О географии

Вы долгое время жили в Лондоне и недавно вернулись в Россию. Какова ваша мотивация? Не испытываете смешанных чувств?

Я безумно люблю Лондон, и, думаю, массе других городов мира следовало бы у него поучиться многим вещам. Он для меня второй родной город после Москвы.

Я дважды возвращался в Россию: первый раз – в 1996 году, второй – этим летом. Наша страна предоставляет уникальный набор возможностей для каждого умного и здорового человека. Пожалуй, нигде в мире не найти ничего подобного. У нас много интересных проектов, тут динамичный бизнес, и здесь интересно.

Вы говорите о нераскрытом потенциале? Понятно ведь, что многие города и страны развиты лучше.

Любые недостатки можно рассматривать как основу для возможностей. Я отношусь к той категории людей, которые на все неудобства смотрят как раз с этой точки зрения.

Как глобальный специалист, который видел российский рынок private banking со стороны, что вы можете о нем сказать?

Российский private banking, конечно, сильно отличается от всех прочих. В мире существуют три модели частного банкинга: швейцарская, английская и американская. И все они не похожи друг на друга, потому что стимулом к развитию каж­дой из них были разные обстоятельства.

Швейцарская модель построена на принципе конфиденциальности, этот важный фактор защищен законом. У Швейцарии долгая история традиций, посвященных банковской тайне, и на этом до сих пор стоит весь банковский рынок. Каких-то других уникальных вещей Швейцария, по-моему, не предлагает.

Английская модель private banking исходила из довольно обременительного налога на наследство, который все еще существует в Англии. Состоятельные англичане, для того чтобы каким-то образом противостоять этому налоговому бремени, создали целую индустрию. В основном она была расположена на островах Гернси, Джерси, Мэн, где сформировалась близкая и понятная англичанам юридическая среда, но при этом обеспечивалась возможность существования трастов, отдаляющих владение собственностью от выгодоприобретения (в юридическом смыс­ле) от этой собственности. Право владения передавалось с помощью трастов, которые, как известно, не умирают. Отсюда пошла индустрия private banking, какой мы ее знаем.

В Америке модель более молодая, у нее нет таких корней, как в Европе, но и там основная причина появления частных банков – налоги. Любой, кто когда-то пытался заполнить американскую налоговую декларацию – обык­новенную, для граждан, – понимает, о чем я говорю. Даже человеку с двумя высшими образованиями это сделать довольно сложно. То есть это очень легко, если у вас есть желание заплатить все налоги по максимуму, но для того чтобы воспользоваться всей совокупностью налоговых льгот и нюансов американского законодательства, надо быть большим специалистом. Поэтому корни private banking в Штатах пошли от налоговых консультантов. Именно они стали агрегирующими центрами сопутствующих услуг. Безусловно, такие консультанты имели доступ к очень приватной информации относительно текущих доходов тех или иных граждан и благодаря ей получали возможность расширять продуктовую линейку при обслуживании клиентов.

Российский private banking отличается от первых трех кардинальным образом. У нас нет постулатов, в крови не сидит тема конфиденциальности, все прекрасно понимают, что в современном информационном обществе быть полностью конфиденциальным – это утопия, так не бывает. Налоги в России прос­тые: 13% – и все. И с точки зрения наследования у нас тоже самая простая схема по сравнению с развитыми странами мира. Поэтому все эти темы для нас не так актуальны, как для иностранцев.

В России частное банковское обслуживание построено на другом – на том, что в 1990-х годах появилось первое поколение состоятельных граждан, было создано большое частное богатство, которым нужно профессионально управлять. И клиенты у нас сильно отличаются: российские хайнеты, как правило, создали богатство своими руками, ничего не унаследовав от родителей. Поэтому у них другое отношение к рискам: мы готовы разбираться в них, считать их, а если риски правильно оценены с точки зрения доходности, то и принимать их. В этой связи у нас в стране продуктовая линейка тоже другая. В классических европейских моделях основная философия PBWM – сохранить и без потерь передать следующему поколению, а в России – заработать, преумножить.

Уверен, что западный и американский private banking богаче российского по части финансовых инструментов. Российские же клиенты ценят комфорт куда выше инвестиционного разнообразия. Если так, то зачем российские клиенты обращаются в крупные международные компании, такие как Deutsche Bank, где в приоритете скорее инвестиции, чем комфорт?

Я соглашусь лишь с первой частью – не все многообразие продуктов из мировой практики на самом деле доступно для российских клиентов. Это объясняется прежде всего существующими ограничениями российского законодательства. Много еще предстоит сделать и в области налогового администрирования, регулирования тех или иных видов деятельности, отчетности и т.д. Тут есть чем заниматься, и нужно работать и работать – много и долго. Только тогда появятся качественные продукты, которые удачно вписываются в юридическую среду.

А с тем, что российские клиенты не особенно интересуются эффективностью капитало­вложений, не соглашусь. Очень даже интересуются! Сложные и интересные продукты востребованны, и наши с вами соотечественники понимают их, схватывают суть продукта зачастую быстрее, чем традиционные западные клиенты.

