Вложив в направление organic food более двух миллиардов рублей три года назад, Сергей Бачин планирует выйти в точку прибыльности не менее чем через два года. Он признает, что органика на данный момент – не самый рентабельный его проект. «Просто когда человек уже состоялся, он может позволить себе подумать о здоровье. Не все же максимизировать материальную отдачу на единицу времени». Сегодня продовольственное направление холдинга включает 15 хозяйств в Ярославской области на 40 тыс. га, мясоперерабатывающий и молочный заводы, фермы c роботодоением, аналогов которым нет в России, и 5 магазинов, работающих под брендом «Углече поле». Сергей Бачин полагает, что на отрезке в 5–10 лет этот рынок в России полностью сформируется, но не уверен, что положение первопроходцев обеспечит компании фору. «Большие прибыли у нас традиционно получают те, кто идет вторым или третьим, когда поляна подготовлена и рыба прикормлена, когда вообще понятно, сколько там рыбы, кому ее продать и почем».

Несмотря на то что органические продукты на 30–40% дороже своих индустриально произведенных аналогов, направление быстро развивается в Северной Америке и Европе: мировой оборот отрасли уже составляет 60 млрд долларов в год (за период 2000–2010 годов он вырос более чем в три раза, с 18 млрд в 2000 году до 60 млрд долларов в 2010-м). По оценке Сергея Бачина, российский рынок organic food представляет собой 0,1% от общего объема пищевого производства (в США это 4%, в Германии – 7,5%). Он добавляет, что 0,1% – еще очень оптимистическая цифра, на самом деле оценить объем нашего рынка почти невозможно. «Для начала надо иметь уверенность, что подсчитываем именно органическую продукцию, но в России до сих пор не введена ее государственная сертификация, так что мы вынуждены верить на слово производителю».

Что такое органические продукты в международном понимании?

Это продукты, которые не содержат искусственных химических элементов, антибиотиков, ГМО и стимуляторов роста. Их производство подразумевает целую философию гуманного отношения к природе и животным, сохранения почв для будущих поколений.

Вы утверждаете, что себестоимость органического производства дороже на 30–40%. А где вы видите точки роста?

Мы ориентируемся на западный рынок. В англоязычных развитых странах это движение зародилось в 1930–1940-х годах прошлого века под названием organic food (в Германии его стали называть биодинамикой). Сейчас в Европе и США это целая индустрия, там колоссальное количество супермаркетов, торгующих органикой. Как показывает история, в конце концов русские перенимают на Западе лучшее, чего бы это ни касалось. К тому же три года работы показывают, что мы не ошиблись, спрос есть: в магазинах полно народу. Ко мне подходили и крупные рестораторы с предложением организовать поставки в их заведения, хотят делать совместные проекты. Вообще идея создания холдинга возникла, когда я понял, что в России не найти мест, где можно покупать органические продукты. А ведь хотелось есть здоровую пищу и не кормить детей наполовину искусственными овощами.

Как маркетологи компании «Агранта» описывают вашу целевую нишу? Кого вы имеете в виду, говоря о конечном потребителе?

Это человек, пожалуй, с доходами чуть выше среднего. Не только богатые россияне, но и представители средних слоев. Кое-кто предпочитает водить машину классом ниже, зато правильно питаться. Просто среди богатых людей пока больше тех, кто думает о здоровье и об экологии. Кроме того, они больше видели и лучше знакомы с культурой потребления в Европе.

Складывается ощущение, что бизнес-план проекта не слишком четко сформулирован…

Возможно, но ведь для России это венчурный бизнес, поэтому строить четкий бизнес-план тут было бы бесполезно, он просто выдал бы убыточный результат. Мы придерживаемся скорее не бизнес-плана, а понимания некой внутренней миссии.

В чем она состоит и как экологическая линия согласуется с задачей извлечения прибыли?

Для начала нам надо понять, насколько сильно индустриальное сельское хозяйство истощает почву и обедняет окружающий мир. Всем знакома картина гигантского поля с монокультурой, где все остальное уничтожено за ненадобностью. Такой природный «примитивизм» – то, что остается после нас. А ведь если уничтожено поле, то все убито и на многие километры вокруг него, нарушена пищевая цепь и биологическое равновесие, главный закон природы. При такой жестокой эксплуатации почвы хватает лет на 60–80, после чего она заболачивается и погибает. А что происходит на индустриальной молочной ферме? Корову кормят как можно больше и как можно меньше дают двигаться, чтобы не тратила лишнюю энергию, кроме того, вводят гормональные препараты, включая гормон роста. Все это позволяет получать до 15 тысяч литров молока в год, но сама корова не живет дольше двух-трех лактаций, то есть сезонов, когда ее продуктивность наиболее высока. Наши коровы вдоволь пасутся, общаются, питаются нормальной травой и сеном. Без искусственной стимуляции они способны дать не больше 3–4 тыс. литров молока, поэтому оно и стоит дороже в розничной продаже. Но молоко на самом деле вкусное и редко не распродается полностью. Выходит, вложения в качество окупаются.

Расскажите о ваших конкурентах. Как в России распределен рынок органики?

Конкурентов так мало, что я бы назвал их скорее союзниками. А совсем уж серьезно относящихся
к делу… Пожалуй, что нет.

Вы выступаете за скорейшее принятие закона о государственной маркировке органических продуктов. Какую задачу он должен решить?

В большинстве стран Европы употребление приставки «био» в названии продуктов регламентировано еще в конце прошлого века, у нас пока часто используется, чтобы ввести в заблуждение и «обосновать» завышенную цену товара. Технический регламент на производство и продажу дает покупателю право честного выбора, помогает увидеть разницу между органической и просто натуральной продукцией.