Фондовый рынок постоянно находится в поиске новых оригинальных инструментов, смежный с ним рынок художественный традиционно ищет в первую очередь новых клиентов и авторов. Закономерное сближение двух этих сфер привело к тому, что к уже существующим способам обращения художественных ценностей добавляются инновационные. В 1990-х годах появились интернет-аукционы, сначала претендовавшие на самостоятельную роль, но в результате ставшие не более чем эффективным дополнительным каналом продаж. На 2000-е пришлась мода на инвестиции в современное искусство, цены на которое после существенной коррекции в период кризиса вернулись на высокий уровень. В России поиск новых стратегий в начале второго десятилетия XXI века отмечен появлением фондов художественных ценностей. Практика показывает, что искусство как инвестиционный продукт, выходя на рынок, уже теряет налет нетрадиционности и завоевывает все большую популярность в узких кругах. В конечном итоге из альтернативного оно превращается в консервативный инструмент. Многие семьи, которые попадают в категорию old money, владеют коллекциями десятилетиями, а то и веками. Для них естественный оборот собраний (полная или частичная продажа и покупка новых работ на освободившиеся деньги) давно уже стал источником дополнительных прибылей и эстетического удовольствия, сопряженного с грамотным управлением своим состоянием.

Итоги 2011-го

Оценить эффективность вложений в произведения крупных мастеров можно так же, как и отдачу от инвестиций на фондовом рынке. Как и «голубые фишки», большие имена на каком-то этапе могут подвергнуться коррекции, но в целом они стабильно дорожают. Перед потенциальным инвестором лежит условная продуктовая линейка – хронологическая шкала истории искусства, художественно-исторические отрезки которой скрывают за собой различные коллекционные и инвестиционные возможности. И стартовые ценовые уровни для выхода на эти отрезки заметно отличаются друг от друга. В частности, старые мастера еще пять лет тому назад вполне могли быть по карману инвесторам средней руки. Большинство крупных художников XVI–XVII веков были сильно недооценены, и в период кризиса интерес к ним заметно вырос. Так совпало, что, с одной стороны, у тех, кто успел реализовать свои бумажные активы, появилось много наличных, с другой – эти деньги было не во что вложить. Анализ рынка показал, что наиболее привлекательным отрезком художественной «продуктовой линейки» с учетом соотношения цены и качества оказались именно старые мастера. Одновременно рынок современного искусства, с которым профессионалы связывали большие инвестиционные перспективы, упал, презрев прогнозы существенного роста цен на Энди Уорхола, Роя Лихтенштейна и других титанов contemporary. Большинство хайнетов предпочли вкладывать в старых мастеров. Сразу после кризиса ситуация изменилась. Наряду с ростом рынка старых мастеров опять резко вырос рынок contemporary art, впечатляющими оказались результаты ведущих аукционных домов на торгах импрессионистов и модернистов, ювелирных изделий и вин, заставив акци­онеров этих компаний испытать катарсис и вселив надежду на его повторение по итогам 2011-го. Тема инвестиций в художественные ценности обрела дополнительную актуальность.

Сегодня аналитики рынка искусства все чаще успешно используют инструментарий аналитиков фондового рынка. События, кардинально влияющие на сто­имость ценных бумаг, оказывают существенное влияние на рост или коррекцию цен на рынке искусства. Более того, отточив навыки комплексного анализа, крупные дилеры, галеристы, топ-менеджеры аукционных домов оказались способны разрабатывать оригинальные инвестиционные стратегии не хуже, чем их коллеги из финансового мира. Поэтому люди, чьи фамилии сами по себе являются брендами на художественном рынке, становятся авторитетом для своих клиентов в области инвестирования в искусство. Зачастую это приводит к созданию смешанных инвестиционных портфелей, составленных финансистами и крупными арт-консультантами. Привлекаемые за счет этой синергии потоки средств вызвали небывалый рост рынка, 2010 год оказался для Sotheby’s самым успешным за все годы существования компании.