Комфорт – это обязательное условие. Клиенту всегда должно быть комфортно, без этого не получится никакого бизнеса. Комфорт и доверие – основа, на которой стоит весь банковский сектор.

О работе

Была ли конкуренция за ваш пост в Deutsche Bank?

Да. Было несколько кандидатов, это нормально. Но нельзя сказать, что велась некая борьба. Deutsche Bank – глобальная организация, но отличается от других глобальных организаций с точки зрения распределения полномочий. В Deutsche Bank моя роль связана с довольно обширными ответственностью и обязанностями, у нее важное наполнение. В других глобальных банках механизм принятия решений может быть устроен иным образом, а в Deutsche Bank реализована мат­ричная система управления, и руководитель уровня одной страны – это важное звено, тогда как в других банках эта должность иногда сведена до организатора каких-то сделок. Поэтому поиск был двухсторонним: и банк искал человека, который удовлетворял бы его потребностям, и я стоял перед выбором и остановил его на Deutsche Bank.

Значит, вы целенаправленно искали работу по найму. Наверняка вас часто об этом спрашивают: не слишком ли велик контраст между полной свободой и хоть и престижным, но все же наемным трудом?

Конечно, большая разница между двумя ситуациями: когда ты работаешь на самого себя, управляешь своим рабочим графиком и нагрузкой, и когда ты работаешь в крупной корпорации, где многие вещи – правила и традиции – определяются помимо твоего сознания. Но Deutsche Bank предоставляет ровно то, что я хотел, что меня интересовало: глобальность. Есть крупные российские компании, которые, несмотря на свой размер, остаются национальными. А меня привлекала масштабность: как эффективно управлять международными компаниями. Мы все студенты до конца своей жизни, все чему-то учимся. И здорово, когда ты учишься у хороших учителей и в хорошем университете, правда ведь? Вот для меня Deutsche Bank – хороший университет, где можно научиться тем вещам, которых я больше нигде не узнаю.

Вы принесли комфорт и свободу в жертву банковским амбициям?

Отчасти, пожалуй, так. Но сама постановка вопроса мне не совсем близка. В мире много людей, у которых есть работа – объективная необходимость и есть «после работы», когда начинается настоящая жизнь. Иными словами, сначала хорошо поработать, а потом хорошо пожить. Я по-другому отношусь к этому: работа – основная часть моей жизни, она занимает половину моего времени, и если она доставляет удовольствие, то стирается граница «до» и «после». У меня нет противопоставления работы и жизни. Поэтому я не могу и противопоставить свой бизнес работе в корпорации. Я и в «Тройке» так же рассуждал. Мне моя работа нравится, а если кому-то не нравится то, чем он занимается, то зачем же себя мучить?

На вашей текущей позиции в Deutsche Bank от вас ожидают достижения каких-то целевых показателей? Вам устанавливают «норматив»?

Не совсем. Когда я приходил на работу, мы обсудили, что банк от меня хотел бы, а что мне было бы интересно сделать. В результате мы определили несколько стратегических приоритетов, которые я должен реализовать.

Первый приоритет – сделать услуги банка доступными более широкому кругу российских компаний. Пока число компаний, имеющих доступ к услугам Deutsche Bank, сильно ограничено – как правило, это только очень крупные российские корпорации. Моя задача – изменить ситуацию.

Вторая тема связана с продуктами. Большое количество продуктов в принципе недоступно российским клиентам. Здесь тоже нужно работать: с регуляторами, с Центральным банком, с партнерами, чтобы совместными усилиями развить законодательную базу и, как следствие, расширить продуктовую линейку на национальном рынке.

Третья большая тема – все, что связано с продвижением российских корпораций на мировых рынках. Безусловно, Deutsche Bank со своим глобальным присутствием может сильно помочь российским компаниям с глобальными амбициями. Игроков, которые могли бы выйти на международный уровень, уже много, и их число постоянно растет. Это хорошо. Мир становится интернациональным, и новые возможности открывает вступление в ВТО.

Четвертое направление – private banking, или, как он называется в банке, asset wealth management. Его нужно развивать, сегодняшнее состояние в принципе хорошее, но недостаточное с точки зрения нашего потенциала. Этот бизнес может еще существенно вырасти.

И все же по каким показателям вас будут оценивать как менеджера?

До 2015 года мы должны существенно увеличить объем бизнеса, при этом нужно не растратить его эффективность – доход на одного сотрудника. (По этому показателю можно сравнивать друг с другом любые финансовые институты.) И это достижимо. Очень сложно, но реально.

Вы согласны с формулировкой, что private banking и asset wealth management – единая субстанция?

Так оно и есть, да.

Многие бы не согласились.

В «Тройке Диалог» я как раз строил интегрированный бизнес, где и продуктовые, и клиентские специалисты существуют в одной структуре, потому что именно так происходит взаимное обогащение и именно такая формула эффективна. Некоторые финансовые институты считают, что нужно разделять эти функции на два самостоятельных, независимых направления, и у таких компаний отдельно существует подразделение портфельных менеджеров – то, что называется asset management, и отдельно – клиентские менеджеры, то есть wealth management, ну или private banking. Однако мой опыт работы в «Тройке» говорит о том, что так делать не стоит. Продуктовые специалисты не очень понимают, что нужно клиенту, в результате клиенты теряются в разнообразии продуктов, которые созданы, возможно, для кого-то другого. Не происходит переплетения между сотрудниками, а оно важно – ведь все равно все мы работаем на клиента.

