Коллекционеры и ценители русской живописи любят порассуждать на тему того, как же переоценено русское искусство: вот ведь заплатили за Нисского 1,5 млн фунтов, неслыханно, а Дейнеку сейчас дешевле чем за пару миллионов и не взять. При этом почему-то не вспоминается, что за Фрэнсиса Бэкона не пожалели выложить более 140 млн долларов и более 100 млн – за Джексона Поллока.

Ну не сравнивайте, возразите вы мне. Действительно, сравнивать, может, и не стоит: для меня лично Дейнека является неоспоримо более крупным мастером, чем Бэкон или Поллок. Но дело тут не во вкусе или влиянии на историю искусства. Дело в некой действительно существующей объективности процесса, исторической справедливости, если хотите. Эта справедливость побеждает и моду, и политические катаклизмы, и ангажированность, в конечном счете расставляя все по местам. Так было и так будет – вспомните судьбы полотен русских эмигрантов.

В ХХ веке приблизительно раз в пятьдесят лет русские художники физически уходят в небытие. Голодают, нелегально живут в трущобах, болеют от нищеты, от непризнанности, от незнания господствующего языка – и создают шедевры. Революция расшвыряла мастеров начала прошлого столетия по миру, их потомки не могли продать практически ничего, а в некоторых случаях наследие и вовсе как-то рассеялось. Но вот практически с нуля, с нескольких тысяч долларов цены на первые имена ХХ века за последние двадцать лет выросли в некоторых случаях на 99 000%. Немудрено, что тем, кто помнит, сколько русская живопись стоила в начале перестройки, кажется, что нынешние цены нереально высоки. Но те, кто отслеживает мировые тренды, не могут не понимать, что настоящий ценовой рост русского рынка еще впереди.

Когда в начале 2000-х мы ставили на наш аукцион картины нонконформистов, чьи имена, казалось, забыты навсегда, мы скромно «рисовали» ценники в несколько тысяч фунтов, страстно надеясь хоть кого-то продать. Ситников, Свешников, Харитонов. Ни одной прижизненной выставки, ни одного альбома. В 2008 году картина Ситникова установит мировой рекорд в 700 тыс. долларов. А потом снова кризис в России, снова переоценка ценностей, и сегодня нонконформисты опять стоят, правда, уже не несколько тысяч долларов, а несколько десятков тысяч. Что, по большому счету, одно и то же.

Когда Ситников умер на своем пятом этаже в доме без лифта, хватились его через неделю. Пришли люди в скафанд­рах и зачистили жилище. Картины выбрасывали в мусорные баки прямо из окна, и одна работа, написанная на половинке старой двери, застряла в проеме. На ней русский монастырь в снегу изображен. Я купила ее на торгах за 5 тыс., и теперь она висит у меня дома. Для меня работа эта цены не имеет, но я уверена, что работы Ситникова, Пурыгина, Свешникова в свое время будут стоить сотни тысяч долларов.

История русского арт-рынка насчитывает чуть более 20 лет, и эти 20 лет не были, перефразируя английскую поговорку, прогулкой в парке. То война, то девальвация, то цены на нефть упали ниже 70 долларов за баррель, и т.д. Но я верю, что доживу до того дня, когда Дейнека побьет мировые рекорды и будет стоить хотя бы только вполовину дешевле Поллока. Но главное – я верю в божественную справедливость. И вам советую.