом в магазин. Встретила боевиков. Они меня избили и изнасиловали. Их было пятеро. Доктор Муквеге сделал мне операцию. Теперь у меня ребенок». Мы сидим в типичной африканской хижине – круглый глиняный домик с крышей из пальмовых листьев. Здесь нет света, газа, воды, ничего, что напоминало бы о XXI веке. Только у боевиков, скрывающихся в окрестных джунглях, вместо луков и стрел – автоматы Калашникова.

В последний день мы посещаем здание фонда Панзи, на территории которого бывшие пациентки доктора Муквеге проходят реабилитацию. Их учат грамоте и арифметике. Дают простейшие профессии – шить, плести корзины и так далее. Обучают приемам самообороны. Основная задача звучит очень по-феминистски – научиться жить без мужчин. Прежняя жизнь этих женщин разрушена, общество их отвергло, им некуда больше идти, кроме как обратно к доктору, единственному мужчине, который понимает их боль.

Мохаммед Дарвиш

Мохаммед Дарвиш учился на четвертом курсе медицинского колледжа Дамаскского университета, когда свежий ветер арабской весны долетел до Сирии. В 2012 году ему пришлось бросить учебу – война пришла в его родной город Мадайю, что на границе с Ливаном. Чтобы выбить из города отряды оппозиции, правительственные войска начали бомбить и обстреливать жилые кварталы. В полевой госпиталь стали поступать люди с огнестрельными и осколочными ранениями. Профессиональных хирургов поначалу было двое, медперсонала катастрофически не хватало. Дарвиш стал ассистировать на операциях. Проблема заключалась в том, что в университете он учился не на хирурга, а на стоматолога. «К счастью, – говорит Дарвиш, – Сирия, наверное, единственная страна, где первокурсников учат оперировать на живых людях. Так что минимальный опыт у меня уже был».

До 2015 года осада была сравнительно мягкой – город, конечно, обстреливали, но тяжелораненых и больных в экстренных случаях позволяли выво­зить в госпиталь в Дамаск. Один за другим в тот год Мадайю покинули хирурги – они были иногородними, их силы были на исходе. Как назло, вскоре после их отъезда ситуация резко ухудшилась. В конце 2015 года город был взят в полную блокаду. Несмотря на регулярные обстрелы, раненых больше не выпускали, а в город запретили ввозить продовольствие. Начался голод. За один только ноябрь от истощения умер 81 человек. На фоне недоедания среди детей распространились тяжелая дистрофия и менингит. Люди травились несъедобными растениями, тайком пытались выбраться из города и подрывались на минах, заботливо расставленных «Хезболлой» вокруг городских стен.

Из медработников в городе оставались недоучившийся стоматолог Дарвиш, дипломированный стоматолог Али Хуссейн и ветеринар Мохаммед Юсуф. Только спустя три месяца в город пустили гуманитарный конвой. После отъезда хирургов Дарвиш стал кем-то вроде главврача в полевом госпитале. Его нередко будили ночью. Были дни, когда он вместе с коллегами проводил сразу три операции. Потом шел домой и вместо того, чтобы спать, загружал в интернет видео, снятые в госпитале и вокруг. Благодаря каналу в YouTube, созданному им и еще несколькими медиа-активистами, о гуманитарном кризисе в Мадайе узнал мир. Ролики там выложены очень страшные, если вы излишне впечатлительны, не стоит туда заходить.

– Психологически самое тяжелое было – это ранения в голову. Среди нас не было никого, кто бы что-нибудь понимал в нейрохирургии. Мы просто делали перевязку и оставляли умирать. Ампутации – это было легко, потому что я получил большой опыт, когда еще ассистировал нашим хирургам. Никогда, наверное, не смогу забыть день, когда возле КПП подорвались три восьмилетних мальчика. Один из них умер сразу же, на месте, у второго было ранение в голову, мы его перевязали. Больше ничем помочь не могли. Третьему мальчику оторвало ногу, и он был ранен в живот. Рана очень тяжелая, мы были не в силах чем-нибудь ему помочь и просто плакали от бессилия. Их похоронили вместе, в одной могиле.

Мышцы лица у доктора неподвижны, но глаза наливаются слезами. Удивительно, что он еще на это способен.

— У нас не было оборудования, медикаменты если и были, то просроченные. Но главное, конечно, отсутствие опыта. Когда мне впервые пришлось оперировать на брюшной полости, я фотографировал каждый шаг операции, выкладывал фото в Whatsapp, и профессиональные хирурги присылали мне советы, что делать дальше. Оперировали мы в подвале, поэтому приходилось каждый раз подниматься наверх, чтобы поймать сеть. А спустившись, дезинфицировать одежду. Операция длилась 10 часов

– А почему вы не уехали тогда же, когда уехали два профессиональных хирурга? Ведь у вас тоже, наверное, была такая возможность?

– Я не мог, – просто отвечает Дарвиш. – Доктора были иногородними, а я из Мадайи. Кто-то же должен был там остаться? Это был мой долг.

– А почему уехали сейчас?

– По «Соглашению четырех городов» сторонники оппозиции должны были покинуть город. Правительственные войска меня бы просто расстреляли как пособника повстанцев. Я ведь их тоже лечил. Город перешел под контроль государства, и теперь там работают врачи из Дамаска.

Общаясь уже второй год подряд с финалистами премии, невольно начинаешь их классифицировать. Есть люди, которые сознательно выбирают в жизни героический путь. Таковы Фартун и Илвад из Сомали, таков доктор Том Катена из Судана. А есть другой тип. Это обычные люди, которые вовсе не планировали становиться героями, но жизнь поставила перед ними суровый выбор: хороший мужик или орел? В прошлом году таким героем поневоле был отец Бернар, молодой католический священник из маленького провинциального прихода в самой бедной стране мира, случайно оказавшийся на перекрестке чудовищной бойни. Он мог бы не спасать, рискуя жизнью, мусульманское меньшинство и жить себе спокойно дальше, но он спасал. Так же и Дарвиш — мог бы уехать и не проходить весь этот ад до конца. Но он прошел.