О награде

Вы получили награду в номинации «Легенда индустрии» на недавно прошедшей премии SPEAR’S Russia Wealth Management Awards. Другая «Легенда индустрии» – Ханс Фонтобель, ему 96 лет, но он до сих пор работает, является почетным президентом банка. Чувствуете с ним какую-то похожесть?

Фонтобель – легенда. Нам бы до него еще дожить.

Премия SPEAR’S Russia для вас – это только маркетинговое достижение?

Как и любая премия, эта очень приятна. И особенно приятна потому, что присуждается на основе мнения коллег по цеху, а не каких-то случайно собранных странных людей. Это важно само по себе.

Когда я выступал на вручении, я всех поблагодарил. Поблагодарил за то, что в России «банкир» – не бранное слово, как во многих западных странах в последнее время. Раньше быть банкиром было модно и престижно, а сейчас они подвергаются всяческим нападкам. Но не в России – и слава богу. Российские банкиры смогли подтвердить свою репутацию, свое место в обществе и свою нужность ему. Россия – особенная страна, где можно стать легендой private banking при жизни. В других странах, где история private banking очень длинная, стать легендой невероятно сложно, а при жизни – и вовсе немыслимо. Господин Фонтобель – уникальный в этом смысле человек. Но он и немолодой уже.

А вообще премии – любые, не обязательно SPEAR’S Awards – приносят банку какую-то пользу? Есть смысл их получать?

Банк – это не абстрактная конструкция. Это в первую очередь живые люди, именно они формируют его имидж; банк – это они. Этим инвестиционный банк, и private banking в частности, отличается от завода или фабрики, где основная ценность – красивый станок, крупное производство. На заводе люди приходят и уходят, ценность не в них. А у нас все наоборот.

Поэтому любые награды в отношении конкретных сотрудников – это важно, ведь они все вместе работают на имидж компании.

До вас «легендами» становились Родзянко, Мовчан и Варданян. Можно сделать какой-нибудь вывод на основе этого?

Я с большим уважением отношусь ко всем этим людям, мы бок о бок работали с ними вместе все эти годы. Тем не менее я думаю, что выборка еще недостаточно статистически значима.

На ваш взгляд, номинанты и лауреаты премии отражают рынок? Похоже все это на правду?

Очень даже похоже, очень даже правда. Если бы было неправдой, то не было бы и клиентов, которые обслуживаются в этих институтах. Но клиенты есть, индустрия работает, вместе они зарабатывают деньги. Значит, все очень даже реально.

Кого предложили бы на следующую номинацию в качестве «легенды»?

Наверное, нужно больше внимания уделить портфельным менеджерам, продуктовым людям, которые создали новый интересный продукт или иначе доказали, что они – лучшие. И здесь есть на кого посмотреть. В России можно встретить лучших в мире специалистов по управлению активами: они живые, ходят и работают вместе с нами.

Обязательно нужно не забыть про Олега Ларичева, который 12 лет управлял крупнейшим в России фондом акций. Или, скажем, сейчас существует целая индустрия фондов недвижимости, но первый такой фонд запустил живой человек Сергей Васин. А первый в России CDO сделал Владимир Потапов. Вот о ком следовало бы поговорить.

Deutsche Bank – это надолго? Вот реализуете вы все те замыслы, о которых говорили…

Deutsche Bank предоставляет большое количество возможностей, я не лукавлю. Поэтому я думаю, что надолго.

Об удовольствиях

Что помимо банковской деятельности составляет вашу жизнь?

Я люблю самостоятельно создавать среду своего обитания. Это касается самых разных вещей. Например, мой дом на Арбате я построил сам и заселил его друзьями, с которыми мне приятно жить. И дачу я сам построил, а заодно и поселок вокруг нее, где, опять же, живут люди, с которыми мне приятно проводить свободное время: футбол, шашлыки и т.д. Наверняка я в этом не первооткрыватель, но вывод от этого не меняется: хватит пенять на окружающую среду, создай ее для себя сам.

И отдельно можно сказать про искусство: я собираю русских импрессионистов, как правило, начала XX века. Это доставляет мне большое эстетическое удовольствие, позволяет переключиться.

К тому же многие друзья спрашивают о моем отношении к футболу, и я всегда отвечаю, что оно очень личное. Я в течение долгих лет управлял призовым фондом Российского футбольного союза, и каждый забитый гол для меня означал где-то минус миллион долларов из фонда. Поэтому я ездил на все матчи, во все страны и очень не любил, когда забивали мячи в чужие ворота. Скажем так, не всегда моя реакция была той же, что и у болельщиков

Атлас

• Deutsche Bank

Материалы по теме

• «Дойче Банк» возглавит Теплухин