Нешуточное дело
Юмор долгое время был под запретом в американском искусстве, не пора ли дать ему послабление?
«В моей квартире пещерный человек, исследующий мех. Хочу, чтобы он уехал». Джон Лури © John Lurie
Американские художники всегда были с юмором. Сол Стейнберг, например, считался великим карикатуристом журнала New Yorker. Но вряд ли ему самому понравилось бы такое определение.
«Сам он сравнивал себя с Пикабиа или Клее, – говорит Арн Глимчер, основательница галереи Pace и давний дилер его работ. – С ранним Пикабиа. Он никогда не считал себя карикатуристом». Инге Морат, фотограф и по совместительству жена Артура Миллера, опубликовала книгу «Маскарад», состоявшую из фотографий людей с бумажными пакетами на головах, на которых Стейнберг нарисовал лица. Но карикатурист? Ни в коем случае!
Несколько лет назад я брала интервью у Класа Олденбурга и его жены Косье ван Брюгген. Мы разговаривали о Дональде Джадде, кто восхищался работами Олденбурга. Я сказала, что главное его отличие от Джадда заключается в том, что у последнего напрочь отсутствует юмор. «Да! В этом вся разница», – согласилась Косье.
«Я не вижу особого юмора в своих работах», – мрачно сказал создатель «мягких скульптур» и огромных гамбургеров. Мы с его женой переглянулись и рассмеялись. «Ну ладно, – сказал он, позволив себе улыбнуться. – Но для меня это всего лишь форма». (Как правило, художникам нельзя доверять, когда речь заходит об их работах. Вы ведь это знали?)
Недавно я от души смеялась, рассматривая одну из работ Нила Дженни в галерее Гагосяна. Это был настоящий смех, а не понимающий смешок, призванный показать, что человек «в теме» (такой иногда издают унылые ребята из тех, что смеются над жаргонизмами 400-летней давности в комедиях Шекспира). Я сказала об этом Дженни. Он забеспокоился. «Юмор не входил в мои планы», – сказал он. Покойный Деннис Оппенгейм использовал юмор как часть сложной системы художественных приемов. В работе Theme for a Major Hit 15 поддерживаемых тросами бронзовых фигур, изображающих самого Оппенгейма, «танцуют» под музыку. В работе Snowman Factory комизм соединяется с элементом ужаса, как в детской сказке. Но когда я заговорила с Деннисом о юмористической составляющей, он отреагировал так, словно ему сделали непристойное предложение.
«Я использую юмор с большой осторожностью, – сказал он. – В основном когда имею дело с серьезным или трагическим материалом. Я не люблю быть слишком смешным».
«Апперкот», одна из поздних работ Оппенгейма, представляет собой раскрытые челюсти с книгами вместо зубов. Названия книг – это шутки в адрес его знакомых художников, таких как Эд Рушей с его новыми картинами, выполненными арахисовым маслом. Да, эта работа была преднамеренно смешной, но именно поэтому сам Оппенгейм рассматривал ее как глубоко вторичную.
Карикатурные злодеи
Не так давно я говорила на эту тему с Джоном Лури. Он лидер группы Lounge Lizards, весьма заметной на нью-йоркской панк-сцене. Из-за болезни Лайма, рано подхваченной и поздно диагностированной, Лури прекратил выступления и сосредоточился на другом своем увлечении – живописи, став одним из немногих рокеров, кому удался подобный переход. Его первые работы были карикатурными, и некоторые из них выставлялись на его недавней выставке в Нью-Йорке. На одной, например, изображались густой лес, олень и светофор. Но таких на выставке было лишь несколько.
«Это самая старая карикатура на выставке, – сказал Лури, когда я рассматривала картину “Олень и светофор”. – Последующие получились уже не такими смешными, и многие люди потеряли к ним интерес. Я знаю, что мои картины вызывают смех, но на самом деле они абстрактны. Просто в них есть что-то такое, что превращает их в своего рода анекдот или сказку для взрослых. Но в основном они задуманы именно как абстрактные». По крайней мере, в их названиях точно нет ничего абстрактного. Одна называется «Это голова не той свиньи, о которой вы подумали. Это голова другой свиньи». Другая картина, не представленная на той выставке, называется «Я хочу узнать, есть ли жизнь после смерти, и желательно побыстрее». Мрачный юмор.
Из всего сказанного вытекает главный вопрос. Юмор не является табу в литературе. Марк Твен стоит в одном ряду с Германом Мелвиллом, Ивлин Во – с Грэмом Грином. Но действительно ли американцы не доверяют юмору изобразительное искусство? Я думаю, тут требуется подробный ответ. Очевидно, что художник может использовать юмор время от времени, как, например, Джон Бальдессари в работе «Я больше не занимаюсь скучным искусством», особенно если он шутит по поводу концептуального искусства. Или если это концептуальная шутка на тему самого юмора, как в случае «Шутливых картин» Ричарда Принса, в которых использованы гэги, взятые из интернета. Но допустим ли юмор как основной прием художника, как его доминирующее умонастроение?