Качественно иное восприятие инвестиционного потенциала искусства в контексте высоких инфляционных ожиданий – трамплин для попытки сделать прогноз итогов 2011-го.

Полагаю, что при сохранении существующего отношения к художественным активам как к своеобразному «эстетическому золоту» прибыль лидирующих международных аукционных домов вырастет на 10–15% за счет продолжающегося роста цен на современное искусство, старых мастеров, импрессионистов и модернистов. В России дискуссии о возможности существенной либерализации законодательных норм ввоза и вывоза могут помочь развитию внутреннего художественного рынка и в конечном счете способствовать тому, что Москва станет еще одной международной торговой площадкой искусства, дополнив собой список, в который входят Лондон, Париж, Нью-Йорк и Гонконг.

Про-М и Про-П

В порядке эксперимента попытаемся составить для российского клиента инвестиционный портфель только из произведений искусства, воспринимая его сегменты как отдельные классы активов. Такой портфель может вполне прийтись по вкусу и быть востребован в 2011 году. При этом ориентация его в основном на русское искусство требует комментария! Русское искусство торгуется на мировых площадках, но, как правило, не имеет международной аудитории. Его покупатели родом из России, Украины, Казахстана, Азербайджана, к ним относятся все те, кто так или иначе воспитан на эталонах русской советской культуры. До тех пор, пока у этих людей есть деньги и они живут в стабильной политической ситуации, рынок будет жить. Но осложнение политической обстановки может вызвать отрицательную реакцию рынка.

Если исходить из благополучного сценария, предполагающего, что политическая напряженность будет сокрыта в глубинах и не повлияет на конъюнктуру и желание покупать, то в условном портфеле объемом 10 млн долларов 20% будет отведено русскому искусству 1910–1920-х годов, 15% – искусству 1920–1930-х, 10% – работам нонконформистов, 5% – современных российских художников, остальное – поровну между старыми мастерами, импрессионистами и европейскими модернистами.

В России практически исчезла порода людей, коллекционировавших иррационально, повиновавшихся слепой страсти собирателя. Их эпоха кончилась где-то в 1960–1970-х годах. Поколения, которые пришли в 1980–1990-х, я уже не говорю о 2000-х, – это люди, подхватившие бациллу коллекционерства или рожденные с ней. Но все они так или иначе участвовали в дилерских операциях или предвидели прибыток в будущем. Для современного владельца произведения искусства, в зависимости от типа личности и уровня достатка, являются либо тактическими, либо стратегическими инвестициями. Конечно, есть и редкие исключения, для которых собирательство – род чистого наслаждения. Но ведь рядом всегда есть семья, а наследники прагматичны! Должен сказать, что в России собирательство как вид занятий, как хобби, как профессия имеет огромную перспективу. Те, кто стал коллекционером или арт-инвестором в последнее десятилетие, скорее всего, входят в Топ-100 или Топ-1000 по размеру своего состо­яния. Но постепенно к ним будут прибавляться все новые и новые охотники до художественного качества, престижа и инвестиционных перспектив. И, занимая удобную позицию наблюдателя, я замечаю интересную тенденцию. Политические симпатии русских преломляются в культурных предпочтениях и условно делят потенциальных владельцев художественных ценностей на две группы. Симпатизирующие Дмитрию Медведеву собиратели предпочитают русский ХХ век, русский авангард, европейский модернизм, иногда современное искусство. (Сам он, по рассказам очевидцев, любит венецианские виды и пейзажи водных пространств.) Симпатизирующие Владимиру Путину выбирают русское искусство XIX века, главным образом его вторую половину, русский салон начала XX века. (Эстетические предпочтения премьера четко не оформлены, мне, по крайней мере, они не известны.) При этом есть и общие зоны: импрессионисты, старые мастера, иконы и старая книга, ее любят все. Пока что это никак не декларированное разграничение не нашло своего рыночного отражения, да и само искусство, естественно, не приобрело от него никаких дополнительных коннотаций. Разбираться в этом любопытном феномене предстоит политологам, социологам, психологам и искусствоведам.