Да, в США есть такие художники. Потрясающие работы ньюйоркца Рэя Джонсона переполнены юмором, также на ум приходят Рэд Грумс, Питер Соул и Джим Натт. Все они вполне уважаемые художники, но, как сказали бы аукционисты, это дневные продажи, а не вечернее торжество. А суровая мудрость гласит: живи по средствам.
Евросмех
А что в Европе? Все по-другому. Виллем де Кунинг, исключение в неулыбающемся мире абстрактного экспрессионизма, был европейцем, о чем ему не уставал напоминать Джексон Поллок. В Европе юмор всегда считался разрешенным приемом. А у Дюшана и дадаистов шутка была настоящим оружием нападения. Вот что говорил Дюшан в своем интервью 1960 года: «Юмор стал своего рода спасением. В то время искусство было настолько серьезным, настолько монашеским, что я стал абсолютно счастливым, когда понял, что могу привнести в него юмор. Тогда это было настоящим открытием».
Благодаря Дюшану к юмору обратились и другие европейские художники. «Важной новацией Арпа был едва уловимый юмор, причудливые идеи, которые придали дадаизму вкус бурлящей жизни, в противоположность кубизму и экспрессионизму с их холодными интеллектуальными исканиями, – писал он. – Арп продемонстрировал важность смеха в борьбе с бездушными теориями того времени».
Европейские художники прекрасно знают о разнице в отношении к юмору в США и Европе. Несколько лет назад я разговаривала с Франческо Веццоли, чей «Трейлер к ремейку Калигулы», потрясающая провокационная короткометражка с Кортни Лав, Хелен Миррен, Бенисио дель Торо и Видалом Гором, стала хитом Венецианского бьеннале 2005 года. Я заговорила с ним о юморе. И попала в десятку.
Через полгода его пригласили с этим фильмом на выставку Whitney Biennial в Америку. «В тех местах, где большинство зрителей Венецианского бьеннале умирали со смеху, что меня чрезвычайно радовало, американская публика в Музее Уитни хранила гробовое молчание, – вспоминает он. – Нельзя сказать, что им не понравилось. Однако я ужасно страдал от того, что никто не смеется. Тогда-то я и понял, что американцы вообще не планируют смеяться, когда идут в музей. Они считают, что в царстве культуры смех неуместен».
Сигнальный дым
Именно здесь, в Нью-Йорке, я ощутила ветер перемен. Пару лет назад на ярмарке современного искусства Armory Show встретила галеристку Мэри Бун. Мы шли неспешным шагом и разговаривали. Вскоре после этого я увидела инсталляцию «Мэри Бун»…
Впервые эта инсталляция была представлена в Осло, в галерее Rod Bianco. Авторы – двое норвежских художников, Бьярне Мелгаард и Сверре Бьертнес. Мелгаард потрясающий художник, по технике и экспрессивности это мастер уровня Олденбурга. Инсталляция «Мэри Бун» подавалась как оммаж. Ну да, оммаж. Но весьма своеобразный. Одна картина называлась «Мэри Бун плачет после того, как Джулиан Шнабель покинул ее галерею». Под другой была подпись «Кокаинистка Мэри Бун в костюме от Шанель в 80-е годы». Кто-то скажет – оммаж, а кто-то решит, что это просто издевка.
Я спросила Мелгаарда, обсуждал ли он это с Бун. «Конечно, – спокойно ответил он. – Я ее знаю». Ну ладно, они скандинавы, и галерея была норвежская, но эффект на нью-йоркском шоу был поразительным. И теперь я вижу, как юмор прорывается буквально отовсюду. Исключение составляют формалисты, которые доминируют на рынке уже слишком долго – возможно, поэтому публика так рада переменам.
Источник: SPEAR'S Russia #3(46)
Аукционный марш быков и минотавров
Ксения Апель напоминает о значимости и стоимости Пикассо не для того, чтобы в очередной раз напугать ценами, а чтобы привлечь внимание к его доступности. Вернее, к доступности его керамики и графики.
Самоидентификация. Дорого
Большинство состоятельных коллекционеров покупают искусство, не думая об этом как об инвестиции. Далеко не все из них согласятся с мыслью, что это вообще имело какой-то финансовый смысл. Однако арт-рынок намерен расти, а хайнеты готовы тратить. Где, как и зачем они это делают, изучали в совместном исследовании Art Basel и UBS.
О времени арт-рынка
Валерия Колычева размышляет об инвестиционной привлекательности произведений искусства, проверяет на прочность идею о том, что при правильном подходе арт-рынок обыгрывает фондовый по потенциальной доходности, и Измеряет «справедливость» аукционных результатов в мысленном эксперименте.
Искусные стратегии
Валерия Колычева — о трех частях арт-рынка, выигрышных практиках «культурного» бизнеса и социально-экономическом измерении хорошего вкуса.
Оставить комментарий